Изменники Рима (ЛП)

- За исключением того, что это не чепуха, хоть он и наносит удары из пустыни, а не с небес.

- Что ж, он вряд ли будет называть себя чем-то вроде Пустынного верблюда, не так ли?

Катон взглянул на него. - Пожалуй.

- Тебе еще что-нибудь нужно? - раздраженно спросил префект.

Катон подумывал упомянуть о пайках и снаряжении, которые он потребовал из запасов гарнизона, но Секстилий казался из тех офицеров, которые откажут ему в том, что ему нужно, если он не предоставит письменное разрешение от проконсула Квадрата, которого у Катона не было. В любом случае, к тому времени, когда префект обнаружит то, что было заимствовано из его складов, Катон и его группа уже будут далеко по дороге в Зевгму.

- Нет. Это все, - улыбнулся он. - Большое спасибо за помощь.

Секстилий прищурился, не без сомнения подозревая, что над ним издеваются, и безмолвно ответил - Пожалуйста. Ты останешься ненадолго, чтобы принять ванну?

- Нет. Я охлажусь во фригидарии, и потом мне нужно вернуться к своим людям. - Катон поднялся со скамейки. - Мы уезжаем с первыми лучами солнца.

- Как жаль. Раз ты уже уходишь, пожалуйста, скажи моему юному другу, чтобы он присоединился ко мне.

К тому времени, когда он совершил омовение, оделся и вернулся в барак, выделенный для посольства, большинство мужчин уже спали, и звук храпа смешался со слабым писком крыс, сновавших по балкам крыши. Фламиний заложил несколько сеток под спальный мешок Катона, чтобы было удобнее для его хозяина, и Катон с благодарностью опустился на землю и снял калиги. Он посидел мгновение, сгорбившись вперед, подперев подбородок сложенными ладонями, и позволил своим мыслям обратиться к Луцию и остальным, оставшимся в Тарсе. Он понял, что его самый большой страх был не за себя, а за своего сына, и было чувство вины за то, что он мог не выжить, чтобы защитить и вырастить мальчика в мире, полном опасностей и предательства. Ни один мужчина, женщина или ребенок не были в безопасности, как бы далеко они ни пытались отстраниться от политики столицы. Даже если бы кто-то решил жить за пределами империи, это означало бы только обменять одни опасности на другие. Катон вознес молитву Минерве, чтобы Луций обрел мудрость, чтобы выжить, если с ним что-нибудь случится.

Его молитва была прервана ржавым скрипом петель, когда открылась дверь в конце барака. На фоне слабого сияния звезд была различима стройная фигура, затем дверь снова закрылась, и в темноте послышались шаги.

- Аполлоний? - мягко позвал Катон.

- Это я, - тихо ответил агент, приближаясь. Он остановился в конце угла Катона, едва заметный. - Как ты сладил с командиром гарнизона?

Катон кратко рассказал о своем предшествовавшем разговоре. - А ты? Твоим торговцам есть что добавить?

- Много, как только я напоил их достаточным количеством выпивки. Они сказали мне, что имя нашего Ястреба пустыни – Хаграр из Дома Аттаран. Он правитель Ихнэ и прилегающих территорий и, кажется, стремится завоевать влияние при дворе Вологеза.

- Значит, как и большинство придворных.

- Так оно и есть. Но совершает ли он свои набеги по приказу царя или преследует другую цель?

- Какая разница для Рима? Советники Нерона приписывают нападения Вологезу и нашептывают ему начать войну.

- Это очень важно, трибун. Давай попробуем продумать возможности. Возможно, Хаграр действует по приказу своего правителя. Если да, то чего добивается Вологез? Набеги на какое-то время нарушат торговлю, но добыча будет незначительной по сравнению с сокровищами, которыми он уже обладает. Он пытается спровоцировать Рим на преждевременное возмездие? Если да, то есть ли у него сведения о слабом состоянии армии Корбулона? И кто предоставляет эту информацию?

- С этим можно будет разобраться позже. Будем надеяться, что твой хозяин не проглотит наживку, если ты прав насчет набегов.

Аполлоний пошевелился и на мгновение замолчал. - Ни один человек не является моим хозяином. Я выбираю, на кого работаю. Насколько я знаю Корбулона, он не будет действовать, пока не убедится, что его армия готова к кампании.

- Я согласен. Ты говорил о других возможностях, - подсказал Катон.

- Действительно. Есть еще кое-что. Что, если Хаграр совершает эти набеги, чтобы спровоцировать своего царя?

Катон нахмурился. - Что ты имеешь в виду?

