Страница 2 из 12
Ерофей коротал время, затачивая лезвие алебарды карманным оселком. Изредка он делал перерыв на то, чтобы проверить остроту заточки, ковыряя пол под ногами. Железное днище пока не поддавалось. Ерофей надежды не терял и снова принимался наводить остроту на лезвие. «Плохая примета – пробовать обшивку на прочность. Так можно накликать беду»,– философски подумал Отто.
Вендт от кого-то слышал, что приметы сбываются у тех, кто в них верит, и наоборот – все идет своим чередом, если не обращать внимания на плохие предзнаменования. Капитан решил проигнорировать Ермака, продолжавшего методично ковырять обшивку острым кончиком алебарды с упорством, достойным лучшего применения. Он не мог отвести глаз от зрелища, кощунственного для любого моряка. Кулаки сжимались и разжимались в такт скрипу железа о железо. Борозда на броневом листе становилась все глубже.
В отсек заглянул Кузнецов. Внимательно посмотрев на слесарные художества товарища, он спросил:
– Тебе не страшно?
– Страшно? Ты чё, Колюня! Просто скучно тут, как в склепе.
– Какой склеп? Тут же везде люди,– натянуто удивился командир десантников.– Хочешь, сказку расскажу?
– Давай! Только, чур, страшную! Клин клином вышибают. В смысле хандру,– легко согласился Ерофей.– А склепы разные бывают,– еле слышно добавил покоритель Сибири. Он прекратил терзать пол и приготовился слушать.
– Давным-давно… – Кузнецов сделал серьезное лицо и перешел на замогильный голос: – В одном партизанском отряде служили парень и девушка с зелеными ногами. Как-то раз их отправили вдвоем на задание: проверить лесной «почтовый ящик». В нем связной из города оставлял весточки. Пошли они ночью. Идут, бредут и наконец вышли на опушку леса. Дальше им пришлось идти через старое деревенское кладбище. А парень все ждет, когда она платьем за оградку могильную зацепится, чтобы посмотреть, какого цвета у нее ноги. Подол у юбки длинный, ничего не видно…
– Они же ночью шли, он бы все равно ничего не смог разглядеть! – не выдержал педантичный Отто. Немец любил порядок во всем. Даже в сказках.
– Пошли на задание в полнолуние,– терпеливо пояснил рассказчик.– При ясной луне можно спокойно читать карту, не напрягаясь. Идут они дальше. Вокруг кресты покосившиеся, могилки просевшие…
– Да знаю я, что дальше с ними приключилось. Жили они долго, счастливо и умерли в один день,– закончил страшилку за Николая Ерофей.
– А вот и нет! Жили они не долго, хотя умерли действительно вместе,– Николай обрадовался, что его сюжет не смогли полностью предугадать.– Парочка наскочила на мину. Страшно?!
– Не-а, грустно.– Ермак сплюнул на пол, но, спохватившись, растер плевок подошвой сапога.
– Так какого цвета у девушки были ноги? Зеленые или нет? – поинтересовался капитан подлодки. Все у русских запутано, ничего не понять. Не сказка, а кроссворд, завернутый в ребус.
– Корпус у мины был зеленый! – догадался Ерофей.
Оба десантника весело заржали. Страшные сказки всегда заканчиваются смехом или слезами.
– Именно! – с готовностью подтвердил разведчик, желая показать слушателям, что его сказка скорее смахивает на притчу.– С тем отрядом вообще дело было нечисто.
–Ты, наверное, хорошо знал тех двоих? – заинтересовался Вендт. Он успел забыть про оскверненный пол субмарины: Кузнецов умел отвлекать людей от тяжелых мыслей, особенно когда это мешало выполнению задания.
– Так себе,– уклончиво ответил Николай.
– Я слышал, у вас целые отряды «зеленых» воевали? – спросил Отто.– Местное выражение, да? Фигура речи?
– Не более того. Так называют людей, воюющих в лесах сами за себя. Против всех.
– Мы таких называли хунхузами,– ударился в воспоминания Ерофей. От хандры, вызванной замкнутым пространством, не осталось и следа.
Вендт пожал плечами. Перестали портить днище – и ладно.
– Заболтался я с вами, господа. У вас, наверное, забот по горло. До свидания у трапа. До скорого! – Капитан притронулся рукой к фуражке и ушел своей бесшумной походкой в сторону центрального отсека.
