Солнцеворот желаний

Король бросился обратно в комнату, миновал сквозные двери и оказался в темноте дамской спальни. Селеста спала крепким сном. Она, измотанная бесконечной работой и своими тревогами впервые спала спокойно, не просыпаясь каждую минуту, боясь проспать момент рассвета, когда придётся спускаться к воде и вновь атаковать магию подводников ариусом.

Подойдя совсем близко и отодвинув тонкий полог, Ник уставился на смутный женский силуэт, видневшийся в окружении больших и маленьких подушек, лицом зарывшийся в одеяло. Только тихое, ровное дыхание подсказывало, как глубок её сон, раз от его приближения она не встрепенулась, нервами ощущая мощь нориуса.

Ему совсем не хотелось тревожить девушку. Более того, в такие моменты король особо остро чувствовал, насколько же мерзко он потревожил её жизнь. Сострадание раскрылось в его сердце и ему нестерпимо захотелось убраться отсюда куда подальше и забыть всё, что он сделал ей. Оставить в покое, отпустить…

Но он не мог.

И в эти минуты казалось, что его нутро подвесили на ниточки и без конца тянут к ней, пытаясь заставить короля и её руки обвить тысячами двойных нитей, чтобы они танцевали в них причудливый танец страстей. Сейчас, её гнев и злость — обратная сторона этого танца.

Теперь он знал, как поселить в её сердце любовь и стереть все препятствия. Это будет непросто, но цель оправдывает средства. А если и это не сработает, то он…

Дыхание сорвалось, и фигура застыла, а после слегка шевельнулась и король почувствовал на себе её взгляд, ощутил, как в испуге забилось женское сердце и как прерывисто она задышала, думая, почему он здесь, чего хочет и что сделает. На одно мгновение, Никлос смутился своей наготы, осознав, как неправильно можно трактовать его торопливость, однако и не подумал прикрыться, чувствуя, насколько приятно её смущение.

— Прости, — голос с непривычки прозвучал сипло. Он кашлянул, прочищая связки и добавил громче: — Не сработало. Буремесяц ушёл и вернулась соль. Скоро рассвет, нам надо идти на берег.

Она задрожала как осиновый листик, но смогла подняться над постелью, подтягивая к горлу одеяло. В темноте не видно выражения лица, но и без того понятно, что Селеста чувствует смертельную усталость и неотвратимость грядущего. Ей хотелось забыться, но перед ним она не станет проявлять слабость. Не сейчас. И не когда он так недвусмысленно смотрит на неё.

— Дай мне минуту одеться. И… сам оденься, — всё-таки выговорила девушка, отворачиваясь к другому краю кровати, чтобы не пришлось даже случайно коснуться его обнажённого тела.

Пока Селеста одевалась, король сам успел собраться и даже кликнул прислугу, чтобы им организовали кофе и что-нибудь перекусить. Застегнув пуговицы на рубашке, он взлохматил волосы, проходясь из одного конца комнаты в другой, взглядом обращаясь к её спальне, прислушиваясь к доносящимся оттуда звукам. Наконец дверь отворилась и на пороге появилась Селеста в строгом почти военном костюме, сшитом по её наброскам мастером Марклом.

Он прекрасно облегал точёную фигурку, подчёркивая изящную талию и высокую грудь. Селеста убрала волосы в тугую косу, не надела ни единого украшения и вид имела совершенно суровый. А под ним скрывалась всё та же маленькая девочка, боявшаяся сойти с площадки вниз и впервые обернуться драконом.

В этом была вся она — тонкий стебелёк с металлическим стержнем. Красивый пышный бутон, внутри которого сладкий яд и острые лезвия. Она была и желанной, и невыносимой одновременно. И видом своим провоцировала проверить на прочность. Узнать границы силы духа. Как сильно можно её сжать.

— Я думала, ты способен на бо́льшее, — почти язвительно заявила Селеста, оглядываясь и замечая поднос с кофе и булочками. Подхватив чашку со стола и вцепившись зубами в выпечку, она, полная невозмутимости, стоя началась есть, параллельно делая большие глотки, словно разом пытаясь впитать в себя как можно больше еды и воды.

— Я тоже так думал, — мягко ответил он, предлагая присесть, но Селеста проигнорировала его предложение и тогда он сам остался на ногах. Девушка взглядом обращалась к открытому окну, словно надеясь, что в любой момент послышится мягкий шелест дождя, а потом прозвучат раскаты далёкого грома и буремесяц вернётся. Но тщетно. Никлос знал это всем своим нутром.

