Моя тюрчанка

– Это моя… невеста… – чувствуя, как лицо наливается краской, не очень внятно ответил я.

– Что ж, – здоровяк-доктор удобно развалился в кресле, как бы расплылся медузой. – Комиссия, которая займется вопросом от твоей дееспособности – несомненно, учтет вашу романтическую связь…

Психиатр распечатал мне на принтере пошаговую инструкцию по возвращению статуса «полноценного» гражданина. Я пробежал листок глазами: я должен был собрать кучу медицинских справок плюс меня ждал сеанс с клиническим психологом. И мне надо будет доказать комиссии, что я без проблем обслуживаю себя в быту и хожу на работу.

В первую минуту я сник. До сих пор я прозябал почти как хикикомори. А теперь от меня требуется резко поменять образ жизни. Это болезненно – как оторвать от затянувшейся раны присохшие бинты. Мне предстоит устроиться на работу – а значит, и общаться с немалым числом людей. Но – ради нашей с Ширин любви – я готов был перешагнуть через свою социофобию.

Психиатр не забыл выдать мне три коробочки с лекарствами: с нейролептиком, антидепрессантом и снотворным. Мы с моей девочкой уже выходили из кабинета, когда доктор громогласно бросил нам вслед:

– А все-таки, не видать тебе дееспособности, как ослу своих ушей.

Это прозвучало будто проклятие.

7.Рыба на крючке

Мы с Ширин – как бы поменялись местами. Пришел мой черед зависать за компьютером – просматривая вакансии. Но моя девочка была деятельнее меня. Пока я торчал перед монитором – она подметала, скребла и мыла в каждом уголке квартиры. Ходила в магазин. Денег у нас было в обрез – но и из самых дешевых продуктов моя милая готовила такие вкусные блюда, что пальчики оближешь. О том, как продвигаются мои поиски работы – любимая деликатно не спрашивала.

Дела, вроде бы, потихоньку поправлялись. Но две вещи выбивали у меня почву из-под ног. Первая – отсутствие улыбки на лице у Ширин. Она мне всего раз и улыбнулась – в тот памятный день, когда мы впервые заключили друг друга в жаркие объятия. Но мне важно было, чтобы она поддержала меня улыбкой и теперь, когда я ищу работу, борюсь за свою дееспособность. Ведь я делаю это, в конце концов, для того, чтобы обеспечить нам обоим спокойную жизнь.

Второй вещью был мой мозг, превращенный – возможно, от нейролептика – в полужидкий студень. Я не мог сосредоточиться на поставленной задаче. Бессмысленно, не читая, я пролистывал интернет-вакансии. Курьер, разносчик пиццы, сторож, оператор колл-центра… В голове моей нещадно гудело. Я то и дело отвлекался от поиска работы на тетрис, оправдывая себя тем, что мне надо немного расслабиться.

Впрочем, я позвонил по некоторым зацепившим меня объявлениям. Два раза меня даже пригласили на интервью – но в обоих случаях я с треском провалился, что бы не сказать «крупно обделался». Проблема была не столько в задирающих нос потенциальных нанимателях – сколько во мне самом, круглом дураке. Менеджеры по подбору персонала печенкой чуяли: я боюсь и в самом деле быть принятым на работу – хотя и запрятал этот страх в самые недоступные закоулки души. Да – я боялся ломать привычный образ жизни. Боялся, что ежедневно, по восемь или девять часов, мне придется находиться рядом с другими людьми, которые – как рисовало мне нездоровое воображение – обязательно будут шептаться насчет меня и плевать мне в спину.

Но без хвастовства скажу: я не сдался.

Я стал совершать короткие прогулки – один, без Ширин. Чтобы привыкнуть: вокруг меня океаном шумит толпа, но ничего ужасного не происходит. С каждым разом мои прогулки становились длиннее – я все меньше опасался незнакомых людей. Не спросив мозгоправа, я по собственному почину перестал пить таблетки. Полные «колес» коробочки – так и остались белеть на кухонном столе. Через пару недель наступило просветление: я больше не чувствовал, что под моей черепной костью – вместо мозга желе. Мысли постепенно пришли в порядок. И только тогда я решился снова звонить по объявлениям о работе.

