Голова рукотворная

– Чем вы занимаетесь в жизни, Вера? – Логинов отложил планшет, сел в соседнее кресло рядом с ней и подлил ей чай из клювастого белого чайника.

Она оживилась:

– Я репетитор по немецком языку.

Логинов по старой привычке, выработанной ещё в студенческие годы, попытался поставить ей диагноз по внешнему облику. Когда-то эта традиция долгое время не могла толкнуть его на отношения с девушками, потому что после подобного сканирования они ему были уже неинтересны.

Вера. «Зелёного, без сахара». Интроверт. Астеник, проблемы со сном. Возможно, мочекаменная болезнь – если не сейчас, то к сорока годам точно. Наверняка вегетарианка. Немного близорука, но сегодня без очков. Не исключено, что они в сумочке – оправа у них будет коричневая или бежевая, пластик, не металл. Небольшой сколиоз – это видно по шее. Всё предсказуемо, только вот жёлтый платок дорогущей марки не укладывался в пазл. Может быть, не она?

– Скажите, Вера, я не мог вас видеть в Риге? Февраль прошлого года, галерея «Арсенал»?

Глаза её раскрылись так широко, что она похорошела.

– Да-а… Мы были в Риге… «Арсенал», конечно! У Виктора была там выставка. То есть не у него одного, а у группы художников, и он… Но, Феликс Георгиевич, неужели вы меня запомнили? Это невероятно!..

Логинов подумал, что, наверное, при Вериной внешней тонкорунной блёклости ни одно живое существо в мире не способно было бы удержать её облик в памяти больше недели.

– Невероятная память! Муж говорил, что вы необыкновенный человек! Вы так с ним схожи!

Вот это была для Логинова новость! Схожий чем? Аномальной памятью, неординарностью, цинизмом, наконец? Внешне они полные антиподы: Мосс – долговязый черноволосый молодой художник, утончённый, депрессивный, с богатым букетом болезней в анамнезе и неустойчивой головой. Скорее всего, талантливый. А он, Логинов, сорокапятилетний лысеющий мужик-психоаналитик с грузной комплекцией, здоровьем марафонца и неспокойной биографией. В чём же их сходство? Но Вера развивать эту мысль на стала.

– Феликс Георгиевич, я очень волнуюсь за Виктора!

Она взглянула на него, и он отметил, что глаза у неё умные.

– Волноваться не стоит, Вера.

– Пожалуйста, не скрывайте от меня! С ним что-то страшное?

– Нет-нет. Мне просто надо поговорить с вами как с самым близким ему человеком. Хочу взять вас в союзники, только так мы сможем помочь вашему мужу.

Она кивнула, отставила чашку, приготовилась внимательно его слушать, наклонив голову чуть набок, как дрессированная собачка.

– Он ведь не болен?

Сколько раз он слышал эту фразу! И сколько раз уклонялся от ответа ради успеха лечения.

– Понимаете, Вера, я работаю с пограничными состояниями. У Виктора как раз такое.

Она отвела глаза.

– Скажите, ваш муж никогда не проявлял агрессию, спровоцированную его страхами?

Вера задумалась.

– Прошлым летом… Маленькая девочка случайно увидела, как он испугался, закричал, когда на его плечо села бабочка. Девочка засмеялась, назвала его трусом и психом. Дети жестоки… И рядом, на набережной, были люди, они так смотрели на Виктора… Он очень расстроился, не мог работать.

– На набережной?

– Мы ездили в Светлогорск. Была хорошая погода, много гуляющих на набережной. Виктор иногда вырезает ножницами силуэты – знаете, такие из чёрной бумаги. Профили. Ему очень нравится, хотя деньги и небольшие. Но ведь не из-за денег…

– Вера, – Логинов прервал её, – поведение мужа как-то изменилось после этого?

Она молчала.

– Вера, дорогая, мне надо непременно знать. Не скрывайте от меня, всё это очень важно для лечения. Виктор был груб с вами?

Она нехотя кивнула.

– Он очень расстроился. Мы пытались бороться, я убрала все изображения бабочек, всё, что могло бы ему о них напомнить. Книги, где они упоминаются, отдала подруге. Но ведь летом никуда не спрячешься. И скоро, всего через месяц с небольшим, начнётся сезон. Не в Антарктиду же нам уезжать?

