Следуя своему выбору

– Рад бы, да денег почти нет.

Он молча лезет в кошелёк и достаёт две купюры.

– На! Отдашь, когда сможешь.

В понедельник после тренировки я пригласил Сан Саныча навестить то кафе, в котором мы с ним уже бывали дважды. Бросив на меня ироничный взгляд, он согласился, но сказал, что вряд ли мне сейчас стоит тратить деньги на такие посиделки. Но всё-таки сейчас мы вдвоём сидим за столиком.

– Я бы с удовольствием пригласил сюда всех, кто помог мне, но очень сильно ограничен в деньгах. Нам ведь зарплату совсем платить перестали… – невесело признаюсь я после первого тоста с благодарностью за помощь.

– Ты, Пашка, не в меру совестливый, – задумчиво замечает Бригадир.

– А разве это плохо?

– С человеческой точки зрения это прекрасно, только таким людям, как ты, жить бывает очень трудно. Особенно сейчас, когда наступило время цинизма. Я, кажется, уже говорил, что Бог – это сострадание, а безбожие – это цинизм. Так вот, цинику жить легче, ведь он лишён желания, да и способности примерить на себя страдания других. Он для достижения своей цели готов пройти по головам, а может быть, и по… трупам. И сейчас наступило время именно таких людей.

– Возможно, ты и прав, – бормочу я, вспоминая поведение своей бывшей жены. – Но ведь сказанное тобой не означает, что каждый может стать циником. Многое зависит от того, какое воспитание человек получил в детстве в семье.

– Это ни о чём не говорит! – резко возражает мой собеседник. – Даже ангелоподобный человек, однажды вкусив плоды неправедных действий, способен ощутить в себе тягу к повторению поступков, которые дали ему возможность получить что-то запретное, но так им желаемое. Нет тормозов в самом человеке! Только страх перед наказанием кем-то, кто много сильнее, может заставить каждого из нас держаться в рамках морали. Я имею в виду страх перед неотвратимой Божьей карой ещё в этом мире или в том, который мы познаем только после смерти.

Слушаю Сан Саныча и снова думаю, что судьба свела меня со странным, но очень интересным человеком. Казалось бы, простой строитель, то есть представитель профессии, которая никогда не считалась особо интеллектуальной, а ведь неплохо знает Достоевского и мыслит просто философски! Может, уголовное прошлое, о котором он говорил, то есть отсидка в зоне, сделало его философом? Или я оцениваю, как сноб? Вообще, надо признать, что о многом из того, о чём сейчас он говорит, я никогда не задумывался, сидя в своей скорлупе технических разработок.

– Человек слаб, – между тем продолжает Бригадир. – Ему обязательно нужен тот, кто поможет преодолеть искушения и соблазны, а это только Бог. Недаром к нему обращаются с просьбой «укрепить»!

– Но ведь тем, кто укрепляет в случае сомнений, может быть и друг или просто старший товарищ, – возражаю я.

– Ты не понимаешь… – с лёгкой досадой останавливает меня Сан Саныч. – Советчиков может быть много, причём и добрых, и не добрых. Когда я сказал о совестливости, то имел в виду такое состояние, когда мы, порой бессознательно, сравниваем свои поступки с Божьими заповедями и решительно отбрасываем то, что им противоречит. Если же над нами стоит только закон, который, как ты уже, наверно, понял по своему случаю, то работает, то не работает, человек, не обременённый пониманием присутствия Бога, подсознательно начинает искать лазейки, как этот закон обойти. Пример – твоя бывшая жена с её угрозами позвать каких-то мальчиков с рынка. А сколько таких мальчиков творят суд и расправу, никого и ничего не боясь?

Не хотелось бы обидеть Бригадира, но, кажется, я готов в начавшейся дискуссии использовать в качестве примера пятничный случай.

– Но ведь когда мы проникли в мою бывшую квартиру, это трудно назвать праведным деянием.

– А что в наших действиях было неправедным? – усмехается он. – Дверь мы не ломали, морды никому не побили, а просто пришлось объяснить твоей бывшей кое-что из того, чего она не понимала или до сих пор не понимает. Ничего мы не нарушили! Она нас пустила сама, а дальше было убеждение с позиции силы. Согласись, что, когда наши силовые службы требуют от нас соблюдения закона, они тоже действуют с позиции имеющейся у них силы. Если бы этой силы не было, все бы их посылали по известному адресу, а так каждый из нас подсознательно прикидывает, как ему будет потом «бо-бо» в случае невыполнения предписанных требований. Разве не так?

