Страница 23 из 34
- Там что-то есть, - сказал Джеймсон.
Крил не осмеливался заговорить. Что бы это ни было, он был уверен, что оно каким-то образом реагировало на их голоса или на их вибрации. Эта волна содрогнулась, остановившись в нижних частях трупа, и между ног раздался влажный, рвущийся звук, когда были порваны мембраны мягкой гнили.
И Джеймсон, и Крил это увидели.
Они увидели, как мясистый холмик между ног трупа разорвался и появились две крошечные ручки, восковые и блестящие, странно бескостные в своих резиновых изгибах.
Джеймсон издал дикий крик и просто начал стрелять, он всадил три пули в массу, где, должно быть, было все остальное, и она перестала двигаться... эти руки, казалось, скрючились и увяли, возвращаясь обратно в полость тела.
Женщина, - подумал Крил с безумием, скребущимся в его мозгу. - Умерла беременной... Только то, что было в ней, не умерло, оно выросло во влажной гнилой черноте, оно родилось в ее гниющей утробе, что-то нечеловеческое, что-то невероятное и что-то, как-то связанное со всем остальным, что творится.
Они спустились по лестнице с бледными лицами и сжавшимися желудками, но не сообщили о том, что видели, и никто не спрашивал, и вдруг война снова ожила, и они услышали отдаленный бум-бум-бум тяжелых орудий, выбрасывающих снаряды. Они с визгом пронеслись над Чадбургом, и несколько из них ударили поблизости с оглушительными взрывами, от которых содрогнулась земля. Они были довольно близко, и Крил решил, что они приземлились на кладбище. Над головой пролетали снаряды, пока канадцы и немцы обменивались любезностями.
- Мы находимся прямо посередине, - сказал Говард.
Снаряды начали приземляться внутри деревни, подбрасывая в воздух обломки, разрушая стены и открывая огромные воронки на узких улицах. Дом через дорогу получил прямое попадание и был буквально подброшен в воздух, осыпаясь дождем в виде кирпичей, горящих токарных станков, палок и мусора.
- Нам лучше убраться отсюда, - сказал Кирк.
Когда они присели возле дверного проема, вокруг них разорвались два, а затем три снаряда, ударные волны повалили их на пол, штукатурка осыпалась вокруг них, а гвозди вылетели из стен. Снаружи появились облака пыли, слившиеся с туманом, а затем все стихло.
Мгновение, затем еще одно.
Затем полетели еще снаряды, но они приземлились в деревне с почти нежным хлопком. Не фугасные снаряды, это были снаряды другого сорта, и все поняли, что это такое, просто по звукам.
- Газ, - сказал Кирк. - Маски, все.
В течение следующих двадцати минут падали один газовый снаряд за другим, улицы были покрыты не только густым туманом и пылью, но и облаками пара фосгена и иприта. Все это соединилось в тяжелый, всепоглощающий суп, который в лучшем случае снижал видимость до десяти-двенадцати футов.
Крил участвовал во Второй битве при Ипре, когда вокруг них падали газовые снаряды и умирало множество людей. Один предприимчивый медицинский офицер в траншее велел мужчинам помочиться в носовые платки и прижать их ко рту, чтобы аммиак в их моче нейтрализовал газообразный хлор. Крил изо всех сил пытался пописать, но ничего не выходило, его пенис, казалось, втягивался внутрь, как улитка, ищущая спасения в своей раковине. Другой солдат помочился за него в его носовой платок, и никогда еще он не был так рад прижать мочу другого человека к своим губам.
Но это был хлор.
И по запаху он уже понял, что они имеют дело с фосгеном и горчичными веществами. Единственное, что можно было сделать, это не снимать маски и держаться подальше от любых концентрированных облаков, потому что горчица могла прожечь ткань насквозь и продолжать гореть в вашей плоти.
Когда Джеймсон направился к двери, тяжело дыша под маской, сержант Кирк оттащил его назад.
- Пусть рассеется, - сказал он, его голос был глухим и далеким за маской.
Они подождали, пока газ уляжется – четверо мужчин в масках, смотревшие вокруг через окуляры с выпученными глазами – все были охвачены страхом, потому что газ был единственной вещью, которая пугала всех.
