Страница 13 из 14
Потягивая потихоньку целебную жидкость, наблюдал за соседями. В Грузии в каждом публичном питейном месте редко пьют в одиночестве, так сказать, один на один. Обычно собираются компаниями не менее 5–6 человек и шумно «гуляют» – провозглашают тосты, смеются, поют песни. Женщин в этих компаниях я никогда не видел. Это не принято. Вот и здесь – за соседним столиком что-то праздновала большая компания мужчин среднего возраста.
Грузинское застолье. Картина выдающегося грузинского художника Нико Пиросмани
– Дарагой! – вдруг услышал я от одного из них, – а ты почэму адын? Иды быстро к нам, у нас балшой праздник. Видишь этого джигита – у нэго позавчэра был дэнь раждэния. Выпей за его здоровье!
Они сходу отличили меня от лица «кавказской» национальности и обратились на русском языке, разумеется, щедро пересыпанном знаменитым грузинским акцентом.
У меня до сих пор есть одна очень нехорошая черта: не умею отказывать, когда меня просят. Не только «если женщина просит», но и от различных, менее приятных предложений. А уж тогда особенно, если просьба касалась выпивки!.. Тем более нельзя было отказаться в том тбилисском баре, потому что я был в гостях у Грузии – в гостях у ее прекрасной столицы, ее многовековой истории, ее народа.
Вскоре я уже держал стакан с водкой в одной руке, бокал пива в другой и поздравлял порядочную грузинскую компанию с днем рождения их замечательного друга, рассказывая о том, что проезжал мимо станции Гори, где родился их знаменитый земляк Юзик Сталин.
На старые дрожжи хмель не замедлил подействовать, и скоро я, вспомнив свои певческие успехи в хоре преподавателей БГУ и также свое подвизание на сольном поприще в прошлый приезд в Тбилиси, выдал по-грузински народную песню Грузии «Светлана Светлячок» – «Чемо ли цена, тела…». Все подхватили, и стало очень тепло и уютно, как в Василевичах за сараями, где мы детьми играли в прятки и мать подолгу не могла меня найти.
…Автобус на аэропорт, очевидно, сделал третий круг, когда я наконец пришел в себя и стал способным оценить окружающую обстановку. Уже смеркалось, мой самолет на Минск давно улетел и, видимо, приближался к смолевичскому аэропорту. Я полез в карман, нащупал ненужный уже билет и задумался о своей незавидной судьбе пьяницы.
Но что теперь делать? У меня еще был остаток Автандиловых денег, которых было достаточно на поезд до Москвы.
«А оттуда два шага до родной Беларуси», – в надежде подумал я и спросил у окружающих людей из автобуса, в котором ехал:
– Автобус проедет мимо железнодорожного вокзала или мне нужно пересесть в другой?
Оказалось, что не нужно пересаживаться, «этот, в котором едыш, будэт быстрее всего». Хотя мне было все равно, как к вокзалу добираться – раньше ли, позже, – отчаяние все больше завладевало моей трезвеющей душой, и становилось все стыднее и обиднее за какого-то незнакомого и малоприятного человека, в котором все же угадывался я сам, и, что хуже всего, постепенно на меня надвигался животный иррациональный страх перед неизвестностью.
В таком подавленном, угрюмом состоянии я вышел в нужном месте из автобуса и направился в сторону яркого и приветливого вокзала. Было очень темно, и людей на улице было немного.
Вдруг передо мной выросли две фигуры здоровенных «генацвале», которые, как оказалось, были совсем не грузины и потому не владели даже азами грузинского радушия. Они без лишней церемонии, для порядка спросив, куда я еду, подхватили мои вещи, нагло заявив, что помогут их поднести, быстро обыскали мои карманы, экспроприировали все до копейки денежки, проверили чемоданы – правда, очень поверхностно, потому что не увидели подаренную Авто бутылку самодельного грузинского коньяка – и «с миром отпустили».
Мне даровали свободу. Но какой ценой? И, главное, – цель моего «шагания» к вокзалу мгновенно стала недосягаемой и бессмысленной. У меня опять пропали деньги. А это значило, что в ближайшее время в поезд на Москву я не сяду. Да что там Москва, без билета не пустят даже в городской автобус!
