Не он

— Как ты его нашёл? — спрашивает и сразу уточняет: — Я про дом.

— Это мой страшный секрет, — отвечает Крис, в его голосе звучит улыбка.

— А как ты понял, что я смогу здесь жить?

— Человек может жить во многих местах и даже в тех, где ему не по душе.

— Мне нравится, как ты говоришь. У тебя невероятно сексуальный голос.

— Поговорим о сексе?

— А ты хочешь?

— Всегда, — ухмыляется Крис, сминая ладонью ее грудь.

— Это я уже поняла, — смеётся Лин и шумно вдыхает, чувствуя, как он потирает ставший чувствительным сосок, одновременно засовывая косяк в ее губы. Кажется, Крис только что заткнул ей рот. Рука мужа лениво сползает вниз, неторопливо собирая пальцами край футболки, оголяя ее бедра.

— Тебе не идут постельные тона, Эль, — сдвинув кружевную полоску бежевых трусиков, он круговым движением обводит чувствительную точку, слегка надавливает и снова кружит. Лин шумно выдыхает, бесстыдно разводя ноги и наблюдая за умелой игрой мужских пальцев.

— Почему мы не курили раньше? — низкий смех в ответ на ее прозвучавший вопрос запускает новую волну острого возбуждения.

— Сделаем это нашей маленькой традицией?

— Ты искуситель, Крис, — томно шепчет Лин, отдаваясь полностью во власть нахлынувшей страсти.

— А ты создана для алых оттенков, — голос мужа становится значительно ниже.

— Красный - цвет похоти. Такой ты меня считаешь? — облизав губы, она вновь опускает ресницы. Это слишком приятно, чтобы быть правдой.

— Важно какой ты себя считаешь, Эль.

— А если я не знаю, какая я? — уплывая в омут запретных фантазий и ощущений, бормочет Элинор.

— Или не хочешь знать.

А это так похоже на истину, утекающую сквозь пальцы вместо того, чтобы быть где-то рядом.

— Прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня трахнул, Крис, — охреневая от собственной смелости, заявляет новая раскрепощённая Лин.

Просыпаться в одиночестве в огромной супружеской постели стало для нее ежеутренней традицией. У нее создалось впечатление, что Крис намеренно выматывал ее за ночь, чтобы утром у Лин не осталось ни одного шанса разлепить глаза и проводить Кристофера, как полагается заботливой жене. Сварить ему кофе, приготовить завтрак или просто поболтать ни о чем перед тем, как он вновь умчится покорять бетонные джунгли. Как бы она не пыталась застать его с утра, ей это еще ни разу не удалось. Ни заведенный будильник, ни самопрограммирование, ни просьбы разбудить ее пораньше — не срабатывали, как и гневные смс-сообщения сразу после пробуждения, на которые мужчина не отвечал. Лин пробовала звонить, но неизменно попадала на автоответчик, злилась до самого вечера, а потом он объяснял свой игнор корпоративными правилами.

— Никаких личных звонков в рабочее время!

— А если со мной что-то случится! — возмущалась Лин.

— Дом оснащён камерами, Эль. Если что-то случится, я узнаю об этом первым, — голос звучал невозмутимо, и обиженная женщина не могла не задаться вопросом:

— Как давно установлено видеонаблюдение?

— Оно здесь было еще до того, как я купил дом, — его спокойный сухой ответ вызвал новую цепочку размышлений.

–Тебе запрещено говорить со мной, но следить за мной у тебя время есть? — был и еще один немаловажный вопрос, задать который она так и не решилась.

Дик. Курьер, чье лицо позаимствовал Кристофер во всех ее воспоминаниях, связанных с ним. Любовник, с которым она три года к чему-то готовилась…

«Мы три года готовились, чтобы освободить тебя, а теперь ты просто заявляешь, что не знаешь меня?»

Что он имел в виду? И как ей выяснить это, не испортив окончательно отношения с мужем. Хрупкий мир, восстановившийся между ними на протяжении последних недель, сложно назвать семейной идиллией, но, по крайней мере, Крис больше не говорил ей оскорбительных слов, из стальных глаз исчез арктический холод, и он не предпринимал новых попыток накинуть ошейник из своего ремня на ее горло.

