За стеной из диких роз

— Ты нашла его? — спросил Клод, когда Аннабелль подъехала достаточно близко, чтобы дождь не заглушал её слова.

— Нет, — пожала плечами она, чувствуя, как рассказ о странной женщине и поляне, защищённой от дождя, повис на её языке и не может оказаться дальше её собственных мыслей. — Его нигде нет… — обречённо сказала девушка и отчаяние застыло в её чертах. Клод перехватил поводья лошади Аннабелль и крепко сжал их, чтобы животное, нервно вздрагивавшее во время каждого раската грома, не сбросило наездницу. Он хотел сказать что-то, что угодно.

— В лесу ничто не умирает раньше времени, так что не беспокойся, — произнёс он, только к концу фразы поняв, насколько ничтожную надежду вселяли его слова.

— А как же деревья, которые срубают, зайцы и олени, которых едят волки? — без какого-либо выражения спросила девушка.

— Не всё умирает в лесу раньше времени, — исправился он, чувствуя, что лучше бы и вовсе не говорил ничего. Но девушка рассмеялась. Рассмеялась до слёз, как от удачной шутки.

Казалось, она лишь искала повода посмеяться. Её звонкий смех всё больше напоминал сбивчивые, рваные всхлипы. Клод сильнее сжал поводья, глядя на девушку.

Творящееся в её голове было для него загадкой и он совершенно не хотел узнавать, что стало настоящей причиной этого странного веселья. Но успокоить её он не мог себе позволить, чувствуя нечто в разы прочнее стены дождя, разделявшее их.

— Нам стоит вернуться в замок, — то ли спросил, то ли настоял он. Девушка кивнула. Обречённо, с видом пленницы, она направилась вслед за Клодом.

— Меня долго не было? — спросила она, не поднимая головы.

— Где-то около пяти минут, — ответил Клод и пришпорил коня.

Дождь и не думал прекращаться. Он всё так же яростно подгонял всадников, вынуждая их спешить к убежищу, не думая ни о чём. Или почти ни о чём. В головах у обоих роились невесёлые мысли, тяжёлые и холодные, как капли дождя.

12

Гроза бушевала за окном. Серебряные вспышки пронзали небо и исчезали, а на их месте оставались чёрные раны, сквозь которые на землю обрушивался дождь. В свете молний капли воды сияли, как падающие звёзды, словно небо сквозь эти раны стремилось коснуться земли. Ветер гнал бесконечные тучи по небу и оставалось лишь ждать, когда из-под их чёрного рваного шлейфа покажется чистое небо, но поток свинцовых облаков растягивался по всему небосклону, обволакивая собой всё на земле. Из-за этого ночь казалась как никогда тёмной и долгой. И лишь призрак луны, сиявший сквозь полог облаков, давал надежду, что вскоре это буйство стихии сойдёт на нет и превратится в нежный предрассветный туман, ласково укрывающий землю белым покровом.

Аннабелль сидела у окна, слушая, как барабанят по карнизу капли, точно прося, чтобы их пустили внутрь. Она начинала засыпать, утомлённая поисками, занявшими весь день. У неё было много вопросов, но задать их она не решалась. В этот раз ей мешала уже не природная скромность, а знание, что ответов она не получит, кроме как если сама найдёт их, не прибегая к помощи хозяина замка.

«Теперь ты сама по себе», — она осознавала это как никогда отчётливо. Мысль о том, что вовсе не стоило помогать тому, кто не просит помощи, металась в её сознании, причиняя тупую пульсирующую боль. Желание спасать всех никогда не приводило к добру, а теперь Анна понимала, что просто не может повернуть назад. Привлекательность тайны, близость которой девушка чувствовала кожей, и необходимость спасти хотя бы Венсана перекрыли ей все пути к отступлению. Она поражалась обычным героям сказок вроде тех, о которых рассказывала Марион. Они так запросто бросались навстречу опасности, даже не думая о том, что мог быть другой выход, шли навстречу неминуемой гибели, жертвовали собой так, как будто это было что-то само собой разумеющееся. Анна честно пробовала быть такой же ещё до того, как поняла, что самоотверженность и безграничное великодушие — лишь герои сказок, встречающиеся в жизни даже реже, чем волшебники и принцы. Хотя насчёт принцев уже можно было поспорить. Не думать о себе, в общем-то было несложно, самоотверженность была делом привычки, а вот доброта оказалась куда более тяжелой ношей. Прощать людей было невыносимо, когда они того не заслуживали, желать добра и улыбаться, зная, что человеку глубоко безразличен кто-либо, было сродни пытке. Сложно было не приучить себя быть доброй, а свыкнуться с мыслью, что доброта с трудом приживается среди людей и что не все смогут оценить её по достоинству. Быть сказочным героем в мире людей оказалось чертовски сложно, но почему-то отказываться от этой почти безнадёжной затеи было ещё сложнее.

