Страница 21 из 75
Когда она отложила книгу, часы показывали полночь. По комнате разносилось размеренное «тик-так», как будто придававшее уюта и оживлявшее всё вокруг.
8
Мрачный образ хозяина замка преследовал Аннабелль, вызывая всё ту же странную, мучительную жалость. Огненный контур, обрисовывавший опущенные, словно придавленные невыносимой тяжестью, плечи, наклонённую вниз голову, из-за игры света и тени превратившуюся в большое чёрное пятно, сцепленные в замок руки, настолько напряжённые, что вскоре Клод перестал их чувствовать, но позы не менял. Эта короткая сцена была выжжена в памяти Анны и настигала её всякий раз, когда девушка пыталась уснуть или, не думая ни о чём, сидела у окна. Стоило ей на секунду забыться, как образ всплывал перед глазами яркой вспышкой, вырывая девушку из умиротворённого состояния подобно ночному кошмару. В её голове тут же появлялось множество вопросов, всеобъемлющих, как ночь, в темноте которой только чувствовалось присутствие тайны, но едва ли удавалось описать эту загадочную тьму. Девушка терялась в переплетении своих вопросов, их было слишком много, чтобы она могла выбрать какой-либо один, и она разочарованно опускала руки, утешая себя тем, что, наверное, ещё не пришло время узнать все ответы.
Между тем она прожила в замке уже месяц. За это время она успела убедиться в собственной бесполезности и в реальности смерти от скуки, поскольку она, как ей казалось, не делала решительно ничего. Она успела несколько раз обойти весь замок и запомнить все комнаты, к концу второй недели она прекрасно ориентировалась внутри замка, как будто жила там несколько лет. Ей даже удалось найти несколько тайных ходов, которые вели преимущественно либо в спальни, либо на кухню. Больше всего девушке полюбилась библиотека, занимавшая несколько этажей одной из башен. Бесконечные колонны книг стремились ввысь и, казалось, подпирали потолки вместо балок. Книг было так много, что места на полках для них не хватало, и их складывали на полу. Прежний посетитель библиотеки отличался чувством юмора или фантазией, и складывал из этих книг башни, настолько красивые, что рука не решалась вытащить хотя бы один фолиант, даже если это было преинтереснейшее издание, заставлявшее сгорать от любопытства. К восхищению при виде этих скульптур примешивался так же страх быть погребённой под лавиной книг, готовой обрушиться, если целостность постройки будет нарушена.
Аннабелль предпочитала мрачные кабинеты в мужских покоях, не перегруженные украшениями, картинами, блестящими безделушками и опасностью смахнуть какую-нибудь статуэтку на пол неаккуратным движением руки. Жестикулировать ей было не перед кем и всё же девушка подсознательно старалась совершать как можно меньше резких движений возле предметов, отличавшихся хрупкостью, лёгкостью, тонкостью, блеском. В тёмных комнатах с тяжёлыми плотными занавесками была уютная прохлада, такая же, как в библиотеке, приятный полумрак, так что в любое время можно было зажигать свечи, садиться в глубокое кресло, для этого и предназначенное, и читать. А может, рисовать. Изобразительное искусство давалось девушке с трудом, но простые этюды она ещё могла выполнить. Она подолгу рассматривала картины на стенах, фарфоровые и бронзовые статуэтки, от нечего делать давала им имена.
Впервые за долгое время её никто не беспокоил. Девушка даже могла сказать, что живёт в своё удовольствие: она спала, сколько ей было угодно, сквозь сон изредка слыша шаги в коридоре, звуки музыки и разговоры. В такие моменты особенно сложно было бороться с любопытством, когда за её дверью кипела жизнь. Кто-то веселился, разговаривал, шутил, смеялся. Там, по ту сторону стены, были танцы, песни, беседы, взрывы хохота, стихавшие на рассвете и сменявшиеся дневной тишиной, загадочной, поглощавшей все звуки, вопросы, а вместе с ними и ответы, надёжно хранившая тайны прошедших и грядущих ночей. А Аннабелль стала служительницей этой тишины. Вскоре ей стало казаться, что она забывает звук собственного голоса.