Их секс по-прежнему сложно охарактеризовать как классический, но и «извращенным» назвать язык не повернется. Кристофер без особых усилий доводил Лин до полуобморочного экстаза, пристально наблюдая за ответной реакцией. Этот отстранённый внимательный взгляд во время самых ярких ее оргазмов отчасти пугал, но в большей степени срывал невидимую пружину у нее внутри, буквально выбрасывая Лин из собственного тела. Элинор не боялась без оглядки отдаваться во власть ошеломляющих ощущений, потому что знала — за секунду до фейерверка за сомкнутыми веками она успеет поймать момент, когда выражение серых глаз заполнит кипящая лава, жаждущая поглотить ее полностью. В эти короткие мгновения муж смотрел на нее с дьявольским голодом и безумной жаждой одержимого любовника, и Лин впадала в оргазмический транс от одной только мысли, что способна вызвать все то, что транслировали черные бездонные кратеры.

Может быть, Крис больше и не любил ее, как раньше, но очевидно хотел сильнее, чем в первые годы их романа. И это стало еще одной неразгаданной загадкой для Элинор. Кристофер слишком легко и быстро вычеркнул эпизод неверности из их жизни. Он жил следующим днем, не оглядываясь назад, но Лин так не могла. Не могла по одной простой причине: их воспоминания отличались.

Она не знала зачем, когда, как и почему появился Дик, застряв в ее подсознании, но он явно имел на нее большое влияние. Невозможно отрицать, что Лин испытывала к нему определённые чувства. Не сейчас. Нет, но тогда, увидев его в гостиной, она пропустила через себя целый спектр эмоций. Неоднозначных, смешанных, мощных.

Сначала это были облегчение и надежда, наполнившие измученную душу светом надежды на то, что она не безумна и придуманный ею мир — реален. Элинор отдала бы все, чтобы это было правдой. А потом ее наполнила дикая ярость и желание стереть избитого любовника с лица земли. Он отнял у нее не только три счастливых года и любимых детей, но и веру в саму себя.

А еще она не знала, не помнила и никогда не осмелится спросить у Кристофера — был ли Дик единственным, с кем она ему изменяла.

Боже, от одних размышлений о том, что все это действительно происходило, ее тело покрывалось холодным ознобом и каким-то неправильным запретным чувством. Скучная домохозяйка, живущая по расписанию, включающему потребности всех членов семьи, кроме своих собственных, внезапно превратилась в роковую распутницу, играющую сразу с несколькими мужчинами. Ни абсолютной контроль со стороны Криса, ни его бешенная сексуальность, не помешали этой стерве выйти за рамки. Но вся беда в том, что Лин не чувствует себя «этой стервой». Не видит ничего общего с ней, не хочет ничего общего с ней…

Поток мыслей внезапно прерывают острожные шаги, приближающиеся к кровати. Скинув с головы одеяло, Элинор подскакивает и, запутавшись в простыне, неловко заваливается на бок. Мечущийся взгляд останавливается на скромно улыбающейся домработнице с подносом в руках.

— Тереза, ты напугала меня до смерти. Прошу тебя, стучи в следующий раз. — убрав с лица всклоченные волосы, Лин спускает ноги с высокого полога постели и показывает на прикроватный столик. — Поставь сюда, но я в состоянии дойти до кухни. Не стоило утруждаться.

Тереза как обычно молча кивает, потупив взгляд песочных глаз.

Когда Лин увидела ее в первое утро после того, как Крис вернулся к офисной работе, то была не в неменьшем шоке. И вовсе не потому что Тереза оказалась немой и очень привлекательной стройной молодой женщиной с толстой русой косой, скрученной на затылке в строгую прическу. Тереза, в отличие от Дональда, не была незнакомкой. Крис нанял ее три года назад для помощи Элинор по хозяйству, она работала в их доме практически с момента заселения и не исчезла, как Джон и Милли, когда призрачный мир Элинор рухнул, а всего лишь взяла недельный отпуск, чтобы навестить родных в другом штате. Лин довела бедняжку до истерики, набросившись сначала с объятиями, а потом с расспросами. Лин исписала целый блокнот своими вопросами и обвиняла Терезу во лжи, когда написанные дрожащей рукой ответы не соответствовали ожиданиям Лин. Все они в большинстве своем сходились с тем, что Элинор успела узнать о своем забытом прошлом. Только о Дике она не рискнула спросить, да и вряд ли Тереза что-то знала. Надо быть полной идиоткой, чтобы встречаться с любовником в присутствии домработницы. Пусть она и немая, и работает не полный день, причем так, что ее почти не видно и не слышно, но глаза и уши у нее есть, а то, что нельзя сказать, всегда можно написать.