Страница 7 из 17
Сергей густо побагровел:
– Вы меня не так поняли. Дело в том, что этот парень, этот лётчик… Словом, это мой друг, воспитанник, если хотите. И я должен, обязан, чем только могу…
Его волнения и сбивчивая речь произвели на следователя впечатление. Предав голосу теплоты, Хомяков проговорил:
– Я все понимаю, Сергей, извини, что так фамильярно, но мы вроде дети одного поколения, так что давай на «ты», если не возражаешь.
– Давай, – благодарно согласился Сергей. – Так всегда проще.
– Вот именно, – кивнул с видимым облегчением и Хомяков. – А то сидим, пыжимся… Короче, так: то, о чем ты спрашиваешь, было одной из моих рабочих версий. Оба происшествия я связывал и так, и этак, но ничего не склеивалось: ни дорожно-транспортное Кедрова, ни убийство Коробова. Обстоятельства аварии расследовали опытные ГАИшники, всех знаю лично. Их заключение по ДТП: неумение водителя бороться с заносом автомобиля на скользкой, во время дождя, дороге. Превышение скорости там вряд ли было возможно, дорога-серпантин и идёт на подъем, а вот занос имел место. Ничего, как из машины, так и из карманов Кедрова не пропало, подозрений на ограбление нет, а сам «Москвич – 412» имел такой процент изношенности, что вряд ли мог кого-то соблазнить. Нет, с этим событием вопросов не возникает, как, впрочем, и с убийством твоего второго пилота. Обычный ночной грабёж…
– Но, насколько мне известно, этим занимается шпана, которая на мокрые дела не идёт. Куртку там или шубу, почти каждый сам отдаст, если финку к горлу приставили. Лучше уж со шмотками расстаться, чем с жизнью.
– А ты бы отдал? – Хомяков испытующе глянул на пилота.
– Я – это – я! – решительно заявил Сергей. – Одному-другому руки-ноги отломать все равно успел бы.
– А почему же тогда так плохо про своего лётчика думаешь? Сам ведь говоришь, что он твой ученик. Как ты его наставлял, так он и действовал. Все мужское, как видно, от тебя перенимал, мать ему этого дать не могла.
– Не понял?
– Что тут непонятного… Если бы он не стал сопротивляться, отдал куртку, часы и деньги, то спокойно вернулся домой. Ты ведь сам говоришь, так поступает большинство. Но он действовал не по логике большинства, а по логике, оказывается, своего командира: стал сопротивляться, завязалась драка, которая закончилось тем, чем закончилось. Ты бы посмотрел, как его испинали – на парне живого места не осталось.
– Да, Женька Коробов по-иному поступить не мог, это совершенно точно, – согласился Сергей. – И не в моем влиянии тут дело, просто не тот он человек, чтобы всякой швали кланяться! Всего Бог ему дал, не пожалел, а вот физической силенкой обнес малость. Насела бы это шушера на кого-нибудь из нашего разведбата…
– Эх, Сергей, Сергей… – сдвинул брови Хомяков и положил ладонь на стопку объемистых папок. – Вот здесь у меня в разработке одиннадцать уголовных дел. И все – по убийствам. Почти во всех случаях погибли люди, так или иначе умеющие постоять за себя. И хоть нарушаю сейчас, а все же смотри, – он снял верхнюю папку. – Уголовное дело номер сто семьдесят два.
Хомяков развязал тесёмки, раскрыл папку, стал быстро перелистывать страницы.
– Вот слушай: Совко Александр Леонтьевич, 1947 г. рождения, шофёр первого класса, ПАТП №3, работал на «Икарусе»… Та-ак, где же это? А, вот: действительную военную службу проходил в морской пехоте на острове Русском, по специальности водолаз-диверсант. Имел первый разряд по боксу. За полмесяца до гибели совершил подвиг: выгнал из загоревшегося гаража свой и ещё один «Икарус». Причём за вторым вбежал практически в пламя, когда начала рушится кровля. У автобуса уже горели задние колеса, но Совко завёл мотор и вывел машину из бокса. И тут же крыша упала полностью…
– Зачем ты мне читаешь? – хмуро буркнул Сергей. – Всё это печатали в «Забайкальском рабочем».
– Верно, но ты не знаешь, кто его убил, этого Совко, когда он рано утром шел на выезд в Дровяную.
– И кто же?
