Страница 13 из 16
Она, задыхаясь до судорог в лёгких, забилась в рыданиях и попыталась вырваться из рук Драко. Ей хотелось орать и бесноваться, тело ломало как никогда. Но Малфой был сильнее. Он крепко держал её, тихо шепча:
— Тише, крошка… Тише… Ты не убийца. Ты не такая, Грейнджер. Не бери на себя так много…
Она не могла с ним спорить, то ныряя в бездну забытья, то возвращаясь в его объятья. Но ей так хотелось накричать на Малфоя, что он ничего не понимает, что он не знает, как это больно и ужасно узнать, что твои действия привели к смерти двух самых родных, невинных людей… Весь год она что-то делала, смеялась, мечтала, стремилась к чему-то, а их уже не было…
Она смутно помнила, как Драко мягко целовал её в висок и что-то шептал на ухо, убеждая, что она ни в чём не виновата. Говорил, что виновен больше неё, ведь он сделал так много всего паршивого намеренно, а её вина лишь косвенна. Он шептал, что ей надо смириться со случившимся и жить дальше, потому что так бывает, потому что с ним случилось почти то же самое, и он живёт с этим. Он говорил, что понимает её, что никогда не был один, и ему страшно. Так страшно, что первые дни после смерти Нарциссы он не вставал с кровати и лежал, закрыв глаза и прячась под одеялом. Но он заставил себя жить дальше. Так бы хотела его мать.
— И ты должна жить и помнить своих родителей, — отрывисто и нервно говорил Малфой. — Я уверен, они в тебе души не чаяли, ты должна перестать мучить себя ради них. Поняла? Потому что если ты, Гермиона Грейнджер, смелая, умная и уверенная в себе колдунья, не можешь быть сильной, то кто тогда сможет? — отчётливо услышала она и, открыв глаза, увидела, что в этот момент Драко смотрел на неё со злым отчаяньем.
Гермиона ласково погладила его по бледной щеке, на которой проступил нежный румянец. Его серые большие глаза сверкали в темноте как два бриллианта. Она заметила слёзы на его длинных ресницах, и это так тронуло ведьму, что темнота вдруг начала отступать от её больного сознания. Она расступалась перед напором парня, крепко обнимавшего её за плечи и талию и говорившего так убедительно.
— Хочешь правду, Грейнджер? — спросил он, обхватывая её ладонь и сжимая. — Ты определённо в моём вкусе… Просто… Я никогда не посмел бы и подумать о том, что быть с тобой возможно.
А потом она лежала без сил в его руках и слушала рассказы Драко: о его сожалениях, о матери, о том, как раньше он сражался против чего-то и, как оказалось, был неправ, как боролся с тем, чего и сам не понимал толком. И что она, Гермиона, не должна поддаваться на уговоры Скримджер и стирать память, потому что память это то, кто мы есть.
— И я не хочу, чтобы ты забыла обо мне… Я обещаю, что спасу тебя, Грейнджер. Не делай ничего. Слышишь? Я помогу тебе.
Вот что он сказал, прежде чем отнести её в комнату, когда Матиас подал знак.
Гермиона помнила, как мягко Малфой поцеловал её в лоб и в губы. И он улыбался. Она точно видела его улыбку. Грустную и немного кривую, но полную подбадривающего одобрения. Драко надел на её палец кольцо и прошептал:
— Это моей матери… Я обязательно вернусь и заберу его… И тебя заодно…
А дальше — разговор со Скримджер и зелье… и Гермиона проснулась одна с ощущением, что он ей приснился.
Нет, Драко реален. Это он так жарко и жадно целовал её вчера (а может быть, и неделю назад: она не знала, сколько времени прошло с их последней встречи). Это он шептал, что хочет сойти с ума вместе с ней. Это он так жёстко вколачивался в неё, и ей нравилось, потому что в эти мгновения Гермиона чувствовала себя живой, настоящей, чувствовала, что этот мир, где Драко с ней, не плод её больной фантазии. Он так же реален, как и это колечко на пальце. С надписью про вечную любовь. Но разве она достойна любви? Нет, она не может на неё надеяться…
Гермиона повернула голову в сторону и увидела два круглых пластмассовых голубых глаза.
— Привет, Малфой, — хрипло прошептала она и притянула мягкого зайца к себе. — Прости, но я забуду о тебе… Нам всем так будет лучше…
И она заплакала, и это были слезы печали и сожаления.
