Албазинец

Лавкай как-то хитро посмотрел на него.

– Слово – это еще не дело, – усмехнувшись, произнес он. – Вот ты говоришь: пушки… Отчего ж вы тогда сдали маньчжу Албазин? Отчего сдали Кумарскую крепость? Я сам видел, как гибли ваши люди, как воины императора жгли и разрушали ваши селенья. И ничего твои хваленые пушки не смогли сделать.

Федор нахмурил брови.

– Ну, что было, то было, – проговорил он. – Но ведь тогда и время было другое. Сегодня Русь уже не та, понимаешь, старик? Скоро на Амур прибудет огромное войско, которое встанет гарнизонами по всей границе. Хотя прежде надо эти границы установить. Ты вот, княже, человек бывалый, но и ты, поди, не знаешь, где тут есть граница. Так ведь?

– Не знаю, – согласился тот.

– Ну вот, закон нужен, тогда и порядок будет. А пока же мы с манзуром к друг другу безнаказанно гуляем. Да было б хоть с миром ходили. А то ведь… – Федор вдруг внимательно посмотрел на старика. – Разве ты, княже, не чуешь, что порохом запахло?

– Чую, чую, – кивнул тот. – Коль оросы вернулись на Амур, обязательно война будет. И кто в ней победит, неизвестно. Был бы жив ваш Хабар, – тогда другое дело. Шибко храбрый был атаман! Жаль, врагами расстались, а то бы друзьями были верными. Ты просил меня рассказать о нем? Ну так слушай…

4

Лавкай никогда не забудет ту зиму 1652 года. Тогда Ярко Хабаров со своими людьми уже овладел крепостями даурскими и велел даурам платить ясак русскому царю. Те упрямились. Пытались договориться с атаманом. А у того одно слово: коритесь! Иначе худо будет. Ну и где надо силу применил. Многие князья вконец перестали сопротивляться и приняли власть белого царя. Но только не Лавкай. Не хотел он быть под пятою московского богдыхана. Думал, задобрит Хабара (кто ж откажется от дорогих подарков?), и тот оставит его в покое. Вот и повез ему два мешка мягкой рухляди.

– Воро-о-та! Эй! Гой! Гой! Гой! – ранним морозным утром послышался громкий гортанный голос у крепостных стен Ачан-городка.

На высоком земляном валу тут же показался бородатый стрелец в зипуне и островерхой лисьей шапке с тяжелым фитильным мушкетом в руках.

– Кто такие? Что надоть? – сонно спросил он.

Разглядев внизу пару саней, запряженных по две лохматых лошади гусем, снова спросил:

– Говорю, кто такие и с чем прибыли?

– Ну открывай же, орус! Князь едет. Шибко большой князь. Хабара атамана говорить, ясак ему дарить, грамота писать, – послышалось в ответ.

Стрелец наконец понял, что это за люди. Почесал заиндевелую бороду, пробурчал недовольно что-то себе под нос и пошел отворять ворота. Заскрипели полозья, и вот уже в клубах потного пара, шедшего от лошадей, в крепость въехали сани. Впереди бежал посыльный, чтобы доложить атаману о прибытии гостей.

В это время Ерофей находился в приказной избе. Он только что славно позавтракал и теперь пребывал в хорошем расположении духа. Усевшись за большой, сбитый из струганных сосновых досок стол, служивший одновременно и для обедов и для казенной работы, он стал писать письмо якутскому воеводе. Делал это Ерофей часто, дабы держать начальство в курсе всех своих дел. Время от времени он брал в руки стоящий перед ним кубок с брагой и делал небольшой глоток. Брага была крепкой, круто заправленной лесными травами, и атаман довольно покрякивал.

Поодаль от него, у затянутого бычьим пузырем окна, молодая девица Фрося, служившая при атамане кухаркой, серыми влюбленными глазами смотрела на хозяина. Широкоплечий и осанистый, с рыжей курчавою бородой, он выглядел моложе своих сорока двух лет. Может, порода такая, а может все дело в сибирском морозе, который не дает состариться. Люб, ох, и люб был Ерофей Фроське. Только все это зряшное. Ну разве мог он низойти до нее, дочери простого ленского плотогона? Да и жена у него где-то там в Сибири есть, а Фроську же он считает почти ребенком. Коли б было не так, то не звал бы он ее дочкой.

– И сам Лавкай с ними, атаманушка! – сообщив Хабарову о прибытии гостей, добавил вбежавший в приказную избу караульный.

– Ну так веди его ко мне! – приказал атаман. – Буду рад принять такого высокого гостя.

