Страница 10 из 12
– Значит, в ревком не обращаться? В контрразведке наш агент полковник Руцинский. Можно через него.
– Арестован.
– Как?!
– Раскрыт.
– Что же делать? Ждать?
– Расстрела?
– Ты прав.
Декабрь 1920-го. Симферополь. Отдел особого назначения штаба 4-й армии РККА. Протокол допроса капитана Орлова Н. И
Следователь: – Принимали участие в боевых действиях?
Орлов: – В январе в Евпатории подавил восстание в каменоломнях.
Следователь: – Стреляли в восставших?
Орлов: – Пришлось. Потом вернулся в Симферополь. Там старшие офицеры были недовольны генералитетом.
Следователь: – Чем именно?
Орлов: – Поражениями на фронте и воровством в тылу. С командиром 2-го батальона капитаном Гаттенбергером доложил о настроениях Морилову. Он подал рапорт командующему Крымско-Азовской армией генералу Боровскому, но командование решило, что мы готовим бунт и мой батальон отправили на фронт.
Следователь: – Куда именно?
Орлов: – Перекоп, Юшунь и Ак-Монай.
Следователь: – Против Красной Армии?
Орлов: – Да. За мной следили.
Следователь: – Какие действия предприняли?
Орлов: – Прекратил деятельность офицерского общества. Контрразведка арестовала моих офицеров. Оказалось, они продавали оружие и амуницию подпольщикам.
Следователь: – Кому именно?
Орлов: – Не знаю, через посредников. Портной Абрам Канторович с Греческой улицы и какой-то Закиев. Подпольщики с этим оружием напали на полицейский участок и освободили большевиков.
Следователь: – Вы помогали подполью?
Орлов: – Нет, но ко мне тайно приходил член ревкома Александровский. Предлагал вместе выступить. Он готовил восстание в Севастополе.
Следователь: – Согласились?
Орлов: – Ответил неопределённо. Он интересовался за кого я в политике. Я сказал, что правее левых и немного левее правых эсеров. Связь поддерживали через моего адъютанта подпоручика Гетмана. Они снова попросили о встрече. Я был удивлён.
Следователь: – Просьбой?
Орлов: – Тем, что на встречу пришли две девушки – «товарищ» Катя и «товарищ» Таня.
Следователь: – Максимова и Фёдорова?
Орлов: – Не знаю фамилий. Предложили вместе выступить в ближайшие дни, освободить большевиков, этапированных из Харькова, потом провести съезд и создать совместный штаб.
Следователь: – Согласились?
Орлов: – Да. Подписал документ с Бабаханом, Луговиком и Булановым, но за несколько часов до выступления из ревкома вдруг пришёл товарищ Аким.
Следователь: – Ахтырский?
Орлов: – Не знаю фамилии. Якобы для уточнения соглашения. Нагло требовал, чтобы после захвата власти я был в подчинении ревкома. Я порвал соглашение и выгнал его.
Следователь: – Ахтырский – офицер контрразведки! Расколол Ваш союз с ревкомом. Бабахан тоже из контрразведки.
Январь 1920-го. Крым
Мария Удянская приходила дважды, приносила пироги. Павел разламывал, но ничего не было. В третий раз Мария принесла жареную рыбу, целую. Записка!
Пашенька, в городе все настроены против вас. Армия тоже. Май-Маевский меня не принял, назвал тебя организатором красной сволочи.
Утром в уборной мы встретили Ваньку Воробьёва – «партийного товарища» Павла. Его тоже ожидал расстрел.
– Бежим, – прошептал Воробьёв.
– Охраны много.
– Поднимай своих. Я тоже перешепчусь.
В столовой во время обеда Воробьёв прошёл мимо нас, бросив:
– Согласны только шестеро.
Весь день Павел не находил себе места – план побега, предложенный Воробьёвым, был слишком дерзкий.
– Побег или трамвайный столб! Выбирай! – поставил я точку в его сомнениях.
– Выходи на ужин! – голос охранника эхом пробежал по коридорам.
В очереди, с миской в руках Макаров громко крикнул:
– Позовите начальника караула! Очень важное дело!
Караульный крикнул разводящему, тот позвал начальника.
– Кто звал?
– Я.
– Зачем?
– Важное государственное дело. Касается и лично Вас.
– Говорите.
– При всех не могу.
– Пошли в камеру.
Павел выскочил, закрыв дверь на чугунный засов. Воробьёв, Заборный, Вульфсон и татарин Абдул Смаил набросились на часовых. Вместе мы ворвались в караульное помещение. Юнкера спали на нарах.
– Ни с места! Давай ружья!
