Женщина – не мужчина

Не притронувшись к кафтану, она вместо него натянула серый свитер и синие джинсы. Три младшие сестры пожелали ей удачи; бодро улыбнувшись, она вышла из комнаты и отправилась наверх. Когда ей делали предложение в первый раз, Дейа попросила бабушку, чтобы сестры тоже при этом присутствовали.

– Незачем мужчине видеть четырех сестер сразу, – возразила тогда Фарида. – Старшая должна выйти замуж первой.

– А если я не хочу выходить замуж? – спросила Дейа. – Почему вся моя жизнь должна вертеться вокруг мужчины?

Фарида даже не подняла глаз от чашки кофе.

– Потому что ты должна стать матерью и родить детей. Можешь ворчать сколько угодно, но что ты будешь делать в этой жизни, если не выйдешь замуж? Если у тебя не будет семьи?

– Мы не в Палестине, тета[1]. Мы в Америке живем. Тут для женщин много возможностей.

– Чушь. – Фарида вгляделась в гущу на дне чашки. – Какая разница, где мы живем! Главное – хранить наши обычаи. Единственная твоя забота сейчас – это найти хорошего мужчину, кормильца для тебя и твоих будущих детей.

– Но есть ведь и другие пути, тета. И потом, мне не понадобится никакой кормилец, если ты разрешишь мне поступить в колледж. Тогда я смогу сама себя обеспечивать.

Тут Фарида уставилась на нее:

– Рехнулась? Нет, нет, ни в коем случае! – Она с отвращением потрясла головой. – Ни о каком колледже и речи быть не может! Да и кто захочет жениться на девушке, которая учится в колледже?

– А что в этом такого? Или мужчинам нужна дурочка, которой можно будет командовать?

Фарида тяжело вздохнула:

– Пойми, так устроена жизнь. Так было всегда. Спроси кого хочешь, тебе любой человек скажет. Самое важное для женщины – это замужество.

Всякий раз, прокручивая в голове этот разговор, Дейа представляла, что ее жизнь – это просто такая книга: есть сюжет, конфликт, напряжение постепенно нарастает, но в конце все счастливым образом разрешится, пусть пока хеппи-энда и не видно. Она часто так фантазировала. Гораздо легче было считать жизнь вымыслом, чем принять ее такой, какая она была, – лишенной свободы. В вымышленной истории перед Дейей открывалось бесчисленное количество возможностей. В вымышленной истории она решала сама за себя.

Дейа долго стояла и, колеблясь, смотрела в темноту лестничного пролета, пока наконец не поднялась – очень медленно – на первый этаж, где жили бабушка с дедушкой. На кухне она заварила в кувшине ибрике мятный чай. Разлив его по пяти стеклянным чашкам, поставила их на серебряный поднос. Еще в коридоре Дейа услышала из залы голос Фариды, провозглашающей по-арабски:

– Да она готовит и убирается лучше, чем я!

В ответ раздался одобрительный гул. Бабушка то же самое говорила и другим женихам, да только это не помогало. Все они, познакомившись с Дейей, шли на попятную. Каждый раз, поняв, что свадьба не сладилась, что не насиб, не судьба, Фарида принималась хлестать себя по щекам и разражалась бурными рыданиями – она нередко устраивала такие театральные сцены, чтобы добиться послушания от Дейи и ее сестер.

Дейа несла поднос по коридору, стараясь не глядеть на свое отражение в развешанных по стенам зеркалах. Бледная девушка с угольно-черными глазами и губами цвета инжира, грива темных волос разметана по плечам. В последнее время ей казалось, что чем больше она вглядывается в свое лицо, тем меньше видит. Впрочем, так было не всегда. Когда Фарида впервые заговорила с ней о замужестве – давным-давно, еще в детстве, – Дейа восприняла это как нечто само собой разумеющееся. То, что бывает со всеми девочками, когда они вырастают и становятся женщинами. Тогда она еще не знала, что это значит – стать женщиной. Не понимала, что это значит – выйти замуж за едва знакомого человека, не понимала, что в замужестве, и только в нем, заключено ее предназначение. Только став старше, Дейа по-настоящему осознала свое место в обществе. Она усвоила, что есть определенный образ жизни, ей предписанный, определенные правила, которым она обязана следовать, и что, будучи женщиной, она никогда не получит законного права распоряжаться своей судьбой.

