Политрук

Фельдфебель и обер-ефрейтор вздрогнули, откидываясь на стенку. Третий — лежачий — выронил кружку, расплескивая самогон, почти дотянулся до автомата… Но тут меня подстраховал Якуш — пуля остановила прыткого. Немец упал ничком, свешиваясь с кровати.

Четвертый по счету — штабсфельдфебель, вроде бы, — протрезвел и даже вскинул руки, но жест «сдаюсь» ему не помог — пленные мне ни к чему. Пуля отбросила унтера на лежак.

— Лапин! Годунов! Антаков! Белоконов! Вон носилки, перетаскайте тушки в тупик — и штабелем. Якуш! Бери двоих, разведай окрестности в сторону Полунино.

— Есть!

И тут затрезвонил телефон, холодно блестя черным бакелитом. Я замер. Не отвечать? Немцы не поймут. Забеспокоятся, набегут с проверкой…

Выдохнув, поднял трубку.

— Обер-фельдфебель Шульц? — донесся вкрадчивый баритон.

— Айн момент! — зажав телефон ладонью, я отчаянно прошипел: — Кто по-немецки шпрехает?

— Я, товарищ командир, — неуверенно отозвался Никитин. — Немного…

— Яша, — твердо сказал я, — ты — обер-фельдфебель Шульц! На!

Красноармеец взял трубку, прочистил горло, и выдал:

— Фельдвибель Шульц, фарен зи форт… — кивая невидимому начальству и бледнея, Никитин вытянулся. — Йа! Йаволь!

— Мля-я… — восхищенно выдохнул Лапин, подхватывая носилки.

Отмахнувшись от него, рдеющий Яков доложил:

— Майор Хильперт приказал усилить посты!

— Поздно спохватились! — хохотнул Косенчук, собирая провизию. — Шоколад! Твою ж в бога, в душу мать…

— Товарищ командир!

Я резко обернулся, заслышав Пашкин голос.

— Старшина передал, что там артиллерийская позиция — четыре 15-сантиметровые гаубицы. Расчеты мы сняли… — понизив голос, Ломов поведал: — Тёма немца заколол!

— С почином его! — криво усмехнулся я, забрасывая в угол унтерскую кепку. — И всех нас!

Ночь по-прежнему покрывала мир темнотой, а лунный свет больше мешал глазам видеть, нарезая ломаные тени. Ход небесных сфер был на нашей стороне — незримые, как демоны-убийцы, мы перебегали по траншеям, расходясь всё шире и дальше, шаг за шагом возвращая отобранную землю.

Немцы, конечно, сплоховали. Понадеялись на мины, а русские взяли, да и обошли ВОПы! А я, признаюсь, растерялся. Тот самый шанс, который еще вчера числился в неосуществимых, легко и просто давался в руки. Я от него отмахивался, чтобы зря не мечтать, а он — вот же ж!

У нас получалось захватить плацдарм для штурма Полунино.

Нет, я, конечно, рассчитывал на успех ночного рейда, но надеялся, максимум, пошуметь. Устроить громкий тарарам — и уйти без потерь. Уйти! Ха!

Нас тут меньше взвода, а мы тихо, без шума и пыли, захватили три артиллерийские позиции с гаубицами Kwk-18 и с зенитками «ахт-ахт», четыре ДЗОТа, пару ДОТов, склад боеприпасов… Что ж мне теперь, бросить все это? Щаз-з!

— Якуш! Ходанович! Будем закрепляться.

Сержант со старшиной ухмыльнулись дуэтом, и я не удержал на лице строгого выражения, тоже заулыбался.

— Часовых у землянок сняли, а куда дели?

— Да вон, где сортир у них, — Ходанович махнул рукой. — Самое место!

— А теперь… — помедлив, я договорил: — Надо тихо вырезать солдатню.

— Пока сонные, — деловито кивнул Лев.

— Справимся, товарищ командир, — посерьезнел Якуш. — У меня Антаков — мастер! Часовых режет, как баранов, те даже не мекнут. И Вано… Тот, вообще!

— Тогда — вперед, — дал я отмашку, — а мы с Фадеевым и… и Годуновым прогуляемся к наблюдательному пункту.

Покинув блиндаж, окунулся в темноту — луна нагоняла смутный свет со спины, вытягивая шатучую тень.

— Товарищ командир… — подал голос Фадеев.

— Вижу, — остановился я.

Из землянки, ежась, выбрался немец, белея кальсонами, да сорочкой. С хряском зевнув, он загрюкал сапожищами в направлении удобств. Семенил фриц забавно, но недолго — Вано Махарадзе вырос за его спиной, как ангел мести. Блеснула сталь, полоснув по горлу, и перерезала крик.

— Минус один, — хладнокровно прокомментировал я.

— Да я бы их всех… — выдавил Годунов. — Как тараканов!

— Выведем, Ваня, выведем…

По дороге к немецкому НП мы никого не встретили, а скрюченные тела «истинных арийцев» валялись в тупичках или в вынесенных ячейках. Их смерти меня нисколько не трогали. Напротив, я испытывал злую радость, вспоминая о братской… детской могиле.

Сдохли? Так вам и надо. Мы вас сюда не звали!

…Бойцы собирали трофейное оружие, разворачивали немецкие пушки и пулеметы в обратную сторону, набивали ленты, прочищали затворы от нагара, подтаскивали поближе ящики с боеприпасами — и жевали на ходу трофейные гостинцы.

Обживались на новом месте.

Саперы Косенчука уползли на разминирование — для подсветки мы врубили немецкий прожектор. А красноармейцу Фадееву я вручил донесение, и отправил к комполка — без подкрепления нам не продержаться.

Опустившись на корточки, я посидел немного, просто, чтобы согнуть ноги. Набегался. Хотя как раз об усталости думалось меньше всего. Победа! Вот, что грело душу!

Первая настоящая победа — и моя личная, и всей роты. Даже уверять не стану, будто чуял себя храбрецом-удальцом. Куда там… Страшно было. Тревожно. Ведь мы, как гвоздь, засели в крепкой обороне немцев, а они тут вокруг! Закрепились и вширь по фронту, и на глубину в десятки километров! У Моделя «всё схвачено».

Но правду говорят — нет такой крепости, которую не взять русскому солдату! И еще я скручивал в себе спесивые мыслишки о том, что вся слава должна достаться мне одному. «Экстраскунсу».

Провел бойцов через минное поле? Молодец. А зачищал кто? Ты? Нет, твои товарищ по оружию. Однополчане.

Даже то, что мы до сих пор живы — заслуга не твоя, а ночной тьмы. У границ захваченного плацдарма я выставил дозорных в немецкой форме. Один лишь раз на бравого Трошкина вышел сонный фельдфебель. Буркнул: «Гут…» — и убрел досыпать. Но летние ночи коротки…