Тут меня охватил не просто страх, а какая-то, уже на уровне подсознания, паника, которая, наверное, бывает у неопытной девчонки-подростка после первого любовного свидания с несчастливым финалом. Безысходность и отчаяние. Отчаяние и безысходность.
И ушел вечер, и наступила ночь.
В подавленном состоянии, полном невыносимой жалости к самому себе, с потерей всех жизненных импульсов, если так можно выразиться, я молча брел по ночному Тбилиси. Почему-то потащился прочь от враждебного уже вокзала, не оправдавшего моих последних надежд на мирный отъезд. Я шел по какой-то небольшой улочке, а может, она мне только казалось небольшой, ведь все равно была ночь, и точное представление о расстоянии терялось в темноте.
Машинально взглянул на уцелевшие часы. Было ровно 12 часов ночи. Присел на какие-то ступеньки у входа в закрытый магазин. И начал вяло обдумывать свое безнадежное положение. Ничего конкретного и даже мало-мальски разумного в голову не приходило. Мысли озабоченно толпились, снова и снова возвращаясь к последним событиям, но не находили себе пристанища и по замкнутому кругу крутились, вертелись, возвращались к безысходности, все больше запугивая мою пропитую и загнанную несчастьями натуру. И только злая мысль: «Ну что? Допился!» – довольно трезво и справедливо возвращала к реальности и не давала окончательно поддаться панике и – чего доброго – «сесть на коня».
И тут случилось то, что иначе как вмешательством Высших Сил не назвать.
Было так. Мимо проезжала какая-то грузовая машина. Вдруг она притормозила у моей скрюченной фигуры, и из кабинки водителя вышел человек.
– Почему сидишь здесь, так поздно и один? – спросил по-русски водитель, мужчина средних лет, и, приглядевшись внимательнее, добавил: – Может, тебе помочь?
– Мне уже никто не поможет, – сказал я в отчаянии, имея в виду свою бездарную и трагически-пьяную судьбу.
И тут меня захлестнула волна жалости к самому себе, и я – беспорядочно, как-то мозаично, сбивчиво – попытался рассказать этому ночному прохожему о своей нелепой жизни. Слезы душили меня, но ни одна не вылилась, они были все же далекими от настоящего покаяния, которое придет позже, много позже…
– Садысь ко мне в машину, – вдруг сказал ночной незнакомец, видя мою растерянность, – лезь в кабину, – добавил он, поняв, что я не ориентируюсь в его грузовике, в котором, помимо кабины, мест не было.
Это предложение вначале напугало меня больше, чем мое тогдашнее положение человека, потерявшего в жизни все… Два предыдущих грабежа происходили совершенно неожиданно, а последствия их осознавались уже постфактум. Теперь же ожидаемое скверное я мог уже предположить.
Однако в кабинку все же залез. Не знаю, почему, но залез. И не то, чтобы испытывал доверие к этому человеку, и не потому, что деваться было некуда. Какие-то неведомые силы словно подтолкнули меня сесть в эту машину.
И мы поехали. Никогда езда для меня не была такой длинной и тревожной. Кажется, длилась вечность. Здесь нужно отметить, что мы ехали, как говорят сейчас молодые люди, и в «реале» очень долго. Тбилиси – город не меньше нашего Минска, но зажат горами и потому сильно растянут. Вот и имеет столица Грузии в длину протяженность более 50 километров. Если ехать в другой конец города, а именно так надо было нам сделать, то путь очень даже немалый.
Посредине ночи мы наконец-то приехали. Машина остановилась возле довольно большого двухэтажного частного дома, вроде наших нынешних загородных коттеджей. Мой спаситель представил меня своей жене, оба поохкали, посочувствовали и отправили спать на второй этаж дома.
Остаток ночи прошел без сна. Грезились страшные тени и тайные шорохи каких-то тварей, которые следили за мной и стремились зарезать. Я явно ощущал лезвие ножа, окровавленного и холодного, сотни раз он пронзал мою хрупкую грудь и юное сердце сорокалетнего мужика…