Единая теория всего

– Занимался в молодости. На КМС сдал, мастера не успел получить, ушел в армию.

– Ясно. А за какой клуб боролся?

– За «Динамо».

– А сейчас занимаешься?

– Так, иногда, для себя. Толя, ты же не про спортивные достижения хотел со мной поговорить, верно? Давай ближе к делу.

Пекарев согласно кивнул.

– Верно, давай по делу.

Он покрутил бокал с коньяком, посмотрел в окно, взглянул на меня и сказал:

– Как ты догадываешься, речь пойдет про Борю Рубинчика. Он со мной работал.

Я молча ждал.

– У него из сейфа кое-что пропало.

Я достал сигарету. Пекарев лязгнул крышечкой золоченой бензиновой зажигалки, дал мне прикурить и закурил сам.

– Короче, Боря держал у себя общественные деньги. Не просто держал, а, можно сказать, управлял финансами коллектива: распределял, переводил в облигации, валюту покупал. На момент налета у него скопилась приличная сумма.

– Сколько? – спросил я.

– В долларах триста тысяч, и еще полтора миллиона рублями и облигациями, плюс-минус тысяч десять.

Я предполагал, что у Бори взяли немало, но таких сумм не мог и представить. В одно пекаревское «плюс-минус» укладывалась моя зарплата лет так за пять.

– За эти деньги можно убить десять Борюсиков, – заметил я.

Пекарев энергично замотал головой.

– Нет, это не мои, отвечаю. А никому больше Борю убивать нужды не было. Хотя вопросы у меня по этому делу есть, но другие. Первое – то, что он сам эти деньги отдал. Все же знают, что в городе какие-то казачки нахлобучивают деловых. У Рубинчика специально на такой случай было двадцать тысяч отложено. Ладно, это, предположим, он объяснил: один из этих казаков-разбойников позарился на картину и сейф нашел, ну а Боря – не герой-партизан, да и деньги, даже большие, – не полковое знамя, чтобы за него умирать. Объяснение так себе, потому что, насколько я знаю, никогда раньше эти ребята ничего, кроме денег, не брали. Но допустим.

– Кто-то из ваших знал про сейф за картиной?

– Только если Боря сам сдуру кому-нибудь проболтался, что на него не похоже. Где сейф и есть ли он у Рубинчика в квартире, даже я не знал. Можно было бы предположить, что он спьяну какой-нибудь бабе про него рассказал, но такого точно не мог сделать тот Боря, которого я знал.

– Опыт показывает, что как раз те, кого мы хорошо знаем, могут удивить сильнее всего. Про первый вопрос я понял, но ведь есть и второй?

– Да, и непростой, я бы сказал. Примерно через неделю после налета дошла информация, что Боря по своим каналам активно интересуется возможностью срочно выехать за границу. Положение сейчас сам знаешь какое, КГБ закрыл все дыры, даже такие, о которых никто и не вспоминал уже годами. У нас все поставки остановились. Дошло до того, что несколько дней назад ко мне чекист приходил, бровастый такой, с челюстями. Жевалов, кажется. Разговаривал как со ссученным, приказал, чтобы, если в нашей системе координат появится этот пропавший ученый с девицей, я немедленно ему позвонил. Потом оказалось, что комитетские ко всем приходили, кто имеет какой-то вес в обществе и работает с заграницей. Ну, я не отказался, конечно. КГБ ни зла, ни добра не забывает, почему бы и не помочь Родине. И вот представь, что в этой ситуации Рубинчик начинает метаться, будто ему приспичило. В сочетании с очень странно пропавшими миллионами выглядит, мягко говоря, некрасиво. Ну, мы же не звери, допросов с пристрастием устраивать не стали, но наблюдение я поставил, чтобы, если он вдруг рванет куда-то с чемоданами, успели перехватить. Выделил на такое дело машину и пару бойцов. Дальше – больше. В первую же ночь мой человек, который дежурил у дома Борюсика, заметил неприметную такую «копейку», которая стояла напротив него, по другую сторону входа во двор. И два человека в салоне. Ну, пока мой боец соображал, что по этому поводу предпринять и нужно ли вообще что-то делать, его тоже заметили: из «копейки» вышел какой-то мужик, не спеша подошел, попросил прикурить и так же спокойно удалился. Номер мой наблюдатель переписал. Комитетская машина.

