Страница 10 из 14
Водрузив плоть любимого на кровать, Римма Васильевна устроилась рядом на стуле, обдумывая как поступить далее. От горестных мыслей ее оторвал звонок телефона. Звонил Борщ, он, как всегда, предельно эмоционально уяснил:
– А кого это сегодня спасала наша Памела Андерсон? – Римма Васильевна выжидательно молчала, обдумывая варианты ответа, громко дыша при этом процессе.
– Не пыхти, Мундияну твоего вы грузили, – Борщ слабо матюгнулся. – Я вот не пойму, бабские мозги как-то особенно устроены, эволюция человечества в целом никак не отразилось на вашем сознании?
– Отразилась на сознании, – как эхо повторила за ним Римма Васильевна,
– Я те че сказал? – Борщ умолк, ожидая ответа.
– Сказал… – продолжала вторить она.
Борщ списал непонятные ответы собеседницы на дефект связи и продолжил:
– Я тебе сказал, убери своего Юлиана из поселка, хоть на месяц. А ты его отправляешь на лесбийскую вечеринку, а потом заносишь в хату у всех на виду в хлам обдолбанного.
– Заболел он, Витя, – проблеяла женщина в ответ первую осмысленную фразу.
Виктор помолчал несколько мгновений, видимо подбирая более или менее цензурные выражения.
«Если золовка твоя заяву в наркоконтроль напишет, я самолично покончу с твоим Мундияну и с удовольствием сдамся прокуратуре», – вынес свой вердикт участковый и отключился.
Вечер прошел довольно спокойно. Ромик спал, Римма Васильевна возилась по хозяйству, продолжая обдумывать план дальнейших мероприятий по сокрытию ненаглядного.
Ночь не прошла столь идиллически как день. Рома, не полностью выйдя из своего пограничного состояния, начал лезть на стену в прямом смысле этого слова, со стороны это казалось даже забавно. Может ему привиделось, что он человек-паук, скреб он ногтями на руках и ногах стенку отменно, пытаясь перемещаться по ней.
Все бы ничего, не жаль было даже сорванного ковра, но снова потерпел урон многострадальный портрет хозяина дома, на этот раз он, сорванный с гвоздя, жалобно скрипнув, прошмыгнул в проем между кроватью и стеной и упокоился на пыльном плинтусе.
Ближе к утру мужчина угомонился, устроившись на оторванном от вертикальной поверхности ковре, лежавшем теперь горбами возле кровати. Ромик, свернувшись калачиком на шерстяном ворсе, мирно посапывал, видимо, представляя себя в родном Бишкеке.
Вика и Глебушка
Утром позвонила дочь Риммы Васильевны из Москвы. Сегодня сорокалетняя Виктория, ранее вечно упрекавшая мать беспутным мужем – ее родным отцом, рьяно бросилась защищать то ли его честь, то ли честь матери. Она даже не скрывала, что всю информацию о наличии Ромика в отцовском доме ей слила тетя Надя. «Так вот она обещанная Надькина месть», – усмехалась Римма Васильевна.
«Ты что, не понимаешь, что сожительствовать с гастарбайтером-нелегалом безнравственно и унизительно, тем более в твоем возрасте», – увещевала мать столичная дочь.
«У Ромы отец татарин крымский, мать русская. Родился он в Бишкеке, а живет в России уже давно. Если для тебя это так важно, – начала объяснять ситуацию мать. – А вот существовать на трехкопеечную пенсию и ждать смерти, вот это и унизительно, и безнравственно, и просто страшно», – она решилась высказать Вике на нервняке то, что давно хотела, но не решалась, не желая ссориться с вечно чем-то недовольной дочерью.
«Ты хоть раз спросила, как мне живется, хватает ли мне денег…. в конце концов, давно ты приезжала ко мне?» – Римма Васильевна замолчала, предательские слезы застилали глаза, а дурацкий спазм сводил челюсти.
«Ладно, мам, – Вика немного сбавила обороты. – Я приезжаю с Глебушкой, пожалуйста, сделай так, чтобы ничего не шокировало впечатлительного ребенка», – дочка выкатила беспроигрышный аргумент, в виде единственного внука. К месту будет сказано, что впечатлительный ребенок был студентом второго курса университета и шел ему двадцатый год.