- Предположим на минуту, что Вологез настроен на мир с Римом. Мы знаем, что он ведет войну со своим сыном Варданом и гирканскими повстанцами на восточной границе Парфии.

- Те мятежники поддерживаются римским золотом, - отметил Катон.

- Это правда, - согласился Аполлоний терпеливым тоном, подтверждающим очевидное. - Отсюда следует, что Вологез не будет стремиться вести две войны одновременно. Но что, если при его дворе есть фракция, решившая атаковать Рим? Что, если Хаграр пытается форсировать проблему? Если бы Корбулону было приказано действовать немедленно, тогда Вологез должен был бы прийти на помощь Дому Аттарана, и провоенная фракция получила бы желаемое столкновение.

- Интересно, - ответил Катон. - Есть и другая возможность. Что, если настоящая цель этой фракции не сколько в том, чтобы спровоцировать войну, а сколько в том, чтобы свергнуть царя Вологеза?

- Как так?

- Подумай об этом. Царь уже ведет одну войну против гирканцев. Что, если ему будут угрожать еще одной? Если он откажется поддержать Дом Аттарана в битве против Рима, ближайшие вассалы к Каррам почувствуют себя брошенными и преданными и вполне могут восстать против него. Однако если он решит возглавить борьбу против Рима, он подвергнется нападению со стороны Вардана и гирканцев с востока. Словом, Вологез в любом случае теряет свою тиару.

- В случае если будет война с Римом.

- Совершенно верно, - зевнул Катон. Он устал, и ему было трудно мыслить ясно. - Тогда вопрос в том, какой результат больше всего принесет пользу Риму. Если будет война между Римом и Парфией и Вологез падет, то будет борьба за его трон, и Парфия будет ослаблена. Но если мы избежим дорогостоящей войны, и он останется у власти, он сможет собрать свои силы для будущих боевых действий против нас, если он выберет этот путь.

- Или если Нерон решит вести войну… Интересная загадка, не правда ли? -Аполлоний подошел ближе. - Что бы ты сделал, если бы был на месте Корбулона, трибун?

Катон попытался обдумать это, взвесив все, что он знал о состоянии армии полководца и местности, на которой она должна была сражаться, если собиралась вторгнуться на парфянскую территорию.

- На его месте я бы больше, чем когда-либо, хотел бы заключить мирный договор с Вологезом.

- Почему?

- Наша армия не будет в состоянии сражаться еще большую часть года. Если мы будем вынуждены сражаться сейчас, все может пойти по другому пути. Лучше сосредоточиться на удержании границы до тех пор, пока мы не будем готовы нанести удар, и не позволим себе быть втянутыми во вторжение, пока мы не подготовимся. Еще лучше, если мы сможем заключить договор, который положит конец набегам Хаграра. А без внешнего врага, занимающего их мысли, парфяне вполне могут повернуться друг к другу. А пока у Вологеза есть повод для беспокойства о войне против гирканцев. И все это прекрасно отвечает интересам Рима.

Последовала пауза, прежде чем Аполлоний заговорил. - Хорошо. Ты точно уловил нюансы ситуации. Тогда наступит мир. Конечно, все это зависит от войны с гирканцами. Если она закончится слишком быстро, Вологез сможет обратить всю свою мощь против нас, прежде чем мы будем готовы к бою. Мы очень надеемся, что гирканцы смогут продержаться как можно дольше, с любой помощью, которую мы можем им оказать.

Катон стиснул зубы, предположив, что Аполлоний все это уже хорошо продумал до него. - Уже поздно, и я устал, Аполлоний. Мне нужно поспать. Осмелюсь сказать, что тебе тоже.

- Как оказалось, я мало сплю.

- Тогда у тебя есть преимущество передо мной. Желаю тебе спокойной ночи. - Катон лег на бок лицом к открытой стороне стойла. Он наблюдал, как призрачная фигура Аполлония на мгновение осталась неподвижной, а затем двинулась в сторону своего гамака. Катон еще некоторое время держал глаза открытыми и напрягал слух, но больше не было слышно ни звука движения, кроме храпа спящих людей и шуршания крыс наверху. Наконец он позволил глазам закрыться. «Было неудобно находиться в присутствии человека, который был на шаг впереди него», - размышлял он. Интеллект Аполлония был столь же грозен, как и его умение обращаться с клинком, и Катон горячо надеялся, что агент будет на его стороне, а не будет сражаться против него или, что еще хуже, ударит его ножом в спину. Он еще не был уверен, является ли этот человек союзником, которого следует ценить, или врагом, которого следует опасаться.