Патологическая анатомия (ЛП)

- Они сражались на кладбище... Черт возьми, - сказал Джеймсон.

- Эта борьба давно закончена, - сказал им Кирк, пока они продвигались вперед, доска иногда опускалась, но не проваливалась под ними полностью.

Они двинулись дальше, и Крил не сказал ни слова. Он что-то чувствовал вокруг них – это было то же самое чувство, которое он испытывал тогда, на кавалерийском посту... И оно становилось все сильнее. Оно двинулось вверх по его позвоночнику, словно кто-то провел по нему когтями, и осело в животе густой темной массой.

- Послушайте, - сказал Говард.

Далеко слева от них, на краю тумана, стояла женщина. Она была одета в какую-то рваную рубашку, заляпанную грязью. Ее темные волосы ниспадали на одно плечо, словно петля, а лицо сияло белизной. Она стояла неподвижно, как статуя, нечто изваянное, нечто неспособное двигаться. Затем она открыла глаза и рот, и они наполнились сочащейся чернотой, на которую было страшно смотреть.

- Продолжайте, - сказал Кирк. – Это просто сумасшедшая.

Но Крил так не думал, и остальные тоже.

Чем глубже они забирались на кладбище, тем больше было надгробий. Они выступали из спутанных зарослей деревьев, опутанных колючей проволокой, из грязных луж воды и ила, ряды за рядами, гроздьями, белые и покрытые лишайниками, соединяющиеся между собой досками. Крил услышал плеск, слишком громкий для крыс. Звуки, казалось, доносились отовсюду на кладбище. А потом все они начали видеть что-то в тумане: дрожащие белые призраки, медленно пробирающиеся к ним.

Чем дальше они продвигались вперед, тем напряженнее становилось молчание, и стало сложнее различать – краем глаза – памятники и людей, поднимающихся позади них.

Крил видел, что там стоят дети – бледные существа, мокрые и опухшие, их рты открывались и закрывались, как у задыхающейся рыбы.

Сержант Кирк заставлял всех двигаться, пока они почти не перешли на бег.

В неподвижной пустоте эхом отдавался звук их ботинок, стучащих по доскам. Они изо всех сжимали в руках винтовки, их желудки, казалось, застряли в горле, а сердца бешено колотились, мысли кружились на грани безумия. Внезапно из тумана вышел раздутый мужчина, совершенно голый и раздувшийся от газов, и уставился на них невидящими сгустками крови вместо глаз. Кирк встал на колени в боевую стойку и выпустил две пули из своего "Энфилда" в незваного гостя. Первый выстрел чуть отбросил раздутого мужчину, а второй заставил его лопнуть, как воздушный шарик – от него не осталось ничего, кроме белой слизи и сгустков бескровного дренажа на деревянном настиле.

Теперь они были повсюду.

Из затопленных могил поднимались сморщенные белые головы и сверлили выживших глазами, похожими на черные червоточины. На поверхности грязных луж подпрыгивали гробы, и из грязи тянулись узловатые руки. Мертвецы теперь плыли, как крысы, пробираясь сквозь воду и густые водоросли, извиваясь из стороны в сторону. Они скользили вперед, покрытые пеплом и изрытые червями, извилистые и гладкие, несмотря на свои уродства. Женщина, которую они увидели первой, ждала их на доске, у нее изо рта и глаз текла черная вода, оставляя темные, как сырая нефть, следы на ее обесцвеченном лице.

Кирк и Говард убрали ее с доски своими винтовками. Пули, казалось, разорвали ее, она рухнула извивающейся розовато-серой гнилой массой, которая ударилась о доску, как опорожненное ведро с рыбьими потрохами. Кое-что из этого все еще двигалось.

Местность кишела мертвецами.

Они поднимались из каждой провалившейся ямы, грязной канавы и скользкого ящика и медленно, неуклюже бросались в погоню, казалось бы, никуда не торопясь. Они развернули свои лица, кишащие извивающимися бледными личинками, в сторону своей добычи и медленно, безжалостно бросились в погоню. Они толпились на досках, плыли по воде, поднимались из грязи и выбирались из сорняков и из-под надгробий.

Крил последовал за остальными, оцепеневший, истощенный, а его разум был засосан в узкую пропасть. Потом они выбрались с кладбища, дощатый настил взбирался на холм, и они взбежали по нему и увидели прямо перед собой разрушенную, обстрелянную деревню.

