Страница 6 из 8
***
Жизнь циклична. В конце марта двадцатого года Лильен родила дочь, которую мы решили назвать Ариадной. Я прорвался на роды, несмотря на начинавшуюся пандемию и запрет самой роженицы. Многие женщины оказались бы рады такой поддержке, но милее я снова не стал. Злость сдавливала меня. Я чувствовал себя, как в автозаке после митинга: настоящее тесно, будущее сомнительно.
Сам дьявол бы не разобрался, за что я так ценил Лильен. Может, дело было в черных волосах? А может, в ее таинственности? Или мы так сильно похожи, что нас это пугает? Или включился инстинкт? Она родила мне дочь, а это уже не шутки. Тем более, что я всегда мечтал именно о девочке. Я видел прекрасных женщин, и знал, что с ними делать, а сильных примеров проявления стойкости и веры среди мужчин почти не попадалось. Более того, моя собственная чуткая натура была чужда всему грубому, а девочки – это нежность.
Не помню, как мы докатали весенний сезон. Выступали на чьих-то разогревах, спорили, не спали сутками. В июне меня выставили из университета прямо накануне защиты диплома. И до сих пор считаю, что несправедливо. В тот момент я вдруг понял, насколько не гожусь для семейной жизни. Возможно, меня дожала постоянно отвергавшая моё тепло Лильен. Даже дочь я видел крайне редко. И то, что я не мог никак объяснить такого отношения, меня пугало. У меня началась послеродовая депрессия. Забавно, ведь рожал не я.
Так, мы дошли до пустошей Горгорота. От Ородруина нас отделяют лишь Мёртвые топи. Легкая передышка.
***
У меня польские корни, и в июле я улетел на несколько недель в Варшаву. Да, тот самый побег от всего, поиск нового, генетическая ностальгия и полный набор социальных экспериментов. Не найдя инструмента, дабы пробить стену, я решил ее обойти. Что мне это дало? Конструктивно, ничего. Зато я теперь на слух почти дословно понимаю польский, чешский и украинский. Чужих историй в копилке так же прибавилось.
Понял: страшно не то, что российское общество очень безграмотно, а то, что оно не умеет учиться. И я сейчас не про навыки чтения. Тысячелетняя крепостная страна. Россия верит не в Бога, а в то, что можно делать, что угодно, и попасть в рай.
Дальше я вернулся в деревню, в которой вырос. Это не деревня в традиционном смысле, конечно. Скорее метафора. Но небольшой зауральский город после увиденного уже не вдохновлял. Как ни старался, но боль не проходила, и я совершил еще один побег – в Петербург. Мысли о Сибири меня пока больше не посещают.
***
Я устраиваюсь работать журналистом, имея достаточно смутные представления о профессии. Как всегда. Остальное претило. Помогли добрые люди, а я наивно посчитал, что у меня много времени, и нужно занять голову тем, что никак не связано с прошлой жизнью. Признаю, что идея была бесперспективна по своей сущности, но случай хирургически точен. Именно в офисе спустя время я познакомился с еще одной занимательной татаркой. Ее звали Софьей. Родилась она в городе Свободный Амурской области, а в Петербург попала от скуки. Софа разбавляла рутину, и именно она убедила меня в том, что что бы ни случалось, нужно продолжать писать: дорогим людям, качественные тексты и историю собственной жизни. И она напомнила давно забытую истину: главное оставаться счастливым только сегодня, ведь завтра никогда не наступает.
Именно в Петербурге я закончил начатый и дважды удаленный первый роман. Посчитал, что готов, и восстановил по памяти. Именно в Петербурге я написал массу всего еще и вернулся к работе менеджера по ведению социальных сетей. К тому моменту я уже успел окончательно бросить помогать в продвижении даже своим сибирским девчонкам. Настя, Алиса и Маша на момент стали каким-то анахронизмом. У меня почти получилось избавиться от прошлой жизни, вот только одного я не учёл: я избавился не только от тяжести, но и от крыльев.
Софа стала своего рода моим менеджером. Язык подвешен, и она с демонической легкостью находила тех, кому нужны тексты, мини-сценарии и тому подобные вещи. И именно она дала понять, что мне пора начинать свой долгий путь домой:
– Петербург – это хорошо, но дом – это не город. Тебе здесь пока места нет.
