Огневица

Квит, будь он в здравом уме, ту мольбу услыхал бы, но в голове звон, на губах укус, а пуще все то, что на руках осталось тепло ее тела. Парень вызверился на несговорчивую Нельгу, а сильнее того на себя и все за то, что таким дуроломом себя выставил. В первый раз так-то девицу нахрапом пытался взять. Волшба, не иначе!

— Не твоя забота, что я с ним сделаю. Захочу выкину, захочу в печь брошу. Тебе отдам токмо за поцелуй. То мое последнее слово. Теперь-то цена иная, Нельга. Укусила — плати. Теперь сама ищи меня, сама проси и сама целуй, — грозился, злобствовал Некрас, только откуда-то знал, что не согласится.

Не согласилась, поганка.

— Вот ты какой Некрас Квит, — Нельга руки на груди сложила, оглядела надменно парня. — А и чего ждать от купца? Торгуешься, покупаешь? Не продаюсь я ни за серебро, ни за бусы. Ищи другую. А оберег…

Тут она запнулась, а Некрас зверея, все же приметил, как подернулись отчаянием яркие зеленые глаза, как задрожали губы, те самые, что он целовал так жадно вот только что.

— Оберег — память о матери моей, Некрас. Тебе с него проку никакого, а мне единственное, что осталось. Верни. Просто так верни. К чему тебе поцелуи мои холодные? Иных не жди. Не тебя люблю, — сказала ровно, будто с берёсты прочла*.

— Мне любовь твоя не надобна. Кого хочешь, того и голубь, Нельга. А мне мое отдай. Промедлишь с поцелуем, назначу иное и тогда сама будешь врать на обряде, почему холстинка без крови*, — сказал и выпрямился: гордо, нагло.

— Стало быть, не вернешь? — Нельга руки опустила, сжала кулачки.

— Я все сказал, медовая. Сама меня ищи, — развернулся и пошел.

Дорогой злился, плевался и сам себя не узнавая, горел, словно в печи — вспоминал теплые мягкие губы и дурманящий запах Нельги.

— Ох, ты! Никак Некрас Квит? И как же Цветава жениха своего разлюбезного отпустила в ночь, а? Ведь умыкнут такого-то молодца, — симпатичная женщина стояла у ворот неприметного домка и улыбалась, глядя на Некраса.

— Ты умыкнешь, красавица? — ответил по привычке, но на бабу симпатичную глянул и оценил — взгляд смелый, стать есть, хоть и приземиста.

— А если и я? — подмигнула игриво, но голос умерила и оглянулась на свой домок, в котором свет еще не гасили.

— Так чего ждешь? Идем нето, — бросился к ней, схватил за руку. — Моя будешь сегодня.

Знал Квит — такой его голос не каждая могла вынести. Вот и эта вмиг стала покорной, плечи опустила и поплелась смирно за Некрсом, будто собака за хозяином.

В сарайке, что стоял на подворье, Некрас толкнул молчавшую женщину к стене, навалился сзади, поднял подол и взял — быстро и сильно. Брал не с большой охоты, скорее со злости.

Через небольшое время, женщина заскулила, впилась крепкими зубами в ладонь свою, заглушила вскрик бабий, и выдохнула счастливо.

— Силён ты, Некрасушка. Ох, и силён… — оправила рубаху, поневу и обернулась к Квиту. — Смолчу о том, и ты не болтай. Муж-то у меня дюже сердитый. Убьёт.

— Уговор, красавица, — натянул порты. — Чем отдариться тебе не знаю. Вот разве что…

Потянулся за деньгой.

— Дурной. Оставь, не надобно. Давно уж не любилась так жарко. Иди нето. Узнает Цветава, все волосья мне повыдергает.

Некрас выбрался из сарая, осторожно прошелся до ворот, выскользнул ужом на улицу и вздохнул. Сам себе противен стал, сам себя ненавидел и злился.

— Нельга, поганка, отомщу тебе, мало не покажется, — так и шел к своему дому, все ругался, ворчал, что старый дед и поминал зеленоглазую.

Утром проснулся поздно, сел на лавке и понял — беда. Трясло, словно в огневице.

— Дурень, — обозвал сам себя. — Добегался. Ганка! Отвару дай. Вроде простыл я.

Холопка заметалась по бабьему куту, поставила в печь малый горшочек. А Некрас следил хмуро за ее хлопотами, и понимал — нет лихорадки. Лоб холодный, не ломит ничего, не болит. Жар, что случился с ним внутри и расползается там, будто мох по камню.