– Почему?

– Потому что я попытался номера через ГАИ проверить – и не вышло, вот почему.

Я еще раз отметил про себя широту возможностей Пекарева и спросил:

– Мне запишешь номерок?

– Да, пожалуйста. Но на вторую ночь уже никто чужой за домом Рубинчика не следил, или просто боец мой не заметил. В ночь смерти Бори он тоже там был и вроде бы видел, как примерно в половине четвертого утра двое зашли во двор дома, но кто – не разглядел и даже почему-то не был уверен, что кого-то видел. Кажется, вышли из-под деревьев на противоположной стороне проспекта. Или нет. Но как они выходили обратно, он точно не заметил, а потом поднялась суматоха, милиция подъехала, ну и паренек мой тоже задерживаться не стал. Вот такие дела.

– Это все? – осведомился я.

– Да вроде.

– Тогда спасибо вам, товарищ Пекарев, от лица советской милиции за неоценимую помощь следствию. Я пошел, счастливо оставаться.

Я залпом допил коньяк, что по отношению к такому напитку было почти кощунством, будто наследную принцессу по заднице шлепнул, и поднялся. Пекарев усмехнулся.

– Ладно тебе, капитан, не спеши. Я еще не закончил.

Я снова сел.

– Слушай, Костя Золотухин сказал, что ты человек толковый. Он, кстати, о тебе очень хорошо отзывается и верит, что ты и это дело раскроешь, и «вежливых людей» найдешь. Просьба у меня к тебе: когда будешь точно знать, кто это, шепни мне. Мы их потом тебе отдадим – арестовывай, под суд отдавай, но нам бы деньги вернуть. Понимаешь? За это дело готов заплатить два процента от суммы в рублях. Тридцать тысяч. Извини, дал бы больше, но не могу, деньги не только мои. Согласен?

Хорошая трехкомнатная квартира в новом кооперативном доме стоила тысяч десять-двенадцать. Еще за десять можно было взять новую «Волгу», а «Жигули» последней модели и вовсе за шесть. В воображении ярко вспыхнули образы: триада советского счастья – квартира, машина и дача, Тонечка, рвущая светлые кудри и запоздало проклинающая товароведа, а из красного уголка памяти рыкнул голос с мужественной хрипотцой: «Да ты, Копченый, и впрямь без ума! Чтобы Жеглов твои поганые деньги взял!..»

– Обсудим, когда результат будет, – ответил я.

– Деловой подход, одобряю. А сам что думаешь про этих «вежливых людей»?

– Думаю, что кто-то из вашей среды наводки дает.

– Может, и так, среда-то гнилая, – согласился Пекарев. – А может, и из вашей, так сказать, среды. Как считаешь? В обществе есть мнение, что это милиционеры сами налеты устраивают. Очень уж все четко и гладко выходит. Знают много, все имена, адреса, обращаются по имени-отчеству, не уродуют никого. Одни грабят, а другие, например, их прикрывают в ходе расследования.

Взгляд у Пекарева стал холодным и твердым, как закаленный барочный гвоздь. Парень с переломанными ушами невозмутимо протирал стаканы за стойкой. В телевизоре капитан Врунгель уже завершил на сегодня свои похождения, звучала песня на титрах, а двое спортсменов за столиком продолжали молча смотреть в экран. Казалось, что они прислушиваются к чему-то или ожидают сигнала. Светловолосый атлант подпирал плечом дверной косяк, перекатывая во рту спичку и задумчиво глядя мне в затылок.

– Всякое в жизни бывает, – рассудительно ответил я. – Скажем, Борю могли замучить до смерти потому, что заподозрили в краже общественных денег, а когда поняли, что ошибочка вышла, обратились за помощью к милиционерам. Так, например.

Стало как-то особенно тихо. Все вокруг задержало дыхание. Пекарев рассмеялся.

– Ладно, Витя, давай, у меня тоже дела еще сегодня… Увидимся. Если что – звони в любое время, здесь у меня всегда кто-нибудь сидит, даже ночью, будет что-то срочное – передадут. Тебя подвезти куда-нибудь?

Подвозить меня было не надо. Я попрощался и не без некоторого облегчения вышел за дверь, провожаемый распевным напутствием из телевизора: