Страница 5 из 12
Остальная скотина на ферме не продвинулась дальше A. Также выяснилось, что животные поглупее – овцы, куры и утки – не в состоянии выучить Семь Заповедей. После долгих размышлений Снежок объявил, что Семь Заповедей можно, по сути, свести к единственной максиме, а именно: «Четыре ноги – хорошо, две ноги – плохо». Он сказал, что в этом изречении заключается базовый принцип анимализма. Всякий, кто всецело его постигнет, будет защищен от человечьего влияния. Поначалу птицы воспротивились, так как им казалось, что у них тоже по две ноги, но Снежок доказал им, что это не так.
– Птичье крыло, товарищи, – объяснил он, – есть орган движения, а не манипуляции. Поэтому оно должно быть приравнено к ноге. Тогда как отличительным признаком человека является РУКА – инструмент, посредством которого он и творит все свои злодеяния.
Птицы не поняли длинных слов Снежка, но приняли его объяснение, и все животные поглупее принялись заучивать новую максиму. Над Семью Заповедями на стене амбара вывели большущими буквами: «ЧЕТЫРЕ НОГИ ХОРОШО, ДВЕ НОГИ ПЛОХО». Когда же овцы затвердили эту максиму, она пришлась им весьма по душе. Очень часто, лежа на лугу, они принимались блеять: «Четыре ноги – хорошо, две – плохо! Четыре ноги – хорошо, две – плохо!» – и повторяли так часами, ничуть не уставая.
Наполеон не проявлял интереса к комитетам Снежка. Он считал, что важнее дать образование молодежи, чем возиться с теми, кто постарше. Случилось так, что вскоре после сбора урожая Джесси и Ромашка ощенились девятью крепкими щенятами. Как только их отлучили от груди, Наполеон забрал щенков у матерей со словами, что он берет их воспитание на себя. И унес на сеновал, куда можно было забраться только по стремянке, стоявшей в сбруйнице, так что их никто не видел. Вскоре все о них забыли.
Неожиданно прояснилась таинственная история с пропажей молока. Свиньи каждый день подмешивали его себе в корм. Тогда же поспели ранние яблоки, и траву в саду усеяла падалица. Животные полагали само собой разумеющимся, что яблоки поделят поровну; однако вышел приказ собрать всю падалицу и отнести в сбруйницу для одних только свиней. Кое-кто начал роптать, но без толку. Все свиньи были единогласны, даже Снежок с Наполеоном. Визгуна послали провести с остальными разъяснительную работу.
– Товарищи! – воскликнул он. – Надеюсь, вы не думаете, что мы, свиньи, делаем это из жадности, как самые главные? На самом деле, многие из нас не любят молоко и яблоки. Я сам их терпеть не могу. Мы принимаем их с единственной целью – сохранить наше здоровье. Молоко и яблоки (это, товарищи, доказано Наукой) содержат элементы, абсолютно необходимые для жизнедеятельности свиней. Мы, свиньи, – работники умственного труда. На нас лежит все руководство и управление этой фермой. Днем и ночью мы заботимся о вашем благе. Это ради ВАШЕГО блага мы пьем молоко и едим яблоки. Вы знаете, что случится, если мы, свиньи, не справимся? Вернется Джонс! Да, вернется Джонс! Уж не хотите ли, товарищи, – воскликнул Визгун почти жалостно, мечась из стороны в сторону и крутя хвостиком, – не хотите ли вы, чтобы Джонс вернулся?
А животные если и были в чем вполне уверены, так это в том, что они не хотят возвращения Джонса. Когда всё представили им в таком свете, возражений не осталось. Ни у кого не было сомнений, насколько важно здоровье свиней. Так что без лишних разговоров решили, что молоко и падалица (равно как и большая часть урожая яблок) должны предназначаться исключительно свиньям.
Глава 4
К концу лета новость о событиях на Скотном дворе облетела половину графства. Каждый день Снежок с Наполеоном рассылали голубей с указанием входить в контакт с животными соседних ферм, рассказывать им о восстании и учить мотиву «Зверей Англии».