Логинов снова подлил ей чаю. Вера кивнула в благодарность и вдруг выпрямила спину, наклонилась к нему, затараторила шёпотом:

– Феликс Георгиевич, помогите ему, прошу вас. Мне кажется, ему становится хуже. Я в ужасе жду мая. Он бесстрашный, он по канату может ходить с закрытыми глазами и без страховки, как циркач, с обрыва прыгать, дыхание под водой задерживать, но бабочки его когда-нибудь убьют. Витя боится их панически. От одной мысли о том, что мотылёк где-то рядом, ему становится нехорошо. Вот в прошлый раз, когда он приходил к вам, утром того самого дня… Вылетела одна крохотная моль, не пойми откуда, из шкафа или кладовки, а ему показалось, что это полчище мотыльков. Он очень испугался, и я вместе с ним. Он так кричал, у меня разрывалось сердце…

– Я сделаю всё возможное, чтобы помочь.

Логинов вновь взял планшет и сделал запись.

– Скажите, – продолжала шептать Вера, – это серьёзная болезнь?

– Ну… Будем считать, что в нашем случае – нет. Многие боятся бабочек. Николь Кидман, например.

Вера улыбнулась – едва заметно, одними глазами.

– Но ведь все люди чего-то боятся…

– Да, безусловно, – кивнул Логинов. – Мы все чего-то боимся. Это нормально. И в большинстве случаев тревогу поднимать не стоит, просто надо убрать причину страха. Вы хотите знать, где грань между нормой и патологией?

Вера кивнула, зависла с чашкой у подбородка. Логинову вспомнилась бородатая байка, популярная когда-то среди психиатров: «Если вы разговариваете с кошкой – это ещё норма, а вот если вы боитесь при кошке сболтнуть лишнего – это уже паранойя».

– Боязнь бабочек, Вера, ещё не повод обращаться к доктору. Но если страх перед насекомыми вызывает у человека приступ доминирующей неконтролируемой паники с вегетативными проявлениями… Я не слишком сложно изъясняюсь? Так вот, то, что принято называть соматикой – повышение давления, учащённое сердцебиение, потливость… Что ещё? Боли, сухость во рту, расстройство желудка – это уже фобия. И если её не лечить, то случится беда. Это может привести как минимум к социальной дезадаптации. Иными словами, наступит день, когда человек не сможет покинуть свой дом и, даже находясь дома, не найдёт спасительного убежища. Потому что нервы напряжены до максимального предела: он всё время ожидает угрозы, боится очередного приступа паники, который не в силах держать под контролем. Это состояние очень тяжёлое.

Вера с ужасом посмотрела на Логинова.

– Почему, почему это происходит? Почему именно с Виктором, доктор? Я не понимаю. Бабочка – она ведь такая красивая…

– Это сложно понять, Вера. Обычно корни фобий надо искать в раннем детстве. Насекомое сильно напугало ребёнка, или родители сами боялись, а дети легко копируют поведение.

– Да, – согласилась Вера. – И я спрашивала, но Витя не говорит. Конечно же, было что-то, что дало толчок.

Он задумался. Безусловно, аномальная память Виктора, его стеклянная психика, фантомные боли по нерождённому брату-близнецу многое объясняли Логинову-теоретику, но Логинову-практику не помогали нащупать ходы к лечению. Произошёл сбой кода, и перепрограммировать мозг – вот первичная задача. Только как решить её? Он ещё и ещё раз, прокручивая всё в голове, убеждался: только рождение агрессии может дать результаты. Да, это ненаучно, но учёные в большинстве своём систематизаторы, а не открыватели. А он, Логинов, псевдоучёный – так его назвали на одном заседании кафедры Карлова университета… И, как псевдоучёный, он найдёт выход. Обязательно найдёт!

Только как объяснить всё Вере?

– У Виктора необычная фобия. То, что с ним происходит, – это подсознательное отрицание иной формы жизни. Поэтому бессмысленно искать первопричины. Он уже принял свой страх как данное. Это почти не поддаётся лечению.

– Что же делать, Феликс Георгиевич?

И снова зазвонил мобильный, давясь Пятым концертом Бетховена. Логинов, извинившись, подошёл к письменному столу, поднёс телефон к уху.

– Доктор! Вы гений! Вы спасли мою жизнь! – отозвался бодрый голос Бельгийца. – Через перчатки ток не передаётся! Я открыл дверь!