Страница 19 из 19
Мартынов хлопнул в ладоши:
– Прекрасно, граф! Ваша логика вызывает восхищение.
Мартынов стал что-то писать на листе бумаги, поставил красивую подпись и протянул Соколову:
– Вот, Аполлинарий Николаевич, разрешение вам на допрос Зинаиды в Лефортовской тюрьме. У меня просьба: хорошенько «поводите» Зинаиду. Вы умеете это делать. Еще свежо воспоминание о деле скрипача-виртуоза Казарина, которого только вы сумели разговорить. Удачи вам! – Пожал гению сыска руку.
Когда Соколов был уже в дверях, Мартынов, вечный скептик, добавил:
– Но я все еще сомневаюсь в том, что убийца – Гершау. Ему нет никакого резона убивать молодую, полную красоты жену. Мы беседовали с людьми, которые знали эту семью, и все в один голос говорят – это была самая дружная на свете пара. В этом убийстве нет здравого смысла…
Соколов придерживался правил: войдя на светский бал, сразу же танцевать. И второе: всякий разговор заканчивать самому. На этот раз он уже с порога бросил реплику:
– Александр Павлович, ты видел много преступлений, в которых был здравый смысл? А почему в этом убийстве он должен присутствовать? И потом, нам ведь не все обстоятельства известны. Будь здоров, начальник!
Глава IX
Клеопатра из лефортовской тюрьмы
Под тюремными сводами
Соколов остановил легкую коляску, запряженную парой, сказал:
– Гони в Лефортово, к военной тюрьме!
Военная тюрьма в старинном Лефортове была построена в 1880 году по самым передовым американскому и западноевропейскому образцам. Была она К-образной формы, обнесена по всему периметру четырехметровой крепостной стеной. И отличалась тюрьма удобствами, невиданными в других московских «мертвых домах» – Центральной пересыльной (Бутырской), губернской (в Малых Каменщиках), исправительной (Матросская улица) и женской (Новинский переулок, 16).
Потолки высоченные, отопление уже в начале XX века стало паровым. Если встать в камере на стол, то и нынче с сердечной тоской лишенного свободы можно обозревать лефортовские окрестности: надзиратели сквозь пальцы смотрели на это безобидное нарушение режима.
В Лефортовском узилище в каждой камере был водопровод с умывальником, а еще клозет со сливным бачком. Роскошь!
Здесь отбывали наказание сто – сто тридцать нижних чинов, хотя камер – двести пятьдесят. Если учесть, что обычно сидели по двое, большинство камер всегда пустовали.
Пройдут годы, и об этом учреждении с ужасом, вполголоса будут говорить москвичи. Эта тюрьма в 1936 году войдет в ведомство НКВД. Тысячи людей, чаще всего безвинных, в годы большевистского лихолетья будут томиться в его крепостных стенах.
…А пока что через Покровку и Старую Басманную на обычном городском лихаче граф Соколов катил на окраину Москвы.
Соколова встретил корпусной дежурный по фамилии Бурмистров. Это был крупный мужик лет сорока из орловских крестьян, очень добродушный и веселый. За ним установилась кличка Бурмила.
– Сей миг доставлю из девяносто второй. – Негромко засмеялся: – Чудит она, раздевается догола и по камере бегает. Уж и замечания ей говорили, внимания не обращает. Не в карцер же сажать!
– Тебе что? Пусть себе бегает.
– Да пол каменный, холодный, – вздохнул сердобольный корпусной. – Не приведи Господи, простудится.
Когда Бурмила, громыхая сапогами по металлическому, словно подвешенному полу коридора, ввел для допроса Зинаиду Дитрих, она кокетливо улыбнулась, искоса взглянула на сыщика и томно произнесла:
– Граф, как я счастлива видеть вас!
Соколов с доброжелательностью отвечал:
– А я – нет. Предпочел бы встречаться в «Яре» или в директорской ложе Большого театра. Было бы приятно увидать вас, сияющую красотой, в Дворянском собрании, где с радостью танцевал бы с вами.
