Следуя своему выбору

Съездив к своим родителям, я рассказал обо всех случившихся изменениях. Тяжело было видеть, как они восприняли эту новость. Мама заплакала, а отец долго молча смотрел в вечернее тёмное окно. Внучку они очень любят, и если не могут приехать сами, то всегда ждут в гости. Естественно, при возникшем раскладе их общение с ней станет таким же невозможным, как и моё. Может быть, в тот момент к ним пришло ещё и осознание иллюзорности их модели семейной жизни, годящейся только для таких людей, как они.

Понемногу привыкаю к новому укладу своей жизни. Начал снова спокойно задерживаться на работе, ведь домой мне спешить теперь не надо. Михаил иногда ведёт со мной душеспасительные беседы. Вот сейчас опять сижу у него в кабинете. Всё, что касается нашего изделия, мы только что обсудили, и разговор плавно перешёл на мою новую жизнь. Неудивительно, ведь настроение у меня поганое, и на лице это написано крупными буквами.

– Слушай, на тебя глядеть – одни слёзы, – хмуро бросает начальник.

– Считаешь, мне надо танцевать от радости? – пожимаю я плечами.

– Я не призываю тебя к радости, – усмехается он. – Просто хочу сказать, что в жизни всякое бывает, в том числе и такое, когда люди выясняют свою несовместимость.

Миша с полным правом может об этом говорить, поскольку лет семь назад через развод уже проходил. Ещё в институте сочетавшись браком с девчонкой из нашей группы, он почти сразу понял свою ошибку, но процесс затянулся аж на несколько лет. Хорошо, что до появления детей не дошло. Правда, сейчас, имея уже вторую по счёту семью, он, как я понимаю, всем доволен.

– Твой случай является каноническим предательством, но надо это пережить, расправить плечи и идти дальше, – назидательно продолжает однокашник и резко припечатывает: – Хватит быть мокрой курицей! Посмотри на себя в зеркало и подумай…

– Уже смотрел… – вздыхаю. – Ничего хорошего там не увидел.

– Неудивительно. Вспомни, как в одном известном фильме было сказано, что в сорок лет жизнь только начинается. А ведь тебе ещё нет сорока, значит тем более должен думать, как строить свою дальнейшую жизнь. Рано ещё себя списывать в утиль! Вспомни, каким ты был в институте. Девки тебе на шею просто вешались.

– Наверняка это было из-за моего отца. Слишком выгодным был женихом, – отмахиваюсь я.

– Возможно, но всё равно ты был другим. Всегда улыбался, брюха вот этого не было… – Мишкин указующий перст направлен на мой животик. – Вспомни, как все за тебя болели, когда ты плавал!

– Так когда это было…

– А сейчас ты уже разучился держать себя в форме? Скажешь, семейная жизнь довела? А по-моему, ты сам себя запустил. Нельзя быть таким… хлюпиком! Про женщину, которая перестаёт за собой следить, говорят, что она обабилась, насчёт мужиков – не знаю, но, наверно, что-то в таком же духе.

Слушаю и думаю, что он, конечно, опять прав во всём, и это совпадает с моими невесёлыми полуночными мыслями при разглядывании своего отражения в зеркале. Действительно, кому я такой, как сейчас, нужен?

– Встряхнись! – развивает тему мой однокашник. – Все должны видеть, что у тебя всё хорошо. Надень на рожу улыбку. Начнёшь улыбаться – внутри сразу тоже полегчает. Запомни, все должны видеть, что у тебя всё отлично!

– На работе – это понятно, а вот дома что делать? Ведь я прихожу в ту же квартиру, где ежедневно вижу ту же женщину. Пусть сейчас я к ней ничего не испытываю, но свыкнуться, как ты правильно сказал, с предательством мне очень трудно.

– Меняй квартиру! Чем скорее это произойдёт, тем лучше.

– Но ведь я там прожил все свои тридцать семь лет!

– Ты её всё равно не сможешь сохранить. И поверь мне, с разменом надо спешить, а то твоя бывшая, с её ушлостью, может вообще тебя оттуда выкинуть.

– Я же там прописан!

