Счастье по наследству

— Пока вы не натравили на меня ваших адвокатов, предупреждаю: Лекса я вам не отдам.

Молодец, Минни! (от Минни Маус — подружки Микки Мауса — прим. автора). Иного я и не ожидал.

— Немногим позволительно говорить со мной в таком тоне, мисс Бейтс. На сей раз спишу на обстоятельства.

Ещё одна проверка на прочность, но Эмма мастерски держит удар. Второй раз за сегодняшний день не тушуется там, где другие делают под собой лужу.

— Обстоятельства таковы, мистер Броуди, что я прошла через все обязательные процедуры по усыновлению. В глазах закона Лекс — мой сын. Вы можете оспорить это решение, но знайте…

— Прежде чем пугать законами, которые мои адвокаты точно знают лучше вас, может, сначала накормите ужином?

Храбрый мышонок тушуется, разом теряя свой боевой настрой.

— Кого? Адвокатов? — переспрашивает растеряно.

— Пока только меня.

— В-вас? — Эмма снова заикается. Похоже, у неё это всегда происходит от волнения.

— Да. Я чертовски голоден, а в баре ваших друзей чертовски плохо кормят. Вспомните законы гостеприимства, мисс Бейтс.

Капюшон летит вниз, упрямый подбородок — вверх.

— Я вас не приглашала.

— Тоже верно. Сейчас два часа ночи. Искать круглосуточную закусочную в незнакомом городе не с руки.

— Тушёное мясо с овощами будете?

— Только не говорите, что собираетесь тушить его для меня прямо сейчас.

— Для вас я прямо сейчас гостеприимно его разогрею.

Эмма достаёт из холодильника один из контейнеров и ставит его к микроволновку. Включает духовку, кладёт в неё несколько слайсов замороженного хлеба и начинает накрывать на стол. Тарелки, приборы, стаканы для сока. Не забывает даже салфетки.

Пока не поступило официальное приглашение, я стою, прислонившись к подоконнику, и не без интереса слежу за её перемещениями.

Ни одна из моих знакомых не утруждает себя готовкой. Нажать на кнопку кофемашины — всё, на что способны женщины моего круга. Не скажу, что это сильно меня беспокоит, но сейчас я с удовольствием наблюдаю за Эммой. Ни одного лишнего движения, никакой суеты. Она на своей территории и в своей стихии — мне почти незнакомой.

В своём доме на кухне я нечастый гость, и максимум, что там делаю — так же разогреваю в духовке еду, оставленную помощницей по хозяйству. Случается это не часто, и я всегда заранее предупреждаю, если собираюсь ужинать дома. Бывает, что не один — тогда даю указание, из какого ресторана заказать еду.

На холодильнике у Эммы реклама круглосуточной пиццерии, но она греет мне мясо. Зря я так, о гостеприимстве-то.

От ароматов горячего хлеба и мясного соуса сводит желудок.

— Присаживайтесь.

Мать устроила бы мне гневную отповедь, что я собираюсь сесть в присутствии дамы, но сейчас не до манер.

Выдвинув стул, я сажусь на место, которое указывает хозяйка дома, и сразу тянусь к кувшину с соком.

— Руки!

Кувшин с грохотом приземляется на стол, а я в изумлении поворачиваюсь к Эмме, которая стоит у разделочного стола над контейнером разогретого мяса. Глаза, и без этого большие, становятся похожими на блюдца. Девушка вскидывает руку и закрывает рот ладошкой.

— Простите, — стонет она. — Я по привычке.

— Правильная привычка, — соглашаюсь я и, с неохотой поднявшись, направляюсь к раковине.

Едим мы в тишине. Наши порции одинаковые. У Эммы в тарелке больше овощей, а у меня мяса. По той же привычке она сделала это, или же потому, что я мужчина — не знаю. На самом деле, мне всё равно. Я готов съесть хоть три таких тарелки.

Пряно, ароматно, сытно.

— Вкусно, — говорю это больше для себя, чем для хозяйки.

Эмма бросает на меня быстрый взгляд и снова утыкается в свою тарелку.

— Спасибо.

— Не думал, что кто-то ещё готовит подобные вещи.

— В смысле?

— Всегда легче разогреть готовые блюда.

— Так выгоднее.

— В смысле? — моя очередь задавать этот вопрос.