– Так… – вздыхаю я, не видя в его словах нарушения логики.

– А вот если бы у каждого из нас был в сознании Бог, то и силовики стали бы не нужны. Тогда бы мы сами своими поступками не оскорбляли окружающих людей. Вот и весь расклад.

– Но ведь цинизм, о котором ты говорил, – это гораздо более широкое понятие.

– Каким бы широким оно ни было, именно это понятие определяет сегодняшнее общественное устройство. Согласись, ведь и люди, и нынешняя власть спокойно отвергают и мораль, и нравственные ценности. К слову, в воскресенье, заметь – на Невском, на книжном развале видел руководство по сексу! Для меня, человека, воспитанного на хорошей книге, увидеть такое на Невском – это святотатство! А теперь это в порядке вещей и никого не удивляет. Вот тебе и цинизм общества в полный рост. Кстати, я видел, у тебя собрана неплохая библиотека, надеюсь, ты не станешь её оставлять своей бывшей?

– Я бы сразу забрал, но, когда практически ночью срочно перебирался к родителям, не стал заходить в комнату, где она спала.

– Вот! – Бригадир торжествует и, видимо, по этому поводу сам наливает нам ещё по рюмке. – Ты тогда повёл себя, как совестливый человек, пойдя на поводу у цинизма её поступка. Скажешь, я не прав?

– Прав… – вздыхаю я, думая о том, что действительно сегодня слишком часто мне приходится пасовать перед, как было сказано у классика, «свинцовыми мерзостями жизни».

Часть 2

Наука выживать

Выбрав выходные для подготовки оставшихся вещей к транспортировке на новое место, в субботу приезжаю по своему прежнему адресу. От помощи в сборах, предложенной родителями, отказался, посчитав, что им находиться там будет тяжело. Открываю дверь комплектом ключей, переданным мне накануне в присутствии Сан Саныча. Бывшая жена, услышав, как хлопнула входная дверь, выходит в прихожую. Решив, что пора вспомнить, кто тут настоящий хозяин, с порога заявляю:

– Я сейчас буду собирать вещи. Уложу их в той комнате, в которой прежде спал. Постараюсь увезти, как только будет возможность их разместить в новой квартире.

На лице бывшей благоверной вижу брезгливую улыбочку.

– Я тебе помогла, – усмехаясь, заявляет она. – Твоё барахло туда уже вынесла.

Понимая, что это очередная провокация, открываю дверь и вижу небрежно сброшенные в кучу прямо на полу какие-то мои старые вещи.

– Ну это ещё не всё, – спокойно бросаю с ответной усмешкой. – Я заберу всю библиотеку, которую собирал на свои деньги.

Честно говоря, упоминать про то, кто, сколько и куда вложил, мне совсем не хочется, но сейчас я вижу, что без этого не обойтись, ведь это единственный язык, который теперь понимает Люся. Она в ответ пожимает плечами и скрывается в бывшей гостиной.

За час увязал в узлы и то, что может пригодиться, и то, что просто мне дорого. Когда вхожу в комнату, где стоит мебельная стенка с книжным шкафом, слышу ехидное замечание:

– Разве тебя твои папочка и мамочка в детстве стучаться не приучили?

– А я у себя дома, – бросаю через плечо и, отодвинув в сторону приготовленные для транспортировки на рынок какие-то тюки с импортными шмотками, начинаю выгружать с полок книги.

Библиотека сложена в стопки и связана ещё за час и тоже перенесена в комнату, в которой я раньше ночевал. В заключение брожу по квартире и забираю то, что когда-то нам оставляли родители, переезжая к себе. Это – память, и её я собираюсь сохранять. Наполнилась целая сумка, которую я привёз с собой. В общем, получилось солидно… А ведь есть ещё и мебель! Пока я не очень понимаю, как буду всё перевозить, но Сан Саныч, сказав про будущую помощь, вселил в меня надежду, что и в этом случае мне не дадут пропасть.