Может, наконец, опомнился, княже, и по примеру других даурских правителей тоже решил принять власть нашего царя? – подумал он.

Вскоре тяжелая сосновая дверь вновь отворилась, и в избу вместе с клубами морозного воздуха ворвался чужой дух. Это был Лавкай, явившийся в сопровождении двух молодых сподручников.

– Ну, здорово, князь! – вставая с широкой березовой скамьи, поприветствовал его Ерофей и отвесил ему земной поклон. – Давненько мы с тобою не виделись.

– Да как же? На прошлой неделе и виделись, – приложив правую руку к сердцу и чуть склонив голову, произнес князь.

Он уже давно жил рядом с русскими и потихоньку выучил их язык. Правда порой ему не хватало чужих слов, чтобы что-то выразить, и тогда он пытался объяснить все жестами.

А ведь он прав, этот хитрый лис, подумал атаман. Не далее как на прошлой неделе они случайно встретились на лесной тропе, когда Ерофей с отрядом казаков на лошадях возвращался из Кумарского острога. Князь тоже был не один, с ним была его небольшая конная дружина.

– Ну что, князь, будешь платить ясак? – в который уже раз спросил Лавкая Хабаров. – Ведь, почитай, уже все ваши князцы покорились русскому царю. И только ты упрямишься. Смотри, рассердится наш государь, и тогда пеняй на себя.

Может, хоть на этот раз они договорятся, подумал атаман, предлагая князю отдохнуть с дороги и принять угощение.

– Фроська! А ну быстро распорядись со жратвой! – приказал он стряпухе, и та заметалась по избе.

– Вот сейчас мы с вами бражки-то ядреной и отведаем, – потирая руки, весело проговорил Ерофей, усаживая гостей за стол. – Я ведь, Лавкай, еще никогда тебя ею не угощал, так ведь?

– Не надо бражка, – попытался остановить атамана Лавкай. – Моя не кушай приехал – моя подарки привез.

Лавкай сделал знак, и его сподручники вытряхнули на тесовый пол содержимое двух мешков. То были шкурки серебристого и черного соболя, маленькие стального отлива – белки, шелковистые – горностая, рыжеватые – колонкá. А еще были две шкуры чернобурки и большая – медведя.

У Ерофея загорелись глаза, когда он увидел это богатство. Перед ним была та самая мягкая рухлядь, которая ценилась во всем мире наравне с золотом.

– Тебе, атаман, подарки прими. Шибко моя тебя любит, – сверкнув хитрыми лисьими глазками, произнес Лавкай и низко поклонился Ерофею.

Атаман задумчиво огладил свою рыжую бороду.

– Спасибо, князь, – нахмурившись, сказал он. – Но мне таких подарков не надо. Понимаю тебя. Ты хочешь меня этим задобрить, чтобы не платить нашему царю ясак. Но не выйдет! Я государев человек и покупаться на твои цацки не намерен. Так что, коль не хочешь, чтоб я тебе, псу этакому, дал по морде, забери свои шкуры назад.

В расстройстве Ерофей подхватил с письменного стола кубок с остатками браги и выплеснул ее себе в глотку, после чего, утерев бороду кулаком, начал ходить по горнице, размахивая полами поддевки.

Лавкай не знал, что делать. Он стоял посреди избы и растерянно глядел на атамана.

– Так ты будешь платить ясак, в который раз тебя спрашиваю? – схватив князя за грудки, зло проговорил Ерофей.

– Не буду, – послышалось в ответ. – Русский богдыхан – не наш богдыхан. Зачем ему платить?

Услышав это, Хабаров крепко выругался.

– Ах ты рожа паршивая! Да как ты смеешь так говорить? – с размаху хрястнул он своим тяжелым кулаком по столу. – Эта земля принадлежит нашему государю, значит, все, кто здесь живет, его подданные. Да, да, и ты, Лавкай, его раб. И не лыбься… Говорю тебе, грозу на себя навлечешь, коль будешь артачиться.

– Мы не боимся твой царь!. И тебя, атаман, не боимся! – неожиданно выказал свою прыть Лавкай. – Нас, даур, много. А еще есть дючер, есть ачан. Шибко много. Побьем мы тебя, атаман.

Лицо Ерофея побагровело.

– Значит, не хочешь с нашим царем-батюшкой жить в мире? А ведь мы к вам когда-то шли для торговли, – остановившись перед Лавкаем и подняв кверху указательный палец, сказал он. – Земли нам вашей не надо было. А вы как нас встретили? Лучным боем! Тогда-то и решил наш государь взять вас под свою высокую руку. Дабы вы больше не воевали нас, а жили бы с нами миром.