Однако молчание изобиловало множеством незаметных звуков, которые обыкновенно не слышны или не привлекают внимания: звуки собственных шагов, шелест занавесок на ветру, скрип книжных шкафов, напоминающий шум гнущихся стволов векового леса, шёпот ветра за окном, хлопанье крыльев птицы, усевшейся на подоконник по ту сторону стекла. Вместе они звучали так умиротворяющее, что звук чьей-то речи казался громоздким, пронзительным, слишком шумным, ненужным. И всё же молчание утомляло. Аннабелль читала вслух, говорила с картинами на стенах, со статуэтками, при этом чувствуя себя ужасно глупо. От безысходности она стала посещать музыкальный салон. В прежние времена она крайне не любила исполнять что-либо, романсы вызывали у неё отвращение, а юные леди, которые могли музицировать часами напролёт — жалость. Но теперь она сама села за фортепиано и провела пальцами по клавишам, представляя довольные лица людей, которые прилагали немало сил, чтобы только загнать её за этот инструмент зла. Лица тех людей, которых сейчас, наверное, уже нет. И вот, она сама стала одной из тех, кто пропадает за инструментом часами, поёт до хрипоты, разговаривая с кем-то, кто вряд ли сможет услышать. В библиотеке она нашла ноты и осваивала новые романсы. С презрением к самой себе она пыталась написать свои, но они получались либо слишком мрачными, либо слишком похожими на уже существующие, либо не получались вовсе.
Изредка хозяин замка, вызывавший у Аннабелль больше любопытства, чем библиотека, романсы и картины вместе взятые, составлял своей гостье компанию. Девушка заметила за ним ужасную привычку ходить крайне тихо и, как следствие, неожиданно появляться. Аннабелль не всегда могла заметить следовавшую за ней чёрную тень и ужасно, до крика пугалась, когда мужчина выскакивал у неё из-за спины с громким: «Доброго дня, belle». В ответ на её испуг и просьбу больше так не делать Клод лишь смеялся. Пусть этот смех и раздражал Анну, почти как прямой отказ в её просьбе, она была вполне довольна, чувствуя, что постепенно начинает приближаться к хозяину замка или завоёвывать его внимание. Их всё учащавшиеся встречи, пусть даже заканчивавшиеся её испугом, Аннабелль воспринимала как свои маленькие победы.
Девушка всё искала повода отомстить хозяину замка за испуг. Однажды провела несколько часов в засаде, ожидая, когда Клод пройдёт мимо, чтобы напугать его, но хозяин замка в тот день даже не вздумал появиться. Тогда Анна решила, презрев приличия, разведать, где находятся его покои. Она обошла весь замок несколько раз, но не нашла ни единого помещения, которое бы выдало, что является обитаемым. Клод крайне умело прятался в собственном замке, не оставлял следов или подсказок, по которым его можно было найти, сам появлялся, когда считал это необходимым, разговаривал с Аннабелль и вновь исчезал так, что девушка даже не замечала этого. Он всё чаще предоставлял её самой себе, не появляясь даже за ужином, что несколько задевало Анну, как будто нарушение негласного правила. «Конечно, это его замок и Клод устанавливает порядки», — убеждала она саму себя и, вопреки её бесновавшейся гордости, оставалась ждать своего единственного собеседника. Смириться с этим было крайне тяжело, она никак не могла отделаться от чувства, что стала чем-то вроде игрушки, о которой вспоминают, когда угодно или когда совесть замучит, а потом оставляют на неизвестно долгое время.
Клод мог не показываться рядом с ней днями, иногда она видела его чёрный силуэт в коридорах, но он, заметив её, мог с одинаковой вероятностью исчезнуть или остаться для беседы с девушкой. Они обсуждали книги и музыку, спорили, шутили, искренне наслаждаясь общением. В такие моменты хозяин замка являлся девушке в новом свете, он был образован, часто подкреплял свои слова мнениями классиков или же спорил с философами, книги которых случайно оказывались в руках Аннабелль. Девушка увлечённо наблюдала за ним, если ей представлялась такая возможность, точно перед её глазами открывалась какая-то картина. Медленно, осторожно перед ней всплывали отдельные фрагменты, которые она всё пыталась сопоставить вместе, получить единое целое, но получала лишь разрозненные, перемешанные кусочки мозаики.