— Если покупать отдельно мясо, овощи и приправы, то получается выгоднее, чем с замороженными полуфабрикатами.

— Особенно, когда в семье есть ребёнок.

Снова быстрый взгляд.

— Да. Если есть ребёнок. Особенно.

И снова лишь периодический стук ложек о тарелку.

Я беру графин с соком и наливаю сначала Эмме, потом себе.

— Спасибо, — и через паузу: — Вы не думайте, готовую еду мы тоже покупаем. Но это, в основном, в виде исключения. На выходных там, или на прогулке. Или когда мне готовить лень.

— Ничто человеческое вам не чуждо, значит?

Эмма хмыкает.

— Типа того.

Она возит куском хлеба по тарелке, подбирая остатки соуса, и при этом так отчаянно покусывает уголок губы, что я понимаю — собирается с мыслями.

Давай, Минни! Действуй!

— Два миллиона, да? Столько денег взяла у вас моя мать?

Неожиданно.

Я кладу вилку в тарелку и отставляю их в сторону, хотя, клянусь, с удовольствием последовал примеру Эммы. Но, похоже, у нас начался разговор по душам. Телесный голод удовлетворён, дело за эмоциональным.

— Да. Я дал вашей матери два миллиона.

— Зачем?

— Для сохранения репутации отца. Она бы не выдержала полоскания его имени в прессе рядом с именем вашей сестры. Что неминуемо бы привело к проблемам в бизнесе.

— Вы так печётесь о своей репутации?

— О своей? Нисколько. Но я имею дело с очень консервативным миром. Банкиры по большей части консерваторы, а от принятых мной решений зависит слишком много людей, чтобы я подвергал сомнению порядочность нашей семьи.

— Но у них уже были отношения. За два года до этого. Лекс тому подтверждение.

— Отношения — это одно, а судебные тяжбы по поводу доли в наследстве для родственников несостоявшейся невесты — совершенно другое, — я умышленно не заостряю внимание на последнем замечании Эммы, и она это проглотила, мгновенно вспыхнув:

— Что за ерунда? Мы бы никогда не пошли на это!

— Я так понимаю, мисс Бейтс, что в вашей семье местоимение «мы» употреблять не принято.

До девушки не сразу доходят мои слова, но вот я снова вижу, как её глаза наполняются ужасом, и Эмма снова начинает заикаться.

— В-вы… вы хотите с-сказать, что моя м-мать вас шантажировала?

— На шантаж это походило мало. Скорее, на предоставление моральной компенсации.

— Значит, вы дали ей деньги за молчание?

— Если вам так важна подоплёка моего поступка, то да.

— Но два миллиона, Марк! Это же огромные деньги!

Я непроизвольно кидаю взгляд в сторону, обводя им маленькую кухню, на которой мы сидим, а потом снова смотрю на девушку в надежде, что она этого не заметила.

— Да, конечно, — шепчет Эмма. — Я понимаю.

Заметила.

— Я бы дал больше, если бы знал, что это нужно вам.

— Она сама озвучила вам сумму?

— Да.

— Она сказала тогда, что договорилась с вами, и Лекс остаётся со мной. Насколько я понимаю, о нём даже не упоминалось?

— Нет.

Не смысла врать. Сегодня ночь откровений, и больнее уже не будет.

Несколько мелких кивков — вот и вся её реакция. На меня она больше не смотрит, позабытый хлеб размокает в соусе. Ссутулившись, Эмма сидит на стуле и смотрит в одну точку на пластиковой поверхности стола.

Я её не тороплю. Понимаю, что это не первый удар, который девушка переживает, но у меня есть чем её порадовать. Я уже готов сказать это, как Эмма вскидывается и смотрит на меня с тем же вызовом, с которым вошла на кухню.

— Деньги я вам верну.

— Что, прости? — от неожиданности я перехожу на «ты».

— Я верну вам деньги, мистер Броуди, и вы их возьмёте. Не знаю, как и когда, но я обязательно верну те два миллиона, что взяла у вас моя мать.

Не часто я теряю дар речи, но сейчас, похоже, тот самый случай. Сидящая передо мной девчонка разносит моё самообладание в лоскуты своим никому не нужным благородством.

— Чёрта с два я их возьму. По крайней мере, не у тебя.

— Возьмёте. Иначе я выполню угрозы матери и пойду в газеты.