— Проклятая девка! — помянул Некрас Нельгу, что снилась всю ночь и заставляла его метаться на лавке, будто в болезни. — Ганка, сама отвар пей!

С теми словами встал, оделся, выскочил в сени и там зачерпнул ковшом воды из кадки, выпил жадно, укусил льдинку. Она жара не уняла, огня не затушила.

— Щур* меня. Что за напасть такая?

От автора:

За пояс — не было карманов, всё носили на поясе или за поясом.

С берёсты прочла — не так давно ученые обнаружили ряд доказательств того, что в древней Руси население было грамотным. Вне зависимости от достатка и положения. Женщины и дети, также, обучались грамоте.

Холстинка без крови — обряд первой брачной ночи сопровождался проверкой непорочности невесты. Тест простой — есть ли на холстинке с брачного ложа кровь))

Щур — славянский Бог, созданный Родом, Творцом Мира, чтобы оберегать людей.

Глава 7

— Так и сказал? — Цветава в дальней гриднице богатого своего дома допрашивала холопку, которую послала вечор следить за женихом.

Та стояла перед хозяйкой, опустив голову, и говорила тихо:

— Так и сказал, мол, обряда еще не было. А потом не слыхала. Он ту Нельгу целовать кинулся, а она его укусила и отлуп дала. Потом-то я утекла. А ну как увидел бы?

Цветава брови свела грозно и прикрикнула:

— Чтобы нема была, как рыба! Расскажешь кому — высеку. Поняла? — В ответ девушка кивнула, но не ушла — хозяйка еще не отпустила. — С кем водится Сокур?

— Со Званкой из Красных. Вдовица. Языкастая.

Цветава задумалась. Нельга родня, пусть и дальняя. Рвать волосы сопернице не с руки, да и ронять себя при народе невместно. Разве что принизить при всех? Так Званка подруга, пожалуй, и отругиваться примется.

— Звана та, у которой муж свалился в Молог с Дурной тропы?

— Та самая, Цветава Рознеговна. Муж ейный упал в реку по осени почитай три зимы тому. И что ж все через ту тропу бродят? Смотреть страшно.

— Примолкни и иди отсель.

Холопку словно ветром сдуло, а Цветава косу переплела, принарядилась и отправилась искать жениха своего. Была бы умнее не стала бы торопиться, а подсказать некому. Мать ее, Снежана, такого же корня — неуемного и яростного. Редко когда язык за зубами держать могла. Дочка хоть и тише была, а все же характера не скрывала — род богатый, известный, так кого бояться?

Некраса нашла в лоточных рядах, тот торговался за веревье и лён. Цветава оправила нарядное очелье, перекинула богатую косу на пышную грудь, подошла тихо и плавно.

— Некрасушка, здрав будь, — голос ласковый, взгляд теплый, улыбка сладкая.

— Вот так подарок. Здрава будь, красавица, — Некрас мазнул взглядом по невесте, но улыбки не подарил, оттого Цветава и свою спрятала, посуровела лицом.

— Ты где же пропадал вечор, а, Некрас? — спросила строго, и тут же испугалась перемены, что случилась с Квитом.

Брови его сошлись у переносья, жесткая складка легла у губ, сам он будто распрямился и стал больше.

— Дома был, Цветава. Спал, — грозным голос будто предупредил, что расспросов не желает, только кто же помешает ревнивой девице?

— Врешь ведь. Еще обряда не справили, а уже обманываешь. Не ты ли говорил, что я одна у тебя буду? Что иных жен брать не станешь*?! — Цветавин голос оборвался на негромком пока взвизге.

— Твоя правда. Обряда еще не справили, а ты уж пилить меня вздумала? Гляди, Цветава, я вено дал, я его и заберу. В моем дому я хозяин. Хочешь женой мне быть справной, учись языком не молоть. — Тихий голос его напугал Цветаву до того, что она сделала шаг назад, попятилась от Некраса.

Парень стал иным, грозным, совсем не тем улыбчивым балагуром, которого знала Цветава.

— Так как же? Терпеть мужа-ходока? Знаю, поди, куда вечор-то тебя занесло. Что? Не получил того, зачем ночным делом-то бегал? А и мало тебе!

— Посмеешь выслеживать меня — пожалеешь. Домой иди. — И вроде не сказал ничего, а Цветаву окатило испугом.

Смолчала, развернулась и пошла домой. На половине пути застал ее снег мокрый, липучий. Спрятал, укрыл девичьи слезы. Кто ж поймет — дождь на щеках или соль горькая?