Страница 29 из 65
Он поклонился.
— Не стоит благодарности.
Но их прощание звучало как-то слишком формально, Оливия просто не могла уйти на подобной ноте. Поэтому она улыбнулась ему — своей настоящей хитрой улыбкой, а не той, в которой растягивала губы, чтобы играть приятную собеседницу в обществе — и спросила:
— Вам будет очень неприятно, если я снова буду держать занавески в спальне открытыми? У меня невыносимо темно.
Он расхохотался, так громко, что на них стали оглядываться.
— А вы снова начнете за мной следить?
— Только если вы начнете надевать смешные шляпы.
— Она у меня всего одна, и я ношу ее только по вторникам.
Вот это почему-то показалось ей идеальным окончанием их беседы. Она присела в легком реверансе, попрощалась и скользнула в толпу, пока никто из них ничего больше не успел сказать.
Оливия нашла своих родителей, и принц Алексей Гомаровский из России ее тут же разыскал, не прошло и пяти минут.
Ей пришлось признать, что он исключительно запоминающийся мужчина. Очень красивый — холодной славянской красотой, с глазами цвета голубого льда и с волосами того же цвета, что и у нее. Это и правда удивительно. Столь светлые волосы нечасто встретишь у взрослого мужчины. Благодаря им он выделялся в любой толпе.
И благодаря огромному телохранителю, ходившему за ним повсюду — тоже. Европейские дворцы таят всевозможные опасности — объяснил ей принц. Человек его положения не должен путешествовать без охраны.
Оливия стояла между матерью и отцом и наблюдала, как расступается толпа, давая принцу дорогу. Он остановился прямо перед ней и необычно, по-военному, щелкнул каблуками. Осанка его была на удивление прямой, и у нее возникло странное впечатление, что и по прошествии многих лет, когда лицо его уже сотрется из ее памяти, она все еще будет помнить его фигуру — высокую, гордую и прямую.
Она задумалась, воевал ли принц? Гарри воевал, но между ним и русской армией, по идее, был целый континент, ведь так?
Не то, чтобы это было важно.
Принц слегка наклонил голову в сторону и улыбнулся, не разжимая губ, холодно и снисходительно.
Возможно, во всем виноваты культурные различия. Оливия знала, что не стоит делать поспешных выводов. Возможно, люди в России улыбаются иначе. А даже если и нет — в нем течет королевская кровь. Не может же принц раскрывать душу перед кем попало. Скорее всего, он исключительно мягкий, никем не понятый человек. Наверняка, ему очень одиноко.
Она бы возненавидела такую жизнь.
— Леди Оливия, — произнес он с легким акцентом. — Я бесконечно доволен, что снова вижу вас сегодня.
Она опустилась в реверансе — ниже, чем при обычной встрече, но не очень глубоко, чтобы не выглядеть раболепно и нелепо.
— Ваше высочество, — тихо произнесла она.
Когда она поднялась, он взял ее руку и запечатлел на кончиках ее пальцев легкий, как перышко, поцелуй. Воздух вокруг них наполнился шепотом, и Оливия, к своей неловкости, почувствовала, что стала центром всеобщего внимания. Казалось, все в зале сделали шаг назад, оставив вокруг нее и принца пустое пространство, чтобы получше разглядеть разворачивающуюся драму.
Он медленно выпустил ее руку, а потом тихо промурлыкал:
— Вы, безусловно, знаете, что являетесь самой красивой женщиной в этом зале.
— Благодарю вас, ваше высочество.
— Я говорю всего лишь правду. Вы — воплощение красоты.
Оливия улыбнулась и попыталась стать той прекрасной статуей, которой он, похоже, хотел ее видеть. Она была не вполне уверена, как ей реагировать на его постоянные комплименты. Она попыталась представить себе, как Гарри рассыпается в подобных цветистых выражениях. Да он, наверное, расхохотался бы, не договорив и первой фразы!
— Вы улыбаетесь… Вы смеетесь надо мной, леди Оливия? — спросил принц.
Быстрее, быстрее, соображай!
— О, просто слыша Ваши комплименты, я улыбаюсь от радости, ваше высочество.
