Роза и меч

Это случилось утром 11 июня 1815 года.

Почти ежедневно приезжали курьеры с письмами. Крестьяне стояли лагерем во дворе, на сторожевых башнях Розамбу день и ночь несли дозор, и когда появлялись курьеры, им не открывали ворота. Свои письма они просовывали в отверстие в калитке.

Это были торопливо набросанные послания, полные душевной тоски и бурных проявлений страсти. В них были трогательно нежные слова, просьбы приехать к нему. Но в Каролине они теперь пробуждали только беспокойство и растерянность. Никто не делал замечаний, никто не задавал ей вопросов, но она отчетливо ощущала, что эти послания стоят между ней и всеми остальными. Она знала, что должна принять решение, и не могла этого сделать.

И вот наступило 18 июня. К вечеру до Розамбу дошли слухи, что император разбит при Ватерлоо и бежал. Неожиданно Каролина перестала сомневаться. Она знала, что теперь делать. Ее взгляд упал на секретер. Надо оставить Филиппу пару строк. Против ее правил скрываться как вор, держать в тайне свое решение. И тем не менее она тайком покинет Розамбу, ибо то, что заставляло ее последовать за Наполеоном, невозможно было объяснить словами. И даже если бы она нашла правильные слова, она все равно бы молчала – из боязни затронуть вещи, которые касались только их двоих. В последний раз она осмотрелась. Потом открыла дверь, оклеенную обоями, спустилась по узкой лестнице для прислуги и через гладильную комнату вышла прямо в парк, чтобы поискать Бату. Неожиданно ей показалось, что кто-то идет за ней. Она обернулась и испуганно уставилась на мужчину в темной накидке. Лишь когда он снял шляпу, она узнала герцога Беломера.

– Вы?

– Да, я. И похоже, вовремя. Вы собрались уехать? Я говорю решительное «нет»! То, что вы задумали, – безумие!

– Откуда вы можете знать, что я задумала? – Она взяла себя в руки. – Вы не имеете права мне приказывать, – она осеклась.

Его глаза напугали ее. Она почувствовала, что он видит ее насквозь.

– Да, – проговорил он, – приказывать я не могу. И, тем не менее, выслушайте меня. Неужели вы, в самом деле, так наивны, что не видите опасности, навстречу которой спешите? Отбросим в сторону то, что вы хотите к Наполеону. Это ваше дело. Но не только ваше дело то, что вы попадете в руки Фуше. Этим вы подвергаете опасности и нас.

– Фуше? А при чем здесь Фуше?

– Вы и в самом деле слепы! Для крыс, подобных ему, не бывает более благоприятного момента. Вы этого до сих пор не понимаете? – Он распахнул на груди накидку, словно задыхался. – Ваш отец был мужчиной, бесстрашным мужчиной, сильным, как дерево, и все же Фуше оказался сильнее. Он свалил дерево. А вы, цветочек, хотите оказать ему сопротивление?

– Я вас не понимаю.

– Ваш отец мертв! Но только не думайте, что такому человеку, как Фуше, этого достаточно. Он основателен. Он не успокоится, пока вообще не останется никого из рода Ромм-Аллери. Разве Пьомбино не послужил вам уроком?

– Пьомбино? А какое отношение имеет к этому Фуше?

– Ваша интуиция должна была бы подсказать вам, где сходятся нити, – не унимался герцог. – Монсеньор Нери был лишь орудием в его руках!

– Это неправда!

– Я знаю, что это правда. И то, что герцог Отрантский посмеивался в кулачок: дочь его злейшего врага играет ему на руку. Она похищает сына императора. Он спасает его. Благодаря вам ему на всю жизнь обеспечено алиби при австрийском императорском дворе. Поймите же наконец, что у него повсюду есть приспешники. В салонах, борделях и монастырях. Оставьте героическую позу. Он вам не по плечу.

– А вам! Вам он зато по плечу! – Еще бросая эти слова, она знала, что несправедлива по отношению к герцогу, но в пылу раздражения плохо владела собой. Она хотела быть несправедливой к нему. Хотела обидеть его. – Я знаю, что Фуше истребил вашу семью – и что вы делаете? Вы болтаете с убийцей вашей семьи, шутите с ним, играете с ним в карты. Я это видела собственными глазами.

– Такого противника, как он, можно уничтожить только его же оружием, – голос герцога вдруг зазвучал с жутким спокойствием. – Лицемерием, притворством, хитростью, – он замолк, словно боясь сказать лишнее, и схватил ее за руку. – Вернитесь. Ради вас самой. Я прошу вас об этом. – Во взгляде, которым он смотрел на нее, было таинственное нечто, которое породило бы неуверенность даже в самой неустрашимой душе. Возникла пауза, тяжелая и давящая от немой борьбы мыслей и чувств. – В прошлый раз мне не удалось отговорить вас. Я тысячу раз казнил себя, что не удержал вас силой. И все же и сейчас я могу лишь просить вас.

Она старалась не смотреть ему в глаза. Он все еще любил ее: Год назад она только улыбнулась бы, тогда эта любовь льстила ее самолюбию. Сейчас она чувствовала себя тронутой и глубоко смущенной. Защищаясь от мощного воздействия, которое обрушилось на нее, она попыталась вызвать образ Наполеона.

– Я не могу вернуться назад, – сказала она. – Поймите же меня.

– Вы так сильно его любите?

Каролина опустила голову.

«Я нужна ему, теперь больше, чем когда бы то ни было!»

Но она не произнесла этого вслух. Она была слишком молода, слишком темпераментна, слишком идеалистична, чтобы проанализировать в этот момент, что значили слова «Я нужна ему».

– Понимаю, – герцог выпустил ее руку.

– Нет, вы не понимаете, – она поискала нужные слова, но потом с рыданиями бросилась в его объятия.

Он прижал ее к себе, не способный ни на слова, ни на жесты. Наконец Каролина выпрямилась.

– Простите меня! И большое спасибо! Я буду осторожна.

Он ничего не сказал в ответ. Так же беззвучно, как появился, он исчез.