В спальне, полностью выйдя из галлюциногенного состояния, Ромик уже приколачивал ковер к стене. Немного погодя он вытащил “Колю” из-за кровати и водрузил его на место. Потом привычно подхватившись, вылетел во двор, моментально впрягшись в трудовую деятельность по хозяйству.
Римма Васильевна глядела на него из кухонного окна, горестно подбоченясь. Всю жизнь она жила интересами своих близких, подстраивалась под мужа Колю и всегда старалась угодить любимой дочери. Мысли и желания Риммы Васильевны никогда никому не были интересны, она всегда была обязана своей семье, ничего не получая в обмен. Теперь же, сойдясь с Ромиком, женщина впервые в жизни почувствовала себя нужной и любимой.
Дочь с внуком не баловали ее своим присутствием, поэтому она вновь сложила свои нереализованные амбиции в дальний ящик личного сознания, радуясь незапланированному свиданию с близкими.
«Не было счастья, да несчастье помогло», – подумала неискоренимая оптимистка Римма Васильевна, мысленно обнимая своих родных. «А Ромика я поселю у Гришки, не откажется же он от бесплатной рабочей силы на несколько недель».
Действуя по принципу, что прятать нужно на самом виду, женщина отправилась на следующее утро, как было прежде, к инвалиду Григорию, только уже без презента в виде носков.
Не любивший сидеть без дела инвалид разъезжал по огороду на своей коляске: по всему участку, для удобства, были проложены бетонированные дорожки. Постоянно проживающий бичара занимался кирпичной кладкой, внучек-прораб пригнал со стройки очередной камаз с халявными кирпичами, которые пришлись как нельзя кстати.
У Гришки на хозяйстве была перманентная стройка, он вечно что-то достраивал и перестраивал, возможно, еще и для того, чтобы как-то утилизировать награбленные Артемкой стройматериалы, которые регулярно он поставлял деду.
Завидев соседку, старик любезно подкатил к воротам, приглашая ее внутрь.
«Я пришла к тебе, чтобы заключить контракт», – Римма Васильевна присела на предложенный безногим стул.
«Контракт?» – Гриша ритмично зашевелил косматыми бровями.
– Мне нужно Ромика пристроить на пару недель, – женщина замолчала на несколько секунд, обдумывая дальнейший текст обращения.
– Так милости просим, – старик широко распахнул свои объятия, демонстрируя радушное гостеприимство.
– Ромик будет работать на тебя бесплатно, а ты будешь молчать не только о нашем уговоре, но и о самом присутствии его на твоем подворье, – продолжала Римма Васильевна.
Старик застыл с распростертыми руками, сосредоточенно вникая в смысл ее слов.
– Как только информация о местопребывании Ромика просочится Борщу или Вике, я его тотчас изымаю, – Римма Васильевна внимательно посмотрела на соседа.
У Гришки от мысли, что его халявные стройматериалы будут утилизировать уже два халявных работника, также ритмично зашевелились волосы на голове, постепенно подключилась и косматая борода, двигаясь как живая. Он мысленно уже достроил очередное строение на своем участке и теперь украшал его затейливыми башенками.
– Так участковому нельзя сливать информацию или твоей родной дочке? – задал вопрос с подвохом старик.
– Вике особенно, – Римма Васильевна опять почувствовала себя виноватой и обязанной дочери.
– Избаловала ты ее, Римка, чего она командовать должна? Ты женщина самостоятельная,
– Ладно, – перебила его Римма Васильевна,
– Ты вон за Артемкой следи, а то весь кирпич из города перетащит, строительная отрасль и рухнет в регионе,
– По рукам, по рукам – суетливо изрек инвалид, боясь, вдруг соседка-дура передумает, «Такого работника ведь отдает, он бригады целой стоит», – размышлял он.
– Да, еще, – добавила женщина, инвалид напрягся,
– Что еще? Я вообще никому говорить ничего не буду!
– Я не об этом, – она еще раз взглянула на старика. – Еду я ему приносить буду, – восстановив в памяти пакеты с продуктами, которые она переправляла к Лехе-йогу, Римма Васильевна немного осеклась, вспомнив плачевный результат.
– Я знаю, чем ты людей своих кормишь, да и сам ешь, Ромик таким г… больше не питается.