Страница 4 из 6
– Думаете, что регентшей станет Анна Леопольдовна? – спросил Бестужев-Рюмин.
– Мы того не допустим, если не будем болтать, а будем действовать. Вы, Алексей, сейчас же отправитесь добывать подписи на прошении.
Либман вытащил из кармана своего кафтана лист бумаги. Это было прошение от чиновников и генералитета империи о том, что они единодушно желают герцога Бирона видеть регентом. Его Либман составил заблаговременно.
– И помните, что ежели некто императрице такую же бумагу первым подсунет, то дело неизвестно как может обернуться.
– Но как мне уговорить подписи под сей бумагой ставить? – спросил Бестужев-Рюмин. – Я сам её подпишу и кабинет-министра князя Черкасского заставлю сие сделать. Но остальные?
– Ты их по одному уводи в уголок и бумагу подавай, – посоветовал Либман. – Вместе они могут и заартачиться, но по одному побояться. А когда подписей станет много, никто не воспротивиться. Действуйте, Алексей.
***
Когда Бестужев-Рюмин вышел Либман похлопал Бирона по плечу и сказал:
– Ты или станешь регентом, или тебе стоит бежать в Митаву, пока Анна еще жива. Потом тебе этого сделать уже не дадут, Эрнест.
– Я пойду к Анне. Я попрошу…
– Спешить не стоит, Эрнест. Пусть там спокойно соберутся медики. Пусть решают. А нам стоит дождаться Левенвольде. И больше того. Когда Бестужев соберет подписи, и, присоединив к той петиции письмо Остермана, я пойду к императрице. И стану просить её назначить тебя регентом! Но сам ты её просить ни о чем не должен!
– Ты уверен, Лейба? Или ты не веришь в силу моего влияния?
– За тебя станет просить иной человек.
– Ты?
– Я само собой. Еще кое-кто.
– Бестужев-Рюмин? – настаивал Бирон.
– И этот само собой. Я сейчас не о нем. За тебя станет просить фельдмаршал.
– Миних? – Бирон был удивлен. – Этого не будет, Лейба.
– Будет, Эрнест. Об этом побеспокоюсь я…
***
Обер-гофкомиссар Либман разыскал во дворце Пьетро Миру и Кульковского. Он отозвал шутов в сторону:
–Для вас двоих есть работа.
–Работа опасная? – спросил Кульковский. – И вы, наконец, принимаете мои услуги?
–Принимаю. Сейчас только вы и Пьетро сможете помочь герцогу Бирону. Ты, Пьетро, поможешь Эрнесту бесплатно. Ты же его друг.
–Само собой, – ответил Пьетро. – А что нужно делать?
–А ты, Кульковский, если сделаешь, что я скажу, получишь 30 тысяч золотом.
–Я готов, – ответил тот.
–Тогда слушайте…
Либман рассказал шутам придворной кувыр коллегии, что им надлежит переодеться в поношенные солдатские мундиры, надвинуть на глаза треуголки и остановить карету фельдмаршала Миниха.
Миних должен испугаться и тогда он сам придет к герцогу Бирону просить его принять регентство и сам станет просить о том императрицу….
***
Год 1740, октябрь, 7 дня. Санкт-Петербург.
Карета фельдмаршала.
Пьетро и Кульковский одели мундиры солдат Ингерманландского драгунского полка и сколотили вокруг себя группу солдат, с которыми познакомились, вместе выпивая в трактире. Кульковский рассказал им о всех пакостях Миниха. Вспомнил слова о том, что «народу в России что песку», и что «солдата русского ему не жаль». Служивые под воздействием винных паров решили показать этому немцу где зимуют раки.
– А чего нам бояться? – орали солдаты. – Мы не гвардейцы и нам терять нечего!
– Житьишко наше хуже собачьего! Жрать мало дают!
– Жалование уже сколь месяцев не плачено!
– Выпить и то не на что! Вод добрые люди угостили!
– Пойдем скажем ему!
– Идем!
И солдаты отправились, горланя песни, к дому фон Левенвольде на Мойке…
***
Миних отправился во дворец в собственной карете без сопровождения. Фельдмаршал всегда так делал. Он считал ниже своего достоинства бояться русских и вообще кого бы то ни было. С ним был только кучер и адъютант полковник Манштейн.
Когда его карета катила по Мойке мимо дома Рейнгольда фон Левенвольде, какой-то солдат бросился к лошадям. Второй запрыгнул на ступеньку его кареты. Он ударил пистолем в стекло и разбил его. Осколки посыпались на колени фельдмаршала.
