Хаос (ЛП)

В начале этой недели название группы Шона — The Last Ones to Know — появилось на одном из моих любимых веб-сайтов. Я моргнула раз, другой, а потом уткнулась носом в экран, чтобы убедиться, что это мне не привиделось.

Они искали нового ритм-гитариста. Немного покопавшись, я выяснила, что их старого друга, Коди, выгнали из группы. На сайте не было сказано почему, и мне было все равно. Появилась вакансия, и все во мне кричало отправить письмо на адрес электронной почты, указанный в нижней части онлайн-листовки.

Я набрала письмо в полном оцепенении, как будто мои любящие гитару пальцы хотели быть в группе даже больше, чем разобщенный мозг. Я написала, что играла в группе в колледже, но мы расстались, чтобы пойти разными путями. А ещё отправила ссылку на YouTube на одну из наших песен, попросила о прослушивании и подписала свое имя.

Менее чем через полчаса я получила ответ, переполненный восклицательными знаками и временем прослушивания, и я не была уверена, стоит мне улыбаться или плакать. Это был шанс воплотить все мои мечты в реальность. Но для этого придется столкнуться с мечтой, которая уже была разрушена.

Последние шесть лет я старалась не думать о нем. Пыталась стереть его лицо из памяти. Но в тот день, когда это письмо появилось передо мной, все вернулось в мгновение ока.

Зеленые глаз. Лохматые черные волосы. Пьянящий аромат, который, казалось, задержался на моей коже на несколько дней, недель.

Я слегка качаю головой, чтобы выбросить Шона из мыслей. Затем заканчиваю расчесывать волосы и бросаю последний взгляд в зеркало заднего вида. Удовлетворенная тем, что не выгляжу такой взъерошенной, как сейчас себя чувствую, я спрыгиваю на асфальт и достаю с заднего сиденья гитарный футляр.

Сейчас или никогда.

Глубоко вдохнув городской воздух, начинаю обходить бетонную крепость, отбрасывающую тень на парковку. Неумолимые лучи послеполуденного солнца греют мою шею, и капли пота стекают между лопаток. Армейские ботинки тяжело ступают по тротуару, и я заставляю их подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Только оказавшись массивных двойных дверей, я, наконец, останавливаюсь достаточно надолго, чтобы позволить себе думать.

Я поднимаю руку. Опускаю её. Затем снова поднимаю. После сгибаю пальцы.

Делаю глубокий вдох.

И стучу в дверь.

В те секунды, что тикают между моим стуком и открывающейся дверью, я думаю о том, чтобы схватить свой гитарный футляр, прислоненный к стене, и потащить его обратно к своему джипу. Я размышляю о том, кто откроет дверь. Думаю о Кэле и задаюсь вопросом, какого черта делаю.

Но тут дверь распахивается, и я застреваю на пороге решения, которое может изменить мою жизнь или разрушить ее.

Длинные темно-шоколадные волосы. Свирепые карие глаза. Пронзительный взгляд, который бьет меня прямо в лицо. Девушка, которая, как я предполагаю, ответила на мое письмо и подписалась именем «Ди», осматривает меня от макушки до ботинок, а затем обратно вверх.

— Группа здесь не для раздачи автографов или фото, — говорит она.

Очевидно, я оскорбила ее лишь одним своим дыханием.

— Да? — Приподнимаю бровь от явной враждебности, направленной на меня, сопротивляюсь желанию оглянуться через плечо, дабы убедиться, что нахожусь в нужном месте. — Я здесь не для того, чтобы получить автограф или фотографироваться…

— Отлично. — Она начинает закрывать дверь у меня перед носом, но я хлопаю по ней ладонью, прежде чем девушка успевает захлопнуть её.

— Ты Ди? — спрашиваю я, и взгляд девушки становится жестче — то ли от узнавания, то ли от раздражения. Может быть, и того и другого. Она так сосредоточена на том, чтобы убить меня взглядом, что даже не замечает, как сзади появляется светловолосая девушка. Поскольку терять мне нечего, я упираюсь ботинком в дверь и протягиваю руку. — Меня зовут Кит. Мы общались по электронной почте.