Наступила ночь и обитатели замка начали постепенно нарушать сонную дневную тишину. В коридоре слышались шаги, на которые Аннабелль привыкла не обращать внимания. Теперь, когда ей предстояло выйти навстречу незнакомцам, от которых она обычно запирала дверь, девушка поражалась, как она могла привыкнуть к такому соседству и ни разу не попытаться узнать, что происходит за пределами её комнаты. Люди ходили, разговаривали, смеялись, пели. Звенели бокалы и подвески, шумели верёвки, с помощью которых зажжённые люстры поднимали под самый потолок. Полным ходом шли приготовления к поистине светскому веселью, вызывавшие больше интереса, чем последующие танцы, разговоры и игры. Аннабелль приоткрыла дверь и тут же захлопнула, когда мимо неё пролетела разноцветная стайка девиц в облаках белоснежных париков. Сердце Аннабелль билось со страшной силой, но не от страха, а от волнения, как при встрече со старым знакомым после долгой разлуки, даже несмотря на то, что раньше с этим знакомым её связывали не самые тёплые отношения. Она никогда не могла подумать, что соскучится по ярким платьям, искусственным птицам в волосах, манерам, танцам, даже убеждала себя, что будет безмерно счастлива освободиться от них.

Несколько секунд ей потребовалось, чтобы перевести дух, взвесить все «за», не обращая внимания на «против», и выйти в коридор, освещённый десятками свечей, пламя которых отражалось в зеркалах, рамах, подвесках, золотых ручках дверей, коридор выглядел совершенно иначе, нежели при свете дня. Хотя существенных изменений и не произошло, слыша звуки музыки и человеческие голоса, Аннабелль была готова увидеть всё, что угодно. Вдруг мимо неё пробежала ещё одна разноцветная дама, элегантно придерживая парик, кренившийся то в одну, то в другую сторону и постоянно нарушавший траекторию движения дамы, так что бежала она немножко зигзагом, изящно огибая препятствия. Аннабелль посмотрела ей вслед. Наряд её, конечно, поражал воображение буйством красок и причудливыми украшениями, и в сравнении с ней девушка чувствовала себя блёклой в своём предназначенном для прогулок платье. Она уже и забыла о том, что когда-то её гардероб мог состоять из шести платьев, которые она сменяла каждые несколько часов. Сейчас это казалось чем-то сказочным, удивительно красивым и невозможным, как из другой жизни. И Анна была готова на одну ночь примерить эту сказочную маску вновь. Она ещё раз, будто прощаясь, взглянула на своё отражение. Кто это? Благородная девушка или обычная крестьянка? Нечто, зависшее прямо посередине, мечущееся между двумя жизнями, не желающее отдавать предпочтение только одной из них. Анна подмигнула своему отражению и вернулась в комнату.

Через некоторое время в коридор вышла девушка, отдалённо напоминавшая ту, что скрылась за дверью. Она была совершенно другая, прежним было лишь выражение глаз, но любой, кому могло посчастливиться увидеть это создание, был бы уверен, что девушка приняла свой истинный облик, обнажив саму свою суть. Она была прекрасна в лёгком, казавшемся невесомым, платье, украшенном вышитыми птицами и бабочками, сияющие браслеты змеились вокруг тонких запястий, ожерелье с цветами из драгоценных камней охватывало нежную шею в ледяном объятии. Но была в её образе диковатость, которую теперь нельзя было ни заковать в цепи украшений, ни скрыть под пудрой. Она проскальзывала в движениях девушки, пряталась в её волосах, рассыпавшихся по спине, затаилась в глазах, не оставив и тени кротости, вытеснив всё обитавшее на их дне смирение. Аннабелль бегло взглянула на своё отражение и поспешила в зал, где впервые увидела тех обитателей замка, которых Клод называл «призраками». Девушка легко шла по коридору, привычно поддерживая подол и шагая настолько быстро, насколько позволяли правила приличия и корсет. Выставлять спешку напоказ было недопустимо; сейчас она искренне смеялась над этим правилом, вспоминая, как когда-то часто получала выговор за его несоблюдение.