ЛВ 3

Ты спокоен, ты больше не воин.

Слова приходилось менять на ходу, потому что у меня не было никакой возможности успокоиться — я была настороже, и я была готова к бою, а потому… заклинание пришлось изменить.

— Я слышу мелодию тишины,

Я вдыхаю сияние луны,

Я сумела, значит сможешь и ты,

Увидеть добрые светлые сны.

Навкара неестественно выгнулась, человеку подобное движение переломало бы позвоночник, но для нее все обошлось лишь хрустом костей и воем — видимо жизнь эту трансформированную чарами мавку не радовала, и воспоминания ее практически убивали.

Но думать о том времени не было. Моя кровь стекала по коже теплыми струйками, в голове звенело от слабости, а заклинание напоенное влагой моей жизни следовало завершить. И понеслись последние слова:

— Снег на земле так прекрасен,

Тихо шепчет о чем-то ясень,

Ветер легко уносит всю боль,

Спи, он заберет с собой.

А за сном последует свет,

Как за ночью идет рассвет.

Успокойся, глаза закрой,

Я держу тебя за руку, я с тобой.

И страшная боль пронзила грудь, словно кто-то ледяной рукой пробил кости и сжал ледяной хваткой мое сердце.

От боли, от чудовищной боли, я согнулась пополам, и меня спасло именно это — пузырек с ядом все еще оставался на траве передо мной, и согнувшись, я практически уткнулась в него носом. Вонь отрезвила! Вонь заставила думать, невзирая на чудовищную боль, и я словно вновь услышала слова Агнехрана «Боюсь. Очень боюсь, Веся. До того боюсь, что вздохнуть тяжело. Измени слова последние, прошу тебя, не упрямься». Я не стала думать о том, прав был маг или нет, не до рассуждений было, но одно сердцем чувствовала — Агнехран плохого не посоветует. И превозмогая боль, губами похолодевшими, прошептала начало заклинания своего:

— Словно камень в тихой реке,

Ты уснешь в тихом омуте,

Ты спокоен, ты больше не воин.

Ты спокоен, ты больше не воин.

Ты спокоен, ты больше не воин!

Лишь на третий раз отпустил могильный холод, разжалась призрачная рука, ушла боль. Лишь на третий раз… А вот вонь никуда не ушла, и вздохнувшая всей грудью я сильно о том пожалела, до слез просто! До чего ж яд то вонючий, до нутра пробирает.

— Веся! — Водя обнял за плечи одной рукой, в другой меч был серебряный, ненавидел его водяной страшно, аллергию он у него вызывал, но ради меня и на сушу вышел, и меч лучший супротив нежити взял.

Супротив любой нечисти лучший, но не супротив навкары.

— Водя, в воду! — прошипела я.

И услышала то, что только и могла услышать от водяного:

— Сдурела, Веся? Это навкара! Ты знаешь, почему ее так называют? Это сокращение от «навья кара», она от силы противника питается во время боя! Ее даже мне убить не просто, а тебя она выпьет как младенца, без труда совершенно!

Я голову запрокинула, на него посмотрела, да и сказала тихо:

— Я видела, как она двигается по лесу, Водя, нет у тебя ни шанса супротив нее на суше, ее чарами подняли, да чарами усилили, ей сейчас и противника пить не требуется, своих сил хватает. Уходи в воду, добром прошу. Сейчас уходи, пока не поздно еще, прошу тебя.

Зубами проскрежетал водяной, меч ухватил крепче, и… понял. То, что донести до него хотела, он это понял, стоило ему на навкару взглянуть. Правду Водя сказал — она от силы противника питается. И пока противником ее я была, силы ей черпать было неоткуда — я ведунья лесная, мне силу лес дает, а лес ей не противник, в отличие от водяного. А вот от водяного черпать силу она и начала, да стремительно. Спущенной тетивой от земли отскочила, пасть оскалила, глаза черные кровью наливаться стали, с губ капнула пена… о том, что дальше произойдет гадать смысла не было.

Вскочив, да так споро, что голова закружилась, я оттолкнула Водю, выставив перед собой клюку и вовремя — когда навкара прыгнула, ударная волна снесла ее с такой силой, что тварь сломала несколько деревьев по траектории своего полета. Но это ничуть не остановило ее и навкара, словно пружина, оттолкнувшись от дерева в которое влетела спиной, бросилась на меня. Ярина торопливо брешь защищающую меня от нежити залатала, а сил меня спасать у нее не было.

