Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 71



Глава 3

Глава 3.

Четверг, 23 июля 1942 года. Ближе к вечеру

Калининская область, с. Ботнево

С бумагами разобрались быстро, я даже подивился живости военной бюрократии. Кристину мы проводили в санитарную роту полка, наголо остриженные Павел с Артемом достались интендантам, а мой путь лежал в расположение 8-й роты.

Честно говоря, никогда меня не тянуло командовать людьми. Знаю отдельных особей, которые просто алчут власти, да побольше, но мы не из таковских. Я и в армии, когда нашил сержантские лычки, без особого удовольствия принял отделение.

А что делать? Душевно поговорить с ротным? Мол, не мое это — брать на себя ответственность и нести ее? И куда товарищ майор пошлет товарищ старшего сержанта? То-то и оно.

Однако не до капризов — война идет. Конечно, брать под командование целую роту боязно, но тут уж… Надо, Тося, надо!

Батальонный комиссар Данила Деревянко взялся было отрекомендовать меня личному составу, но я настоял на своем. Сам, мол, разберусь.

718-й полк не стоял на постое в Ботнево, а расположился неподалеку, заняв лесочек, прореженный полянками и лужками. Большие армейские палатки выстроились по линеечке, прячась под самодельными масксетями — на дырявые рыбацкие снасти навязали зеленых лоскутков, повтыкали ветки, да пучки травы. Но бойцы этим не ограничились — шуршали лопатками, тюпали топорами, закапываясь.

Бойцы 8-й роты тоже нарыли себе землянок — добротных, в два наката. Я храбро спустился в ближайшую, просунулся в низкую дверь — и чуть не задохнулся от вони. В мигающем свете коптилки тускло поблескивали мятые миски, пустые консервные банки и армейские котелки, сваленные на стол. Красноармейцы сидели и лежали вокруг, как пародия на древних римлян в триклинии, и таращились на меня. Немая сцена.

— Встать, — холодно скомандовал я.

Народец, воровато прибирая спиртное, выстроился, недовольный и хмурый.

— Меня зовут Антон Иванович Лушин, — представился я. — Назначен командиром вашей роты. Надеюсь, что временно. Командовать чмошниками — не велика честь.

О, как! Встрепенулись! В потухших взглядах смертников затеплились нехорошие искорки.

— Я вам не чмо, товарищ политрук! — промычал здоровый бугай, сжимая кулаки. — Я воевал! И ребята тоже!

— Фамилия! Звание!

— Старшина Ходанович! — подтянулся бугай.

— Если вы не чмошники, то откуда в землянке срач? — медленно проговорил я. — Почему от вас смердит, а форму будто из жопы выкрутили? Два часа на постирушку, глажку, чистку, бритье и мытье! Время пошло.

Видать, позорников закусило — ровно через два часа рота построилась на вытоптанной полянке. Явный некомплект — человек сто пятьдесят, от силы. Красноармейцы тянулись во фрунт, играя желваками. О, злятся как…



— Начищенные, наглаженные… — усмешка изломила мои губы. — Хоть плакат с вас рисуй. Я примерно представляю, чего вы мне мысленно желаете, и как далеко посылаете, но ничего, переживу. У нас с вами, по идее, одна цель — бить врага! Бить так, чтобы немцы боялись даже пёрднуть в нашу сторону! Но кто ж испугается жалких чучел, что сами себя не уважают, позоря звание бойцов Красной Армии? — обведя строй глазами, сказал спокойнее: — Могу обещать вам одно: я никогда не поведу вас на убой. Моя задача — служить так, чтобы ваши матери получали письма, а не похоронки. Вопросы есть?

— Да толку-то в начищенных сапогах, товарищ командир, — прогудел Ходанович, кривя тонкогубый рот, — когда — во!

Он приподнял ногу, и его сапог будто оскалился, отвесив подошву с клычками-гвоздиками.

— У нас каждый второй — босяк! В лаптях и чунях ходим!

— А это еще одна моя задачка, — отпасовал я. — Вольно! Разойтись!

Суббота, 1 августа 1942 года. Ночь

Ржевский район, село Полунино

В безлунной темноте гроздями мерцали звезды. Их рассеянное сияние помогало угадывать купы деревьев да островерхие палатки. И тишина… Даже дальний артиллерийский гром смолк. Лишь где-то с краю горизонта шарил по небу зенитный прожектор.

Обойдя часовых, я присел на свежеспиленный пень и вытянул руки к погасшему костру — ладони уловили слабый жар припорошенных пеплом углей. После дождя парило, но это на солнце, а сейчас, когда поверх дневной духоты завеяло прохладой, капризной душе тепло подавай. Не для сугреву, а просто так. Хотелось ощутить мимолетный уют, и успокоиться.

Я прислушался. Лениво заржали кони — и мы, и немцы вовсю запрягали непарнокопытных. Лошадки тягали пушки, на телегах подвозили раненых или снарядные ящики, а то и мятые бочки с соляркой для танков. А у нас в полку продфураж на исходе, едва на три сутдачи хватит…

Вобрав полную грудь свежего воздуха, я медленно выдохнул. Чуть больше недели мы здесь. На войне.

Мои губы сложились в усмешку. Забавно… Больше всего я переживал за Кристину. Куда ей, дескать, избалованной девчонке! А «девчонка» за какой-то день вписалась в грубый фронтовой реал. Стоило же ей прооперировать тяжелораненого начштаба, как «военврачиню» мигом зауважали. Даже в дивизионном медсанбате не верили, что подполковника Дробицкого можно спасти, а товарищ Бернвальд взяла, да и выходила его!

Салов мигом подмахнул приказ, и уже второй день «гостья из будущего» — военфельдшер санитарной роты. Ломов ворчать начал: как бы не сманили Кристю в дивизионный медпункт…

А Пашке с Тёмой туго пришлось — старшина Ходанович мужиком оказался въедливым. Совсем загонял «попаданцев», зато вышло просветление мозгов.

«А вы как хотели? — щурился Лёва, раскуривая самокрутку. — Служба — это вам не баран начихал!»

Да я и сам поволновался изрядно. Ну, какой из меня офицер? Я ведь так и дембельнулся в звании старшего сержанта! А деваться-то куда? Хорошо еще, 139-я стрелковая лишь выдвигалась на позиции, и у меня всю неделю длилась «учебка».

Дневка. Ночной марш. Боевые стрельбы. Химокуривание красноармейцев. Оборудование землянок. Огневая подготовка…

Ботнево, Бели, Теличино, Савкино, Коробово…