***
Первые дни вне больницы Драко ощущал себя, как животное из зоопарка, которое неожиданно выпустили на свободу. Он был потерян и дезориентирован. Малфой сразу же написал письма друзьям с извинениями за своё прошлое идиотское поведение и сообщил, что жив, а «Ежедневный пророк» слишком рано празднует его кончину.
Через два дня бесцельного хождения по лабиринтам своего огромного тёмного мэнора, наполненного призраками прошлого, он чуть не сошёл с ума от одиночества. Ему не хватало общения, матери, друзей, но особенно сильно не хватало её. Он постоянно думал о Грейнджер. То, что раньше казалось чем-то само собой разумеющимся, вдруг окрасилось в новые цвета. Драко вспоминал их душевные посиделки на чердаке, её глаза, позолоченные рассветом, как они переглядывались в столовой, как она задевала его бедром или кончиками пальцев, когда проходила мимо, с каким искренним интересом Гермиона слушала его и смеялась над его шутками, морща свой точёный носик с веснушками. И то, как отдавалась ему, маленькая и горячая, дикая и страстная ведьма с невероятными кудрями.
Тёмные коридоры и серые лестницы пропадали из реальности, когда перед глазами всплывали воспоминания о всех тех днях, что он провёл в клинике. Самых волшебных и наполненных чудесами. И наибольшим чудом было то, что Грейнджер — девушка, которая ненавидела его и которую он терпеть не мог — так легко и быстро стала ему близким человеком.
Быть вместе с ней тогда казалось безумием, а сейчас — самым что ни на есть нормальным положением вещей. Её маленькая ладонь в перчатке, сжимающая его руку — вот что действительно было правильно. Её прекрасные губы, так возбуждающе стонущие его имя — то, что он никогда не хотел бы забыть и был готов слушать ещё и ещё.
Малфой и не заметил, как встал у окна, покрытого морозными узорами по краям, и выцарапал ногтем имя: Гермиона. Он вгляделся в тёмное небо за стеклом и вдруг увидел, как там вдали сверкнула звезда. Она прокатилась до самого горизонта, и его сердце дрогнуло, а рот наполнился горечью.
«Падающая звезда под Рождество! Это хороший знак».
Она забудет его и всё, что было.
Челюсти сами собой скрипнули, и Драко понял, что ему нужно действовать. Сейчас. Он должен вытащить Грейнджер. Он не должен терять ни секунды. Она говорила, что после Нового года согласится с предложением Скримджер и уничтожит своё прошлое, вычистит его из памяти. А значит, той самой Гермионы Грейнджер больше не будет на этом свете. Она сотрётся, исчезнет, пропадёт…
До праздника оставалось всего три дня.
Он успеет. Он обещал ей помочь. И ему нужен Поттер.
***
— Малфой? — мальчик, которого спасла его мать, ошарашенно смотрел на Драко, стоя у дверей своего кабинета в Министерстве. — Так ты всё-таки жив…
— Жив и здоров. Надо поговорить. — Драко, не церемонясь, сдвинул его в сторону и прошёл в небольшой кабинет.
Он не стал ждать, пока Поттер придёт в себя, и сразу приступил к делу:
— Возможно ли вытащить Грейнджер из той богадельни, которая называется клиникой святого Мунго? Ты знаешь, что она согласилась стереть память? — спросил он, оборачиваясь к герою, замершему у входа. — После наступления нового года девушки по имени Гермиона Грейнджер больше не будет существовать. Я спрашивал у медсестры — после такой процедуры пациент получает новые документы и уезжает в какую-то глушь, чтобы никогда не возвращаться к своему прошлому.
Тот наконец отмер и, закрыв дверь, ответил:
— Так это всё правда? Ты лечился вместе с ней?
— Я попал туда по ошибке. Я не был болен.
— Ты… — Поттер подошёл ближе, разглядывая его с недоверчивым изумлением. — Ты хочешь спасти Гермиону? Но… Что у вас было с ней? Вы общались?
— Ты слышишь меня, чёрт побери? — Малфой начинал злиться — этого придурка будто не интересовало то, что его лучшая подружка скоро исчезнет с радаров. — Ты понимаешь, что больше никогда не сможешь видеться с ней и общаться? Ей память сотрут! Совсем! Ни одной грёбаной мысли о прошлом! Ничего не останется в её безумной кудрявой голове! Ни тебя, ни меня, ничего!