Северная Пальмира стала моей розеткой – это чистая правда. То, что я провел там полгода, было закономерно. Иначе бы я просто перегорел. Петербург позволил мне написать новую дипломную работу по теме, которая была бы мне недоступна, не окажись я так надолго там. Петербург породил огромное количество мыслей и дал провести корректировку оценки окружающего мира.
***
Я уже говорил, что многие не хотят развиваться, а лишь ждут, когда естественным образом освободится место повыше. Но есть другой сценарий, согласно которому одни люди используют других, заворачивая свою корысть в обертку от дружбы, любви и чего-нибудь подобного. Правда в том, что людям, которые переломали половину собственных костей на пути к миллиону долларов, не нужны те, кто ищут себе только славу и кошельки. Им нужны такие же. И дело как раз не в кошельке – оно в голове. Такие знают цену своим действиям. Человек же, ставящий целью просто присесть рядом, безответственен, и быстро превращается в истерическую обезьяну Берроуза. Во-первых, таким всегда оказывается мало. Зальем это соусом из лжи и иллюзии чувств (к удобному положению), и будем наблюдать, как мартышка разносит всё вокруг. А виноват окажется все равно «бесчувственный мажор», потому что это он позволил к себе пристроиться. Поэтому лучше оказаться виноватым сразу, чем еще и потерявшим время, силы, авторитет и деньги.
Изначально согласились развиваться в основном только те, кто потом ни разу за все годы даже заплатить за свой кофе не даст просто так. Это отношение к жизни. Вот и думайте, ребята, на чьей вы стороне.
***
Перед возвращением в Новосибирск нашел старую фотографию, на которой от многих приятно пахнет водкой. Одна из тех фотографий, которые нельзя рассматривать в священном безобразии старости. Я вон тот, который повыше.
Мы каждый день выбираем, быть нам счастливыми или недовольными? С одной стороны – всё так. Но никогда не говорите этого людям с органическими повреждениями мозга. Им выбирать очень сложно, хоть и хочется порой. То, что вы называете плохим характером, может быть видно при исследовании мозга.
***
Весной я вернулся в Сибирь. Защитил диплом, забрал военный билет и снова встал во главе своего татарского каганата. Девочки к тому моменту уже заканчивали дирижёрское, а Настя выбирала, куда поступать: в Москву или в… Петербург. Я понимал, что ей необходимо развиваться. У нее виделся колоссальный потенциал, но становилось немного печально, будто я упустил целый год, который мог разделить с ней, и вернулся тогда, когда естественным образом всё начинало меняться. Для чего я набирался сил?
– Мы остаемся здесь, – гордо заявляли Маша с Алисой.
Но судьба снова доказала, сколь много у нас на нее эфемерных планов. В Москву Настя не поступила, и я повёз ее в Петербург. Помню, как Настя дрожащими руками сжимала свою гитару перед показательным выступлением:
– Не поступишь, так домой поедем. Мы все знаем, что ты много чего можешь, и ты всегда самая лучшая.
Право слово, почему она так волновалась? Сколько раз мы уже выходили на сцену? Сколько тысяч человек ежедневно видели ее в интернете? Казалось, что высшее образование не так уж и важно. Сколько людей на российской сцене имеют его? Хорошо, если хотя бы половина.
На вокальное отделение Настю взяли, и при том на бюджет. Выбежала, как ошпаренная, чуть не разбив об пол гитару. Я обнимал ее и молча грустил. Так незаметно сменяется еще одна эпоха. Вчерашние дети скоро станут седыми, а мы и не заметим. Я был рад за нее совершенно искренне. Когда все отдыхали и запивали коньяк соком на ее же Дне Рождения, Настя собиралась и шла на запись вдоль тополей к своему старенькому Senheiser’у, что так любил её голос. Она всегда была самой достойной из нас.
В Красноярске отпраздновали общий выпускной: Настя, Алиса, Маша. Настю искупали в Енисее – традиция с тех пор, когда та еще не умела плавать и лезла в него сама. Маша осталась на Родине, а Алиса решила закрепиться в Новосибирск в память о покойной Лилии. На Настю я спокойно смотреть не мог. Не знаю, верно ли я объясняю. В тот момент, когда вся страна слетала в ад на тормозах, меня волновало только личное. Память пришла в душу с фонариком и подсветила запылившиеся уголки. Настя уже большая и научилась принимать свои страхи, как родителей: