Страница 1 из 147
Парецки, Сара.
Критическая масса
ВЕНА, 1913 год.
И был свет
Слог - мягкий крик экстаза. Она никогда не видела цветов, подобных тем, что на полу: красный переходил в оранжевый, желтый, зеленый. Пурпурный цвет такой насыщенный, как виноградный сок, что ей хочется в него проникнуться. Когда она подбегает посмотреть, цвета исчезают. Ее рот недоуменно округляется: она
думала, что фрау Гершель нарисовала радугу на полу. Затем она видит, что он снова появляется у нее на руке.
На фоне накрахмаленного белого цвета ее матросской рубашки она может разглядеть пурпур, который
проглотил деревянный пол . Она поглаживает ее и смотрит, как на ее руке колышется цветная рябь.
«Мартина!» ее мать резко шепчет. «Ваши манеры».
Она неохотно поворачивается и делает реверанс фрау Гершель. Ее черные ботинки так крепко держат ее лодыжки,
что она не может двигаться и чуть не падает. Ее мать хмурится, отчаянно желая, чтобы ее неуклюжий ребенок
произвел хорошее впечатление на ее работодателя.
Биргит, воспитательница детских домов , не скрывает ухмылки. Маленькая Софи Гершель не смеется, а
только делает пируэты в своих белых тапочках и делает глубокий реверанс перед мамой Мартины. «Думаю, ребенок даже не заметил лошадку-качалку», - говорит фрау Гершель, смех едва
скрывает ее раздражение. «Но Софи ей поможет. Вы можете оставить ее здесь, в детской, фрау
Сагинор. Вы можете спуститься в швейную, чтобы начать белую работу. Биргит накормит Мартину, когда
она принесет Софи свой обед.
Шестилетним детям остается смотреть друг на друга. Волосы Софи цвета льна и собраны
в колбасные кудри, завязанные от лица лентой из роз. Черные волосы Мартины заплетены в косу, они так
сильно стянуты с ее лица, что за ее ушами видны белые полумесяцы кожи. На Софи платье,
красиво вышитое и собранное от матери Мартины, но сама Мартина носит матросский топ и
темную юбку. Даже если бы дома были деньги на тонкую нить и ткань для платьев Софи - а
их нет - дочь фрау Сагинор не могла бы быть замечена в такой изящной одежде. Позже маленькие девочки будут проводить вместе столько времени, что не вспомнят эту первую встречу,
ни подлость Софи, щеголяющая одной дорогой игрушкой за другой, ни детской горничной Биргит,
дающей Мартине кусок хлеба с гусиным жиром. на обед, пока Софи
ест густой суп и апельсин, ни Мартина, которая затмевает Софи с синьором Каперелли, итальянцем, который учил музыке многих
буржуазных детей Вены.
"И этот? Она тоже играет? - спрашивает синьор Капелли Биргит, зевнув
полчаса над случайным выступлением Софи .
«Она всего лишь дитя шитья, которого привезли, чтобы развлечь фройлейн Софи», - фыркает Биргит. «Но дома я играю на флейте тети», - говорит Мартина. Она осмеливается очевидным разочарованием иностранца в Софи и видит шанс отплатить другой девушке за ее пренебрежение. Синьор Каперелли достает детскую флейту из саквояжа, в котором хранится его музыка. Мартина дует на него, чтобы согреть, как ее научила тетя. Она закрывает глаза и видит, как радуга падает на пол детской. У каждого цвета есть записка, и она играет на радуге или пытается. Ей хочется плакать, потому что она не сделала так, чтобы звуки соответствовали цветам. Она возвращает флейту, багровую от стыда.
Синьор Каперелли смеется. «Тетя, она любит шум герра Шенберга? На мой взгляд, он не занимается музыкой! »
Когда Мартина не отвечает, все еще глядя в пол, Каперелли снова роется в своей сумке и извлекает лист с простой музыкой. «Вы можете читать заметки, да? Отдай это своей тётушке. В вашем маленьком возрасте, уже ты в любви со звуком, но теперь вы научитесь делать песню, не воют кошка на Пратере , как г - Шенберг макияж, Ši ?»
В последующие годы Мартина ничего из этого не вспоминает, хотя флейта ее всегда успокаивает. Она помнит только радугу на полу и открытие, что ее создали граненые стекла в окнах детской.
1
моя спина через мою тонкую рубашку. Был сентябрь, но в прериях жара по-прежнему была яркой в середине лета.
АДСКАЯ КУХНЯ