Кучер хотел хлестнуть солдата кнутом, но еще двое солдат страшили его с козел.
– Нам надо твоему барину пару слова сказать!
– Так что посиди тихо, дядя!
– Эй, толстомордый! Выходи из кареты!
Полковник Манштейн прошептал:
– Господин фельдмаршал! Это бунт!
– Я к ним выйду и разберусь что это такое! – решительно заявил фельдмаршал.
– Давайте это сделаю я.
– Нет, Манштейн. Вы же слышали, они желают видеть меня.
– Надо было взять эскорт, полуэскадрон драгун.
Миних открыл двери кареты.
– Что такое? – закричал он, высунувшись наружу. – Кто такие? Я вижу мундиры Ингерманладского драгунского полка?
– Ты скоро и не такие мундиры увидишь, – проговорил Кульковский. – Али, думаешь, забыли мы про пакости тобой сотворенные? Сколь душ солдатских пало по твоей вине. Не забыл?
– Ты желаешь в чем-то меня обвинить, солдат? – спокойно спросил фельдмаршал.
– Скоро когда царица наша на трон сядет тебе худо будет! – закричал кто-то рядом.
Стали собираться вокруг прохожие. И шептались: «Смотри! Сам Миних». «Карету фельдмаршала остановили». «Да ну! быть того не может». «Вот те и ну! Миних! И солдаты его не побоялись. Видать, совсем плоха императрица».
– Ты про кого говоришь? – вскричал Миних и схватил крикуна за ворот кафтана.
– Али пугать меня станешь? – нагло ответил солдат. – Да меня не испугаешь. Мне 60 лет и я с государем Петром Лексеичем в походах дрался. А говорил я о Лисавет Петровне.
– Да здравствует Елизавета! – заорали другие.
Кто-то выпрыгнул из толпы. Это была пара фискалов в серых плащах. Один заорал:
– Слово и дело!
Старого солдата схватили и скрутили ему руки.
– А ну пусти, сволочи! – закричал тот. – Братцы! Не выдай!
– Не дергайся дядя! Слово и дело!
Пьетро Мира был рядом и схватил одного фискала за плечо. Он повернул его и ударил его кулаком в зубы. Фискал кубарем покатился по мостовой под веселое улюлюканье толпы.
Затем Мира отбросил и второго фискала, и старый солдат быстро скрылся в толпе. После того Пьтеро и Кульковский также скрылись. Они свое дело сделали….
***
Уже через час они сидели в трактире для кучеров и извозчиков, и пили водку. Кульковский распустил язык и рассказал итальянцу о своих горестях.
– От батюшки с матушкой окромя долгов ничего не осталось. И подался я в Москву и там поступил офицером в полк. Службы была – врагу не пожелать. Как раз государь Петр II правил. И денег на армию да на жалование ему не хватало. Хорошо тем было офицерам, кто из имений деньги получал. А таким как я хоть ложись и помирай.
– Но ты дворянин.
– И что с того? – усмехнулся Кульковский. – Денег то от того больше не стало в кармане моем.
– И ты пошел к герцогу Бирону?
– Это уже после того как Анна императрицей стала. А при Петре II я ходил к тогдашнему обер-камергеру князю Ивану Долгорукому. Хотел на нуждишки свои пожаловаться да помощи просить.
– И что? – спросил Пьетро.
– Велел меня Ванька Долгорукий палками холопам своим гнать со двора. Вот те и русский. А еще говорят, что немцы надоели. Как я тогда бедствовал, Пьетро. Зимой мерз аки пес. На сапогах подметки совсем отвалились, а на новые денег не было. Мундиришко латаный перелатаный. А как Анна на трон взошла, отправился я к графу Бирену. Сил терпеть более не имел. И граф, наш Бирон, тогда графом был, дал мне службу при дворе. Стал я шутом придворной кувыр коллегии. И зажил по настоящему, Пьетро. Как барин зажил. На Москве у меня дом. Там мои сестрицы нынче живут. В Петербурге – дом. И карета своя и лошади. Правда, денег на черный день я не скопил.
– Еще скопишь. Я вон за вечер такую сумму заработал….
– Не болтай, Пьетро! – оборвал Миру Кульковский. – Скоро нашей кувыр коллегии конец. Как не станет веселой императрицы Анны – и все! Разгонят нас всех. И куда мне тогда? Снова в армию?