А потом разум Крила прояснился, и он понял, что мертвецы не собирались их убивать. Это не входило в план. Нет, они загоняли их в это место именно так, как их вынудили это сделать.

20. Заброшенная Деревня

Деревня располагалась на вершине невысокого ряда холмов – огромная свалка разбросанных обломков, разрушенных стен, сожженных автомобилей и перевернутых телег, лежащих среди засыпанных мешками с песком воронок от бомб, разбитых дорог и зияющих канав. Туманный горизонт был обрамлен каменными коттеджами без крыш, высокими строительными лесами и наклонными трубами. Из потрескавшихся булыжников росли сорняки, а покрытые листьями лужи воды заливали неприкрытые подвалы домов.

Похоже, здесь происходила средневековая осада, - подумал Крил. Он огляделся и убедился, что это место действительно было средневекового образца. Извилистые улицы, похожие на лабиринт, огромная внешняя стена (сейчас в основном разрушенная), высокие башни, дома и здания, теснящиеся друг на друге... да, безусловно, средневековый дизайн. Город, обнесенный стеной. Обороноспособный.

Он попытался представить его нетронутым и обнаружил, что не может; слишком много войн, слишком много сражений, его разум был способен рисовать только в мрачных серых тонах и достигать темноты, разрушения и дезертирства. Оглядевшись, можно было увидеть, что город представлял собой какой-то огромный ободранный скелет с торчащими костями: бедренные, локтевые и реберные кости, а расколотые крыши были похожи на зияющие черепа, и изрытый осколками церковный шпиль напоминал протянутую пястную кость.

Разве не забавно, что там, где ты, всегда смерть? Или, может быть, это совсем не так смешно, парень. Даже когда ты был ребенком, тебе было наплевать на собак и кошек... если только ты не находил их гниющими в канаве.

- Это... я думаю, что это Чадбург, - сказал им Кирк, пока они стояли среди развалин.

Чадбург был одним из тех мест, которые дюжину раз переходили из рук в руки в первые дни войны. Его захватили немцы, а затем их изгнали англичане или канадцы, которые сами были вытеснены последовательными атаками и сосредоточенными обстрелами. За последние месяцы возле деревни произошло несколько боевых действий, но это были лишь незначительные стычки.

- Чадбург, - повторил Крил. - Это значит, что мы находимся далеко от наших собственных линий.

- Да, - сказал Кирк. - Немного западнее... Наверно, совсем рядом с канадцами, - oн огляделся, пытаясь сориентироваться. - Я думаю, мы отдохнем здесь.

Говард покачал головой.

- Но те твари...

- Нам не об этом надо беспокоиться. Они все сумасшедшие. Сбежали из психушки, я не сомневаюсь в этом.

Это заставило Крила улыбнуться, хотя он думал, что у него больше не осталось сил улыбаться. Надо отдать должное Кирку; он просто отказывался сдаться. Живые мертвецы выползли из своих могил, а он был озабочен тем, чтобы найти место, где можно немного передохнуть перед возвращением к дружественным силам. Крил чуть не расхохотался при одной мысли об этом. Ну, нежить еще не пообедала нами, не так ли? Давайте-ка хорошенько отпразднуем это. Вот хороший парень. Он сдержал смех, и главным образом потому, что это был бы истеричный смех и больше походил на крик, чем на что-либо другое.

Они двигались по главной улице, окруженные со всех сторон туманом, вокруг них призрачными, расплывчатыми очертаниями поднимались руины, в дверных проемах собирались тени, в тупиковых переулках сновали крысы, а на скрипучих вывесках пабов и кафе, которые сами по себе отвалились, сидели вороны.

По словам Кирка, Чадбург был брошен более года назад, когда войска начали наступать с обеих сторон. И все же, идя по этим улицам, блуждая среди груды щебня, битого камня и обломков стен, возникало ощущение разложения, которое было густым, тяжелым, почти осязаемым. Ставни свисали с пустых окон, разрушенные дверные проемы вели во влажную прогорклую тьму, лестницы заканчивались в воздухе и спускались ниже уровня улицы в затопленную черноту. Здесь воняло так, как пахло кладбище в Ипре, - вспомнил Крил, - после жестокого обстрела со стороны немцев, который взрывал землю, вскрывал могилы и гниющие ящики, разбрасывал скелеты на деревья и на крыши; отвратительная, гниющая вонь подземной слизи и пиявок.