О, Господи, если бы ее услышал Уинстон, он бы катался по земле от хохота. И Миранда тоже.
Но принц, по всей видимости, одобрил данное объяснение, поскольку в его глазах вспыхнул огонь, и он протянул ей руку.
— Пойдемте, пройдемся со мной по бальному залу, milaya. Возможно, мы потанцуем.
У Оливии не было выбора, и она вложила свою руку в его. Он носил какую-то очень официальную форму, ярко малинового цвета, с четырьмя золотыми пуговками на каждом рукаве. Шерсть слегка царапалась, и Оливия подумала, что принцу, наверное, неимоверно жарко в этом переполненном зале. Однако сам он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта. Более того, принц, похоже, сам излучал холод, будто говоря «любуйтесь, но не смейте прикасаться».
Он знал, что все взгляды прикованы к ним. Он-то, наверное, привык к подобному вниманию. А она раздумывала, представляет ли он себе, насколько она в этой ситуации чувствует себя неуютно. А ведь Оливия привыкла к чужим взглядам. Она знала, что популярна, знала, что другие юные леди смотрят на нее, как на эксперта в области моды и вкуса. Но это… Сейчас все было совсем иначе.
— Я наслаждаюсь вашей английской погодой, — произнес принц, когда они дошли до угла. Оливия обнаружила, что ей приходится следить за своими шагами, чтобы оставаться в правильном положении относительно своего кавалера. Каждый шаг был тщательно выверен и абслоютно точен, с пятки на носок, одним и тем же движением, неизменно.
— Скажите мне, — добавил он, — в это время года всегда так тепло?
— В этом году нам досталось больше солнца, чем обычно, — ответила она. — В России очень холодно?
— Да. Там… как это сказать… — Он замолчал, и на мгновение лицо его слегка напряглось, пока он пытался найти нужное слово. Губы его раздраженно сжались, а потом он спросил: — Вы говорите по-французски?
— Боюсь, очень плохо.
— Какая жалость, — в голосе принца прозвучала легкая досада. — Я на нем более… э-э-э…
— Свободно изъясняетесь?
— Да. На нем очень много говорят в России. Некоторые даже больше, чем по-русски.
Оливия подумала, что это странно, но ей показалось невежливым комментировать.
— Вы получили сегодня утром мое приглашение?
— Да, — ответила она. — Для меня большая честь принять его.
Она не считала это честью. Ну… то есть, честью — может быть, но уж точно не удовольствием. Как и ожидалось, ее мать настояла на том, чтобы принять приглашение, и Оливия уже провела три часа, в спешном порядке примеряя новое платье. Оно будет из бледно-голубого шелка, Оливии только что пришло в голову, что оно точно совпадает по цвету с глазами принца.
Она надеялась, что он не решит, будто это нарочно подстроено.
— Как долго вы планируете оставаться в Лондоне? — спросила она, надеясь, что в словах ее предвкушения больше, чем тоски.
— Я еще не знаю. Это зависит… от многих обстоятельств.
Он, похоже, не собирался никак объяснять свое загадочное заявление, поэтому Оливия улыбнулась. Не по-настоящему, для этого она была слишком напряжена. Но он знал ее недостаточно хорошо, чтобы прочесть, что лежит за ее светской улыбкой.
— Надеюсь, вы получите от пребывания в Англии удовольствие, — прощебетала она, — как бы долго оно ни продлилось.
Он царственно кивнул, но не соизволил ответить.
Они дошли до следующего угла. Теперь Оливия снова видела своих родителей, замерших на другом конце комнаты. Как и все остальные, они наблюдали за ней. Даже танцы на время прекратились. Гости разговаривали, но вполголоса. Их голоса напоминали жужжание насекомых.
О Господи, как же ей хотелось домой! Возможно, принц чрезвычайно милый человек. Она и правда, надеялась, что так и есть. Вся эта история стала бы гораздо веселее — если бы он оказался замечательной личностью, пойманной в ловушку традиций и формальностей. И если бы он был чрезвычайно мил, она бы была чрезвычайно счастлива познакомиться с ним и пообщаться, но, ради всего святого, не таким образом, не перед всем светским обществом, не тогда, когда за каждым ее движением наблюдают сотни глаз.