Вендт дошел до отсека акустиков. Ганс, главный «слухач» экипажа, сидел в операторском кресле с наушниками на голове. Капитан положил руку на плечо матросу. Акустик поднял глаза и вяло доложил, не вставая:
– Господин капитан-лейтенант, горизонт в носовом секторе чист. Шума винтов по пеленгу не обнаружено.
Не вставать перед офицером – привилегия дежурной смены. Служба на первом месте, субординация на втором, а на субмарине, может, и на пятом.
Отто коротко кивнул, присел рядом на запасное кресло и надел пару свободных наушников. Командир любил заглядывать сюда – «послушать музыку моря для успокоения нервов, основательно расшатанных службой».
Ганс сдвинулся вбок, вжавшись плечом в переборку. Подводники слушали океан, как слушают симфонию, забыв на время о тесноте, жаре и недостатке кислорода. Система регенерации воздуха не была рассчитана на такое количество людей на борту. Она работала с полной нагрузкой, но все равно не справлялась. Одни богатыри потребляли кислорода больше, чем дюжина обычных людей.
Мощная песня океана ударила по перепонкам. Музыка глубин заполнила сознание, как струя воды заполняет пустой кувшин. На сердце сразу стало легче. В ушах звучали пересвисты тропических рыб, ворчание и трели тунцов, щелчки крабов, чьи-то упыриные стоны, чавканье, шипение, чириканье – сотни звуков сплетались в узор какофонии подводной жизни. Десятки музыкальных инструментов бесновались, повинуясь невидимому дирижеру.
Отто слышал, как курс подлодки пересекла стая кальмаров, с шумом выбрасывая воду из мышечных воронок. Живые реактивные снаряды затихли слева по борту. Мерный шум винтов заглушило на минуту гуканье сардин. Огромный косяк шел одним курсом с субмариной, немного выше. Хорошая звукомаскировка, если подумать. В голос водной стихии вклинились шорохи водорослевых лугов, стеклянный звон волн, налетавших на коралловые рифы, и скрипы полусгнившего такелажа затонувших кораблей.
Отто снял наушники и потер затекшие уши. В узком коридоре сновали матросы: новая смена готовилась заступить на вахту.
– Господин капитан, через десять минут закат солнца,– прохрипел динамик внутренней связи голосом дежурного офицера.
– Хорошо,– отозвался Вендт в переговорное устройство.– Не возражаю.
Акустик сидел неподвижно, как статуя, с остекленевшим взглядом.
– Чего притих? – Капитан наклонился к матросу, принюхиваясь. На время похода он приказал демонтировать самогонный аппарат на камбузе. Канистры с девяностоградусным пойлом Отто лично запер в баталерке боцмана, а ключ оставил себе. Но он прекрасно знал по собственному опыту, что на борту судна концентрация умельцев на все руки зашкаливает за все мыслимые пределы. От матроса перегаром не пахло.– Живой?
– Пока не закопали,– грустно отозвался «слухач».
– Смотри у меня. Без выкрутасов!
Перед самым выходом в поход акустик, слушая крики дельфинов, набрался первачом по самые брови. Когда самогона в крови стало больше, чем кровяных телец, Ганс осознал себя посланцем матушки Земли и решил установить контакт с цивилизацией дельфинов. Покоритель гидрокосмоса переключил акустическую аппаратуру в режим передачи и поставил дельфинам патефонную пластинку с вагнеровским «Полетом валькирий». На этом жесте доброй воли он не остановился и по внутренней громкоговорящей связи объявил всему экипажу, что отныне «Полет валькирий» считается официальным гимном германского подводного флота дальнего радиуса действия. Пока капитан-лейтенант успел домчаться до отсека «слухача», Ганс хлопнул еще полкружки самогона и обрадовал команду новым сообщением: великий композитор камрад Вагнер навечно зачислен в список личного состава подлодки. По дороге Отто крепко приложился командирским лбом о стальную переборку и потерял фуражку, что не способствовало появлению ростков доброты и милосердия. От подчеркнутой невозмутимости командира не осталось и следа. Ее место занял всепожирающий гнев. С подчиненным Отто обошелся без церемоний: музыкальная пластинка разлетелась веером черных осколков от удара по голове Ганса. Капитан потом долго жалел о своей несдержанности. Вагнера он тоже любил, а что такое настоящий винил, в этой реальности слыхом не слыхивали. На оставшихся пластинках были записаны строевые барабанные марши, от которых воротило с души.