Натянув на лицо улыбку, Дейа вошла в залу. Там царил полумрак, все окна были занавешены толстыми красными шторами, которые Фарида сшила в тон к бордовому диванному гарнитуру. Дедушка и бабушка сидели на одном диване, гости – на другом, и Дейа поставила сахарницу на столик посередине. Ее взгляд был устремлен в пол, на красный турецкий ковер, который лежал в доме дедушки и бабушки с тех пор, как они переехали в Америку. По краю ковра шел орнамент: золотые завитки без начала и конца, сплетающиеся в непрерывный узор. То ли орнамент со временем стал крупнее, то ли сама она стала мельче. Запутавшись в завитках взглядом, Дейа почувствовала, как закружилась голова.

Жених, когда Дейа подошла, поднял глаза и уставился на нее сквозь мятный пар. Она подавала чай, не глядя на него, хотя чувствовала на себе его неотрывный взгляд. Его родители и ее дедушка с бабушкой тоже следили за ней. Одновременно ее пронзали пять пар глаз. Что они видят? Тень человека, кружащую по комнате? Может, и того меньше. Может, вообще ничего не видят – только поднос, который парит в воздухе и подплывает поочередно ко всем гостям, пока не опустеет чайник.

Она подумала о своих родителях. Что бы они делали, если бы были сейчас здесь, с ней? Улыбались бы, представляя ее в белой фате? Настаивали бы, как дедушка с бабушкой, чтобы она повторила их путь? Дейа закрыла глаза в надежде ощутить их рядом – но кругом была пустота.

Дедушка Халед резко повернулся к ней и откашлялся.

– Может, пойдете посидите на кухне? – предложил он. – Узнаете друг друга получше.

Сидевшая рядом Фарида бросила на Дейю тревожный взгляд. На лице у нее было написано: «Улыбайся. Веди себя как подобает. Не спугни его, как других».

Дейе вспомнился последний жених, отказавшийся от своего предложения. Он заявил дедушке и бабушке, что она держится слишком дерзко и задает слишком много вопросов. Мол, не так должна вести себя арабская девушка. Ну, а на что рассчитывали дедушка с бабушкой, переезжая в чужую страну? Что их дети и внуки вырастут настоящими арабами? Что Америка не оставит на них отпечатка? Не ее вина, что она ведет себя не совсем по-арабски. Она всю жизнь прожила на перепутье двух культур. Вот и не стала толком ни арабкой, ни американкой. И там чужая, и здесь. Поди разбери, кто она такая.

Вздохнув, Дейа встретилась взглядом с женихом.

– Пойдем.

Только когда они уселись за кухонный стол друг напротив друга, она наконец-то его разглядела. Высокий, полноватый, на подбородке щетина. Золотисто-коричневые, как орех пекан, волосы зачесаны ото лба набок. «Этот посимпатичнее предыдущих», – подумала Дейа. Он открыл рот, словно бы намереваясь заговорить, но не издал ни звука. Но несколько секунд спустя все же откашлялся и представился:

– Насер.

Она зажала ладони между колен, стараясь вести себя как подобает.

– Дейа.

Повисло молчание.

– Я, эм-м… – Он запнулся. – Мне двадцать четыре. Учусь на врача. Пока доучиваюсь, работаю у отца в магазине.

Она медленно, неохотно улыбнулась. По любопытству на его лице было видно, что Насер ждет от нее того же самого – что Дейа поведает о себе в общих словах, обрисует парой фраз свою жизнь. Но поскольку она молчала, Насер спросил:

– А ты чем занимаешься?

Понятно было, что вопрос задан из вежливости. Они оба знали, что молодая арабская девушка не занимается ничем. Разве что готовит, убирает да смотрит свежие турецкие сериалы. Может, бабушка давала бы им с сестрами больше свободы, живи они дома, в Палестине, в окружении своих. Но здесь, в Бруклине, Фарида только и могла, что держать внучек в четырех стенах и молиться, чтобы они остались порядочными девушками. Чистыми. Настоящими арабками.

– Да так, особо ничем, – ответила Дейа.

– Ну, что-то же ты делаешь. Хобби у тебя, например, есть?

1

Бабушка