– Ты что, ещё совсем ничего не понял в теперешнем беспределе? – глядя на меня с сожалением, вздыхает Миша. – Будто в облаках витаешь или живёшь в каком-то другом измерении… Это при советской власти декларировалось, что человек человеку друг, товарищ и брат. Это вбивалось в нас с детства. Вот все и пытались равняться под этот лозунг, но сегодня он перестал работать. В условиях так называемой свободы сейчас из многих людей резко попёрла вся грязь, которая прежде старательно скрывалась. Сейчас существует свобода в том числе и от проявлений человечности.

Слушаю Мишу и понимаю, что он говорит о том, о чём я сам думал ночью, только другими словами.

– В контексте сказанного запомни – по нынешним временам никого интересовать не будет ни твоя прописка в этой квартире, ни твоё право собственности. Наймёт она каких-нибудь мальчиков со своего рынка, и выкинут тебя голяком на улицу. И ничего ты никому не докажешь! Жизнь нынче такая…

Наверно, так может случиться. Особенно если принять во внимание, какой теперь стала Люся. Вполне вероятно, что она может попытаться отжать у меня всю квартиру. Это значит, нужно спешить с разменом.

– Пожалуй, ты прав… – я вздыхаю. – Надо скорее искать варианты и разъезжаться, пока не поздно.

– И не только это, – не успокаивается мой воспитатель. – Займись собой! Вон сколько сейчас так называемых «качалок» в подвалах пооткрывалось. Накачай мышцы, включи блеск в глазах и стань нормальным мужиком, а не облаком в штанах, как сейчас. Глядишь, потом сможешь заново устроить свою жизнь. Подумай! Я тебе дело говорю.

Наша квартира, где за тридцать семь лет моего в ней проживания для меня каждый угол стал родным, превратилась в обычную питерскую коммуналку. Практически сразу после развода Люся стала приводить в наш бывший совместный дом какого-то мужика, который периодически остаётся у неё ночевать. Называет она его Василёк. Похоже, их отношения длятся уже немало времени, ведь бывшая жена в дни таких посещений возвращается домой гораздо раньше и всегда встречает его готовым ужином. Стараюсь не обращать на это внимания и после своей вечерней холостяцкой трапезы сразу ухожу к себе в комнату. Люсин сожитель моложе её, со мной здоровается, но смотрит как-то странно. Что вижу в его взгляде, я пока не понял. Короче, приходить в родной дом становится неприятно.

После Мишиной воспитательной беседы я твёрдо решил привести себя в порядок и за доступные для меня деньги нашёл относительно недалеко от дома спортзал – как теперь это называют, качалку – и три раза в неделю старательно сгоняю лишние накопления со своего тела, наращивая мышцы. Компания там подобралась разношёрстная – от скорее всего бывших сидельцев до нынешних так называемых бизнесменов. Количество людей на тренировках бывает разным, но постоянный костяк сохраняется. Парни нормальные, хотя порой грубоватые и со своеобразной лексикой. Конечно, я тоже располагаю некоторым запасом ненормативных слов и, случается, их применяю, но тут язык сугубо специфичный. Кроме этого впечатляет наличие у некоторых мужиков многочисленных татуировок…

Верховодит всей нашей компанией Сан Саныч, очень странный дядька лет, думаю, под пятьдесят. На вид он не самый мощный из нас, но крепко сбитый, спокойный, рассудительный, а иногда и очень жёсткий. В нём чувствуется какая-то непонятная внутренняя сила, и когда он начинает что-то негромко говорить, все мы замолкаем и почтительно слушаем, поскольку знаем: Сан Саныч зря не скажет. Возможно, потому он и самый уважаемый. Меж собой мы называем его Бригадиром. Меня в состав тренирующихся приняли вполне благосклонно. Сначала опытная публика, конечно, похихикала над моей нынешней немощью, но вполне по-доброму. Часто в ходе тренировок получаю полезные советы, особенно от Сан Саныча, который, как я понял, занимается своим телом очень давно. Стараюсь за добро платить тоже добром. Однажды, когда он обратился ко всем, нет ли у кого в данный момент с собой денег, я дал ему в долг почти всё нашедшееся тогда в моём кошельке, оставив себе только на транспорт. После недавней зарплаты у меня осталась некоторая сумма, и я решил, что сосисок в холодильнике до следующей мне должно хватить. Это случилось всего лишь после третьего моего занятия, и мне показалось, что Бригадир этому даже удивился.