Почти все это время мистер Джонс провел в баре «Красный лев» в Уиллингдоне, плачась всем желающим послушать на ужасную несправедливость, постигшую его, когда шайка никчемных животных выгнала его из дома. Другие фермеры на словах ему сочувствовали, но не спешили оказывать помощь. В глубине души каждый был бы рад как-то воспользоваться неудачей Джонса в своих интересах. К счастью для него, владельцы двух ферм, граничивших со Скотным двором, постоянно враждовали. Одна из них под названием Фоксвуд была обширной, запущенной и старомодной фермой, по большей части поросшей мелколесьем, с вытоптанными пастбищами и растрепанными изгородями. Владелец ее, мистер Пилкингтон, являлся благодушным джентльменом и почти все время пропадал на рыбалке или охоте, смотря по сезону. Другая ферма под названием Пинчфилд была меньше и управлялась лучше. Ее владелец мистер Фредерик оказался грубым, ушлым малым, который постоянно затевал судебные тяжбы и любого мог обвести вокруг пальца. Эти двое до того не выносили друг друга, что им было трудно договориться о чем-либо даже в общих интересах.
Так или иначе, восстание на Скотном дворе их порядком напугало, и оба всячески старались не дать своим животным прознать об этом. Поначалу они делали вид, что их смешит сама идея, чтобы животные могли управлять фермой. Это не продлится дольше пары недель, утверждали они. По их словам, животные на Барском дворе (они настойчиво называли ферму Барским двором – так резал им слух «Скотный двор») постоянно грызлись и вскоре должны были передохнуть с голоду. Когда же прошло время, а животные, очевидно, не передохли, Фредерик и Пилкингтон сменили тактику и стали поговаривать об ужасном падении нравов на Скотном дворе. Они рассказывали о каннибализме между животными, о пытках раскаленными подковами и общем использовании самок. Вот что бывает, когда восстают против законов природы, говорили Фредерик и Пилкингтон.
Однако им мало кто верил. Слухи о чудесной ферме, откуда выгнали людей, и животные сами вели хозяйство, продолжали расходиться пусть и в неточном и искаженном виде, и весь год в округе попахивало бунтом. Быки, которые всегда были покладистыми, вдруг делались буйными, овцы валили изгороди и поглощали клевер, коровы опрокидывали подойники, скакуны отказывались брать барьеры и перебрасывали через них наездников. И главное, повсюду напевали (даже со словами) «Зверей Англии». Песня распространялась с поразительной скоростью. Услышав ее, люди закипали от ярости, хотя делали вид, что она их просто забавляет. Они говорили, что не могут понять, как такую несусветную чушь могут петь даже животные. Всякое животное, застигнутое с поличным, секли на месте. Но песня была не истребима. Ее насвистывали дрозды на изгородях, ворковали голуби на вязах, выстукивали кузнечные молоты и вызванивали церковные колокола. И всякий человек, заслышав ее, содрогался, ощущая предвестие злого рока.
В начале октября, когда зерно уже убрали, заскирдовали и начали молотить, на Скотный двор опустилась, взбивая воздух крыльями, стая голубей вне себя от возбуждения. Джонс со своими людьми и еще полдюжины человек из Фоксвуда и Пинчфилда вошли в бревенчатые ворота и приближались к ферме по проселочной дороге. У всех кроме Джонса, шагавшего впереди с ружьем, были палки. Они явно собирались отбить ферму.
Этого давно ждали, и все было готово к их встрече. Оборонительные операции возглавил Снежок, изучивший старую книгу Юлия Цезаря о военных походах, найденную в хозяйском доме. Он так и сыпал приказами, и через пару минут все животные стояли по местам.
Когда люди подошли к фермерским постройкам, Снежок начал первую атаку. Все голуби, числом тридцать пять, замельтешили над головами людей и принялись на них гадить; а пока люди приводили себя в порядок, из-за изгороди высыпали гуси и стали пребольно щипать их за икры. Однако это был лишь легкий отвлекающий маневр, имевший целью сбить с толку противника, и люди запросто разогнали гусей палками. Тогда Снежок повел новую атаку. Мюриел, Бенджамин и все овцы со Снежком во главе бросились на людей и стали со всех сторон бодать и пихать их, а Бенджамин повернулся задом и брыкался. Но и на этот раз люди с палками и подкованными сапогами отбились; и вдруг Снежок завизжал, дав сигнал отступления, все животные развернулись и ринулись через ворота во двор.