— Так ты Кит? — спрашивает блондинка, и девушка с каштановыми волосами, которая, как я полагаю, и есть Ди, медленно протягивает мне руку.

— О, простите, — говорю я с извиняющимся смехом, понимая, почему девочки ведут себя так, будто я какая-то фанатка. Вероятно потому, что я выгляжу как одна из них, с моим едва заметным топом и макияжем. — Да. У меня четыре старших брата, которые считают, что Катрина — слишком девчачье имя.

Самое смешное в том, что я даже не знала, что меня зовут Катрина до начальной школы, и это не шутка, а правда. Мальчишки бойкотировали имя, на котором настаивала моя мама, и в конце концов она перестала бороться. Я была Кит с самого моего рождения, и единственные люди, которые называют меня Катриной, те, кто на самом деле меня не знают.

— И ты здесь для прослушивания? — спрашивает блондинка.

Я достаю свой гитарный футляр, прислоненный к стене, и широко улыбаюсь им.

— Надеюсь, что так. Ничего, что я девушка, да?

— Да, — торопится сказать блондинка, но Ди все еще скептически щурится.

Будучи единственной девушкой в мужской группе в колледже, я привыкла к этому, поэтому не удивляюсь, когда она говорит:

— Зависит от обстоятельств… Ты девушка, которая умеет играть на гитаре?

— Думаю, да, — невозмутимо отвечаю я. — Я имею в виду, это трудно, потому что моя вагина постоянно мешает, но я научилась справляться с этим так же, как и с любыми другими недостатками. — Делаю паузу для драматического эффекта, мое лицо мрачнеет, когда я добавляю: — К сожалению, у меня нет специального парковочного места.

Проходит долгая минута молчания, в течение которой я начинаю думать, что мой фирменный юмор растрачен впустую на двух цыпочек передо мной, но затем Ди взрывается хохотом, и они обе ведут меня внутрь.

Когда мы идем по короткому коридору, блондинка извиняется за грубый прием и говорит мне, что ее зовут Роуэн, а затем мы сворачиваем в похожее на пещеру пространство, которое и есть Mayhem. Массивный бар тянется вдоль одной стены, сцена — вдоль другой, а посередине комнаты стоят в ряд столы и шесть раскладных стульев — словно какая-то импровизированная мизансцена для судей American Idol.

Я пересекаю клуб, чтобы прислонить гитару к сцене, и пытаюсь убедить себя, что Шон не появится волшебным образом в любой момент, но говорю:

— Значит будем только мы?

— Нет… — начинает Ди, но едва успевает произнести это слово, как открывается задняя дверь и яркий послеполуденный солнечный свет разливается по полу, прокладывая путь всем четырем оставшимся членам группы The Last Ones to Know.

Первым входит Джоэль Гиббон, его выдают светлые волосы. В старших классах его прическа представляла жесткий от геля беспорядок, торчащий в разные стороны, а теперь это аккуратный ирокез, который режет линию по центру головы. За ним следует Майк Мэдден, который выглядит так же, но более мужественно. Адам Эверест входит следующим, выглядя еще более сексуально, чем шесть лет назад. Его волосы все еще длинные и неукротимые, джинсы все еще выглядят так, будто они ввязались в драку с измельчителем бумаги и проиграли, а его запястья все еще украшены набором несоответствующих браслетов. Блондинка идет ему навстречу, и мне становится жаль ее, если Адам решит перестать звонить.

А потом я впервые вижу Шона Скарлетта, как раз перед тем, как за ним закрывается дверь. Мои глаза с трудом привыкают к тусклому освещению, и когда это происходит, я вижу только его. У него те же темные волосы, тот же заросший подбородок, тот же взгляд, от которого мне трудно дышать.

— Ребята, это Кит, — говорит Ди, в то время как Шон продолжает красть воздух из моих легких. — Она будет следующей.

Они все смотрят на меня, когда собираются поближе, и только Адам и Джоэль умудряются сдерживать свои восторженные взгляды. Когда я вижу, как Шон изучает меня взглядом, на моем лице появляется довольная улыбка. После шести лет невозможности забыть его, этот единственный момент делает все происходящее стоящим. Помнит он меня или нет, но он смотрит на меня так, словно я самая горячая цыпочка, которую он когда-либо видел.