Раздалось два выстрела и юнкера с поднятыми руками прижались к стене. Часовые снаружи, увидев нас, сбежали с поста и мы бросились к открытым воротам. В лицо ударил ветер со снегом. Добежали до Нахимовской и повернули на улицу Кази. Тут начиналась Цыганская Слободка. Со стороны крепости послышались выстрелы, но мы уже были в открытом поле. Ночь, мороз, ветер, а мы без шинелей! Вульфсон и Гриневич без обуви!
Всю ночь шли по полю. Ветер насквозь продувал гимнастёрки. Повезло, что снег неглубокий и ветер в спину, но мороз истощал силы, приходилось часто отдыхать в снегу прижимаясь спиной. Наконец, вдали замигал огонёк – Херсонесский маяк. Значит, прошли 15 вёрст. Но метель усиливалась. Вульфсон и Гриневич обессилели от холода, ноги не слушались. Пришлось вести под руки. А маяк, казалось, не приближался. Не дойдём! Замёрзнем в поле! Не найду врача!
Наткнулись на развалины старой крепости. Пришлось обойти.
– Вспомнил! – неожиданно воскликнул Воробьёв. – В полверсте деревня. Собаки лают! Слышите?
Двинулись туда. В темноте у самой земли показались огни и сероватый силуэт церкви. Обессиленный, дрожа всем телом, я постучал в дом на окраине.
– Кто там?
– Начальник отряда капитана Орлова, – офицерским голосом ответил Макаров. – Заблудились. Прошу открыть дверь!
Пожилой мужчина с седой бородкой поднёс лампу к окну и внимательно осмотрел нас. Переступив порог, мы повалились на пол.
– Отец, что за деревня? – спросил Макаров, прижимая ладони к тёплой печке.
– Карань, Ваше благородие.
– Греки? Вином угостите? Лучше глинтвейн сделай.
– Мы не немцы. Глинтвейн не держим.
Хозяйка подала вино и сувлаки с мусакой. Потянуло в сон.
– Вставай! – теребил меня за плечо Павел. – Уходим.
День был морозный, солнечный, безветренный. Слепило глаза. Хозяева дали тёплую одежду и мы шли бодрым шагом, не сгибаясь как вчера пополам от холода. Воробьёв вёл через лес.
– Стой! Кто такие? – раздался крик.
Неожиданно нас окружили крестьяне с граблями, топорами и дубинами.
– Разведотряд капитана Орлова, – ответил я. – Мы против помещиков. Скоро освободим вас. Да здравстует советская власть!
Крестьяне, подумав, опустили топоры. Мы двинулись дальше. В версте от деревни Кадыковка зашли на хутор к сторожу, знакомому Воробьёва. Согрелись, поужинали, заночевали. Следующие сутки провели на хуторе у Пересыпкина – ещё одного «товарища» Воробьёва. Надо понаблюдать за ним – знает местность, людей, служил у большевиков здесь в Крыме, возможно знает и о враче. Макаров точно не знает – прибыл с Добровольческой армией. Как поступить? Заманить Воробьёва в лес и допросить с пристрастием или сначала ликвидировать всю группу, а его заставить выдать врача? Но если ошибаюсь, не найду врача и не попаду к «зелёным», а он, возможно, прячется в одном из отрядов. Или в деревне? Или в пещерах? Определённо знает какой он ценный подарок для всех, кто борется с большевиками. Даже для анархиста Махно.
Абдул Смаил ушёл в деревню агитировать в нашу банду татарскую молодёжь, а мы отправились в Алсу – крохотное село в лощине посреди гор. Зашли в дом на окраине. Хозяин Семён, одетый по-городскому, долго присматривался, пытаясь понять кто перед ним. Половина в царских погонах, остальные – оборванцы. На вопросы отвечал «да-нет», но всё же накормил. Макаров выпросил бутыль самогона и мы двинулись в сторону Ялты в поисках отряда Орлова. Но к нему мне не надо! Про врача точно не знает, а раскрыть могут, неизвестно кто у него в отряде. Однако Макаров с Воробьёвым верили, что Орлов революционер и к моим возражениям не прислушались. По мосту Улан-Баглан мы перешли Чёрную речку и два с половиной часа поднимались по петляющей тропе между скалами и колючими кустарниками. Наконец, вышли на открытую возвышенность к кордону Херсонесского монастыря. Отказывались идти ноги, болела спина и кровоточили руки. Мы сели отдохнуть под вековыми соснами, ощупывая порезы на лице. Над головой шумела хвоя, скрипели стволы и дробью выстукивал дятел. Неожиданно раздался звон колокола и мы повалились головой в снег – приняли за выстрел. Врач! Спрятаться у монахов – разумный, неожиданный ход для большевика. Впрочем, какой он большевик! Алкоголик и повеса.