- Снаружи кто-то есть, - сказал Джеймсон. - Я видел их.
Крил начал чувствовать, как в нем нарастает страх. Для немцев было еще слишком рано; они подождут, пока газ не сделает свое дело, прежде чем ворваться внутрь. Нет, кто бы это ни был, это определенно были не немцы.
Они все прижались к окну без ставен и стекол. И, да, в клубящемся тумане и газе они могли разглядеть движущиеся фигуры, десятки фигур. Они оставались на периферии тумана, не показывались, просто собирались в кучу.
Крил услышал стук.
Все замерли, напряженные.
- Кухня, - сказал Кирк слабым голосом. - Кто-то стучит в кухонную дверь... Послушайте...
Снова раздался стук: медленный, безжалостный, почти механический в своем полном отсутствии ритма.
Крил, собравшись с духом, вытащил пистолет из кармана, бормоча:
- Я думаю... я думаю, кто-то должен пойти посмотреть.
Никто не вызвался пойти с ним добровольно, и он не был ни удивлен, ни обескуражен. Он отодвинулся от них, низко пригнувшись, и сам не знал почему. Он пошел по короткому коридору, чувствуя, как в висках настойчиво стучит сердце. По его лицу под маской стекал пот. Мягко, легко он толкнул дверь и вошел туда, ожидая самого страшного и зная, что не будет разочарован. Дверь была тяжелой, деревянной и запертой на задвижку.
Стук продолжался.
Дверь задрожала.
Через разбитое окно он видел, как они стояли там, их ряды толпились, как мухи: дети. Вероятно, те же самые, что бродили по Ничейной земле. Они прижались к отсутствующему оконному стеклу, мертвые существа с лицами, которые почти фосфоресцировали в своей белизне, они были сморщенные, словно долгое время находились под водой, и испещренные червоточинами. Их глаза были обведены красным, сверкающим полупрозрачным серебром. Все они улыбались, школьники и школьницы, но эти улыбки не были веселыми. Это были кривые, вымученные гримасы. Они протянули к окну обтянутые кожей руки с обломанными ногтями, забитыми черной могильной грязью.
- Впусти нас, - сказали они хором, перешептываясь.
Дверь задребезжала, они колотили в нее все сильнее и сильнее холодными, как могила, кулаками, и Крил отшатнулся, на него нахлынул ужас, у него будто были галлюцинации, а его разум распутывал один клубок за другим.
Наконец, он издал сдавленный вздох и побежал за остальными, и тогда он услышал сдавленные крики. Мертвые дети хлынули потоком, и ни сержант Кирк, ни двое его стрелков не сделали ни одного выстрела. Дети были похожи на саранчу, они роились, врывались в дверь и заползали в окно, все больше и больше, такие же толстые, как могильные черви в падали.
Крил отшатнулся, ошеломленный.
Он видел, как семь или восемь маленьких монстров уложили Говарда, в то время как другая – маленькая девочка в истлевшей одежде – сняла с него маску, сжимая его испуганное лицо в своих белых маленьких руках. Затем она открыла рот, широко, как люк, и из канала ее горла вырвался шипящий желтый газ, который окутал лицо Говарда. Он кричал, пронзительно и долго, пока его легкие не начали разрываться, а бьющееся лицо не начало покрываться волдырями и лопаться от повреждений и изъязвлений. Его лицо буквально таяло, как сало, и текло. Они убили Джеймсона тем же способом, выдохнув свое ядовитое дыхание волдырей, фосгена и смертельного горчичного газа.
Когда Крил услышал, как дверь на кухне слетела с петель, и мертвые дети заметили его, он бросился к лестнице, бросив последний взгляд и увидев, как они тащат Кирка за ноги. Его маска исчезла, лицо было покрыто волдырями.
- Помоги мне, - прохрипел он. - Боже милостивый, помоги...
Но Крил не мог ему помочь; ему уже ничем нельзя было помочь.
Он взбежал по лестнице, тяжело дыша в маске. Снова два дверных проема перед ним в полумраке. Он знал, куда ведет один, но вошел в другой. Когда он остановился перед комнатой со странным плодоносящим трупом в ней, прислушиваясь к ужасающим звукам, он услышал что-то, от чего его охватила паника.