На сей раз мне быстро повезло. Я смотался на два собеседования – а третье закончилось моим трудоустройством. Меня взяли курьером. Не самая лучшая работенка – при моих-то фобиях. Целый день кататься общественным транспортом, дышать одним воздухом с незнакомыми людьми – все это было для меня непросто, как сражаться с Медузой Горгоной. Но я твердил себе: я делаю это ради Ширин, ради нашей любви. Я сравнивал себя с циркачом, ступившим на битое стекло или раскаленные угли. Он должен не опозориться и неторопливым шагом дойти до финиша.

Освоившись на работе и получив свой первый аванс, я бросился в поликлинику сдавать анализы. Я обошел всех врачей, которые были перечислены в выданной мне психиатром инструкции. Если б не Ширин – я бы, возможно, бросил это муторное дело на полпути. Но моя звездочка – пусть и совсем не улыбалась – добавляла мне сил уже тем, что была рядом со мной. Свое утро я начинал с того, что крепко целовал свою красавицу. И я заранее знал: поздним вечером – когда я приползу с работы – мы вкусно поужинаем, затем сойдемся в жаркой любовной битве, а потом, в обнимку, сладко уснем.

Помню: за окном падал снег вперемежку с желтыми и алыми листьями. В тот день я – наконец – отважился позвонить психиатру по поводу созыва комиссии, которая признает меня дееспособным. Доктор расхохотался в трубку. Мне живо представились его лошадиные зубы. Все еще давясь противным смехом, мозгоправ дал мне характеристику.

– А ты упорный малый – как муравей!.. – И продолжил: – Тебе предстоит последнее из предварительных испытаний: беседа с медицинским психологом. Если выйдешь из кабинета, не расплакавшись – считай, что ты почти победил. Назначаю твое свидание с психологом на четверг, на два часа.

На четверг я отпросился с работы. Мы с Ширин поехали в диспансер. Моя милая была «группой поддержки» в одно лицо. Впрочем, я не то что б чересчур волновался. Я думал: визит к психологу – чистая формальность. Главное – я собрал в поликлинике все листки с подписями и печатями. Как у нас в Расее говорят еще с дедовских времен: «Без бумажки – ты букашка. А с бумажкой – человек».

Но когда, оставив Ширин в коридоре, я открыл тяжелую дверь в кабинет психолога – моя самурайская смелость вмиг испарилась без следа. В глубине кабинета сидел тощий, как вытянутая змея, человек. Это и был медицинский психолог. Глаза его тоже напоминали змеиные. Одним косым небрежным взглядом – он точно загипнотизировал меня. Подцепил, как рыбу на крючок.

Психолог указал мне на кресло. Я покорно сел. Заранее припасенные слова и фразы превратились в моем мозгу в винегрет. У меня тряслись руки. Я молча таращился на психолога. А он начал:

– Итак, вы тот самый больной юноша, который надеется восстановить свою юридическую дееспособность и жениться на нерусской девушке?..

– А о том, как люди, общество посмотрят на ваш – эм… – брак, вы, конечно, не подумали?.. – елейно улыбнулся психолог.

Я хмыкнул что-то в ответ, что должно было обозначать: а какое обществу дело, на ком я женюсь?..

– Ох, вы еще совсем-совсем инфантильный подросток, – с театральной грустью покачал головой психолог.

А дальше он пустился плести невообразимую словесную паутину. Он доказывал мне: всему свету известно, что союз славянина и тюрчанки не может стоять на любви. Одной из сторон – непременно движет корысть.

– Будь вы олигархом – и разговор был бы другой, – «растекался мыслию по древу» психолог. – Никто бы не возражал, что вы катаете на личной яхте целый букет содержанок: азиаток, мулаток, европеек и прочих. Но вы ведь нищий!.. У вас ничего нет, кроме квартиры!.. Вот тюркская пронырливая девица и позарилась на вашу жилплощадь…

Я что-то мямлил, пытаясь спорить. Но ловкий иезуит-психолог сбивал меня с толку, как сам дьявол. И все сводил к одному: мол, ты, приятель – наивный дурачок, попавшийся в сети хитрой смазливой бестии.

– Идеальный вариант для вашей нерусской барышни: упечь вас в интернет для душевнобольных, –