— Как видишь, не только твои силы ослабли после разрыва. Нориус тоже не такой, как прежде.

Его слова ударили по ней, и она замерла, широко распахнув глаза.

— То есть как это? — непонимающе спросила она, а потом перечислила все его новые способности. — После всего этого, ты смеешь утверждать, что… ослаб?!

— Это лишь игры. Ничего более. Маленькие фокусы, не имеющие ничего общего с истинной властью нориуса в расцвете. Видела бы ты, что творил мой отец. И… вспомни, на что был способен Классарий, когда появилась белая драконица.

Селеста, дожевав последний кусочек булочки, оставила ремарку без ответа. Она и правда выглядела измождённой. Под глазами залегли глубокие синяки, губы обветрились и пересохли, и она постоянно щурила глаза, а на щеках остались следы от попыток растереть кожу, чтобы проснуться.

— Я хочу, чтобы ты сегодня осталась во дворце. Отмени все планы, выспись и отдохни. Нет ничего в этом мире важнее твоего здоровья. Иначе окончательно свалишься и все наши усилия пойдут прахом.

— Можно подумать они уже не пошли, — мрачно ответила она, упрямо поводив носом из стороны в сторону. Глянув на время, девушка предложила выдвигаться. Никлос самолично помог надеть тёплое, шерстяное пальто, аккуратно пройдясь по шелковистому ряду звеньев тяжёлой косы. Под пальцами такая тонкая шейка с выступающим хребтом, будто Селеста — это призрак, а не живой человек — она прозрачна до тошноты.

Даже не пытаясь взять под руку, он идёт к выходу, обращаясь к ней с новыми доводами:

— Об этом и речь. Ты растрачиваешь свой дар на отдельных детей, но то, что мы делаем, помогает им всем. Если не будем уничтожать соль и призывать дожди, тысячи и тысячи свалятся в горячке солевой болезни и те крупицы выздоровевших тоже. Подумай об этом.

Она повернула голову и в женских глазах застыло непонятное выражение, будто за её попытками исцеления скрывалось нечто бо́льшее, чем она не могла поделиться с ним. Освоение этой грани ариуса превратилось в навязчивую идею и Селеста отчаянно пыталась развить дар, чтобы стать такой же сильной, как и Клэрия.

— Ты хочешь спасти Агондария? — спросил Никлос, когда они на крыльях спустились на берег и обратились людьми. Селеста застыла у воды, с отвращением разглядывая соленые насыпи. Каждый день она стирала их под ноль, а они упрямо вырастали вновь, дразня немалыми размерами и разноцветным блеском. Ковырнув ботинком ближайшую, девушка поморщилась от поднявшегося соленого испарения, будто внутри соли есть огонь, распространяющий её и по воздуху тоже.

— А что если так? — тихо спросила она. — Ведь договорённость Клэрии держала Подводный мир от войны с землёй. Я верила, что мы сильнее их, но ошиблась, и за мои ошибки расплачиваются другие. Сколько умрёт сегодня, а сколько умерло за эти недели? И сколько умрёт к концу года? Если подводный король получит желаемое — войне придёт конец.

Ник подошёл к ней и взял за руку, прижимая к груди. Он проникновенно сказал, заглядывая в мрачные, потухшие глаза:

— А что если нет? Что, если он станет сильнее и всё сделанное окажется всего лишь цветочками по сравнению с тем, что захочет сделать, обретя всю силу? И нам нечего на это ответить. Я верю, что он действует на пределе своих возможностей, что это приведёт его к смерти, и отрава исчезнет. Это война на выносливость. Кто окажется упрямее.

— А если нет?.. — она смотрит на свои пальцы в его руке, отмечая какой белой выглядит её кожа на фоне его смуглой, и как осторожно он водит указательным пальцем по её безымянному, на котором угнездилось помолвочное кольцо с маленьким чёрным алмазом.

Ник отпустил Селесту, и она тотчас шагнула назад, ступая прямо в соль, погружаясь в неё, как в песок. Девушка растирает ладони и без конца трогает кольцо, надетое при пышном торжестве, в окружении всего цвета аристократии в Клэрийском Соборе под величественную, традиционно-королевскую музыку. Тогда она через силу улыбалась и по традиции поцеловала кольцо, чтобы время помолвки не тянулось слишком долго, как и траур по «погибшему» Артану.