– А два щенка, оба дезертира из армии, которых почти полгода никто и не искал: Белимов и Остапенко. Если бы они неожиданно не ударили Совко сзади арматурой по голове, он бы их как котят передушил. Силы мужик был медвежьей! А ты говоришь: ребята из разведбата… Знаешь ведь, что против лома – нет приема.
– Знаю, но всё же …
– Ничего не сделал бы ни ты, не твои парни. Навалятся пятеро-семеро и тут лишь одно может уравнять шансы… – Хомяков быстрым движением отвернул левую полу пиджака. Под мышкой, в кобуре-«оперативке», у него находился пистолет. – Будь моя воля – всех бы нормальных людей вооружил – и тогда вся эта сволочь, эти Белимовы, Остапенки, хвосты бы поприжали. Знали бы, только тронь человека – пуля обеспечена!
– И это говорит следователь-важняк Уголовного розыска? – искренне удивился Сергей.
– И это говорит следователь-важняк Уголовного розыска! – слово в слово повторил тот. – Знаешь, почему так говорю?
– Почему?
– Да потому, что вот этими руками, – он выбросил перед Сергеем на стол ладони, – уже не одного своего товарища в могилу зарыл и с полсотни убитых штатских, ни в чем не повинных, с земли поднял при расследованиях. Мы-то хоть знали, куда шли, а других за что поубивали? И выходит, что неправ ты был, когда учил своего второго пилота сопротивляться в одиночку и безоружного.
– Это что же получается: ему, мне, другим прочим надо противозаконно приобретать оружие и постоянно таскать с собой?
– А хотя бы и так! – Хомяков зло сверкнул газами. – Пусть противозаконно, но зато уж если настанет минута: жить или умереть, то отдать жизнь подороже! Одного-другого бандюка с собой прихватить. Это и нам, «уголовке», на руку! Меньше возни по розыску. И вот приехал бы я, к примеру, на такое место преступления и увидел, что валяется, скажем, застреленный Вася Ферзь. А я-то знаю, что на нём только доказанных «мокру'х» с пяток, а недоказанных ещё больше, то вот что я сделал бы…
– Что? – Сергей во все глаза смотрел на Хомякова, припоминая характеристику, высказанную Раисой Павловной Коробовой: «Несколько развязный молодой человек!» Нет, дорогая Раиса Павловна, и ещё раз, нет! Не развязный Хомяков, а неравнодушный! Он из того же племени фанатиков-работяг, которому принадлежит и сам Сергей. Для таких служебный долг – превыше всего. И на них, таких вот, ещё и держится русская земля!
– Так чтобы ты сделал, капитан?
– Всеми своими силами навесил бы на это дело «глухарь»! Собаке – собачья смерть! Око за око, жизнь за жизнь! И не только я один так думаю, нас много, кому вся эта мразь спокойно жить не дает. И большинство гражданского населения, уверен, разделило бы мою точку зрения. А то как-то раз смотрю по телевизору, выступает одна госдумовская депутатша. Говорит, как это можно применять к живому человеку исключительную меру наказания – расстрел? Это же дикость какая-то! А знаешь, почему она так кудахчет?
– Почему? – отозвался Сергей.
– А потому, что настолько от реальной людской жизни оторвана, что не знает, как все на самом деле есть. Что ей до рядового жителя той же, к примеру, Москвы? На работу эту мадам везут на служебной машине и под двойной, небось, охраной. Общественным транспортом она не пользуется, это ей западло. А меж тем, на транспорте-то и происходит наибольшее количество преступлений против личности. Дом у мадам, как и у прочих депутатов-мудрецов, под охраной ОМОНа, дача – также охраняемая. В магазины эти деятели не ходят, чего им там давиться? Они в спецраспределителях кормятся! Так что с высокой трибуны можно вполне обоснованно ратовать за отмену смертной казни для убийцы. Чего киллера-профессионала казнить, пусть себе живёт-радуются, людей ножичком потыкивает, из пистолетика в них постреливает!
– А ты не слишком мрачно воспринимаешь действительность, Пётр? Может быть, не так уж всё и страшно.
– Да, согласен, не это самое страшное! К тому, что убивают милицию, я, в конце концов, отношусь нормально – идёт война с преступным миром и жертвы здесь неизбежны… Страшно то, что нас зачастую убивают зря, нам надоело умирать понапрасну!