— В воду! — закричала я, сильнее клюку сжимая, и взгляда от навкары не отрывая.

Изящная грациозная бестия, в легком белом платье прыгающая по деревьям, взметнулась вверх, собираясь спикировать на меня так, чтобы мне пришлось силу свою контролировать — она знала, ударить не смогу, боясь повредить заграждение от ревущей за живой стеной нежити, а скинуть ее в воду при таком угле падения, не было никакой возможности…

Плеск за моей спиной, мне оставалось лишь надеяться, что это Водя ушел, чудовищное лицо пикирующей прямо на меня навкары, ее жуткая торжествующая обнажающая клыки кровожадная улыбка, и совершенно неожиданное движение справа, из-за моей спины.

Аспид шагнул со скоростью атакующей кобры, как высвобожденная пружина. Левая его ладонь была раскрыта, и перед ней сверкал алыми письменами алхимический круг, в правой он держал раскаленный до красна меч. Удар заклинанием — и навкару отбросило до края поляны, не повреждая деревья. Она упала на четвереньки, выгнула спину и заорала. Алхимический круг увеличился, поглощая звуковую волну, и аспид начал вращать меч с такой скоростью, что тот образовал второй огненный круг. Потрясенная навкара заворожено уставилась на пляску огня, и этой секунды аспиду хватило сполна.

Бросок серебряного кинжала, отработанный, техничный, выверенный — и навкара перекатывается по земле вправо, уходя от ранения, чтобы погибнуть, едва вскочила на ноги. У нее не было и шанса, и огненный круг остановился в ее сердце, пробив грудь навылет. Остолбеневшая навкара заорала от ужаса, боли и ярости, но алхимический круг поглотил ее крик, тонкой призрачной пленкой обхватил голову с раззявленной пастью и я услышала короткий приказ аспида:

— Отвернись!

Отвернулась тот час же, и вздрогнула, услышав жуткий и мерзкий хлопок, как будто что-то приглушенно взорвалось… Когда повернулась, аспид совершенно бесстрастно протирал куском ткани свой меч, обезглавленная навкара медленно рухнула на колени, а затем завалилась набок. Черная кровь пульсирующе лилась на траву, тело измененной чарами мавки стремительно разлагалось…

За то время, пока я потрясенно смотрела на ту, что считалась неубиваемой, аспид хладнокровно прошелся по поляне, нашел и поднял свой кинжал, засунул в ножны меч, после чего все так же, спокойно и уверенно подошел ко мне и задал всего один вопрос:

— Что воняет?

— Яд… — прошептала я.

Голос сел, нормально говорить не получалось.

— Что за яд? — несколько напрягшись, вопросил господин Аедан.

— Мммой яд…

Внезапно поняла, что у меня голова кружится… от недосыпа видать.

— Хм, — протертый насухо кинжал тоже отправился в ножны,- твой значит. И что ты собиралась с ним делать?

— Пить, — ответила, уже вернув голос.

Он как-то внезапно вернулся, видимо из-за идиотизма вопроса. Просто вот что еще можно делать со своим ядом, если твой противник навкара? Ее не отравишь, она не дура поглощать яд не будет, естественно.

— Пить? — нехорошим, злым голосом переспросил аспид.

— Ну, пить, конечно, — я клюку выпустила, рану на запястье правом рукой зажала и пояснила непонятливому: — Это навкара, на меня натравленная приказом магическим, ей моя кровь позарез нужна была, это и я знала, и она. От того яд и понадобился — напади она до срока оговоренного, я бы яд выпила, и тогда моя кровь для нее ядом была бы. Видишь, расчет простой и понятный.

— Вижжжу! — прошипел аспид.

Да ко мне быстро направился. Так направился, что я отступила с перепугу, и чуть клюку не призвала. Аспид зло усмехнулся, подошел, за руку раненную схватил и вопросил лютым голосом:

— Боишься, ведунья?

В глаза вгляделся и продолжил:

— Побледнела даже, ну надо же. Навкару ты не боишься, ты у нас смелая, из тех что «сама сдохну и врагов с собой заберу», а меня, значит, боишься?