За сутки ареста Зинаида успела вся сникнуть, глаза женщины были переполнены печалью.
Соколов с грустью смотрел на несчастную женщину.
– Знаете, какое меня охватывает чувство, когда я прихожу в тюрьму?
Зинаида вопросительно взглянула на сыщика.
– Меня поражает та тоска, безысходная скука, которые словно разлиты в воздухе. Кто-то очень точно сказал: тюрьма – это кладбище живых. Уже через несколько месяцев заключения все арестанты делаются похожи один на другого. Походка у всех тяжелая, движения и мысли вялые, цвет лица болезненно-серый, взор тусклый. – Сыщик сочувственно посмотрел на собеседницу. – Особенно тяжело переносит заключение женщина, привыкшая к хорошей жизни, к изящному обществу. Все нервы натягиваются до крайнего предела. Даже на психике это отражается…
Зинаида, встрепенувшись при последних словах, прислонила палец к губам, едва слышно издала звук «шш…». Подавшись вперед, таинственно прошептала:
– Граф, я вынуждена открыться: я жду от вас ребенка. И любовь моя к вам все растет. Прошу, нет, требую: разделите со мной брачное ложе. Незамедлительно!
И Зинаида стала раздеваться, быстро и ловко расстегивая застежки и пуговицы, швыряя одежды на пол.
Соколов со спокойным любопытством наблюдал за ней. Зинаида предстала во всей своей блистательной красоте – плотное розоватое тело, крепкие груди с налитыми сосцами, развитые бедра и стройные ноги.
Она легла на диван в самой непристойной позе, поманила:
– Ну, иди скорей, только дверь закрой на ключик!
– Божественная, ласкать ваши перси и лядвии – мечта королей. Но не будем забывать, что сейчас мы не в опочивальне. К моему отчаянию, любовные игры придется отложить на срок, который зависит только от вас.
Зинаида резво села на диване:
– Хочу к себе домой – вместе с вами…
Соколов невозмутимо продолжал:
– Зинаида Васильевна, испытывая душевное к вам расположение, должен вам конфиденциально кое-что сообщить. Многомесячное тюремное сидение отражается на психике. Положим, что болезнь скоропостижно поразила вас. Судя по всему, это паранойя эротика. Говоря по-русски – любовное сумасшествие. В вашем случае налицо все признаки этой болезни, кроме единственного, который обязательно присутствует у всех пораженных этой самой паранойей.
Зинаида поднялась с дивана, вся подалась вперед. Тема разговора явно ее заинтересовала.
Соколов продолжал:
– Я сейчас назову этот признак, и вы сами убедитесь, что болезнь симулировали неумело, без знания дела. Хотя мне глядеть на вас – сплошное удовольствие, можете сидеть раздетой, хотя это несколько сбивает с мыслей.
Зинаида подалась вперед, проговорила:
– Что дальше?
– По исследованиям знаменитого судебного психопатолога доктора фон Крафт-Эбинга, профессора Венского университета, при любовном психическом расстройстве в силу того, что непременно бывает поражена вегетативная нервная система, у больного дрожат кончики пальцев. – Соколов сочинял вдохновенно. – Этот признак – обязательный. А у вас, сударыня, этого главенствующего признака нет. Так что вы – симулянтка!
Зинаида фыркнула, покрутила головой и с иронией произнесла:
– Что, вас сюда пригнали на помощь этому несчастному Мартынову? Я с ним не пожелала разговаривать, не хочу и вас видеть. Все! – Через мгновение: – Дайте папиросу!
Соколов, хотя сам никогда не курил, приносил на допрос для заключенных самые изысканные папиросы. Он протянул запечатанную пачку «Северной Пальмиры»:
– Все ваше!
Зинаида немного подумала, кивнула:
– Спасибо, не откажусь.
Она протянула руку. Соколов увидал, что на сей раз кончики ее пальцев отчаянно дрожат. Сыщик улыбнулся и спокойно, словно вел беседу в светском салоне, доверительным тоном произнес:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.