Очень прекрасный принц

— Ленна отлично готовит, но ничего не может понимать в музыке, — сказал папа Буджо ворчливо. — Я сто раз говорил, что ей не следует трогать мои инструменты! Они от этого нервничают.

Ох уж мне эти их вечные домашние войны…

— Не будьте так сердиты, папа. Лучше выпейте со мной чаю! А Ленна всего лишь забрала и разнесла почту, как привыкла делать всегда. Стоит ли за это на неё сердиться?

— Она не должна этого делать.

— Ей нравится о нас заботиться. И я вполне уверена, что струны простят её наглое вмешательство, — сказала я, протягивая папе чашку с жасминовым чаем.

— Хм-м, — сказал он рассеянно. — Кстати, о письмах и почте… Я чувствую знакомый запах поразительно вульгарных духов. Неужели тебя снова зовёт леди Элизавет? Эти внезапные и таинственные концерты в её особняке…

— Ничего не поделаешь, — прервала я быстро. — Леди Элизавет добра к нам.

— Её сердце не звучит в ритме доброты, милая, — вздохнул он. — Ты доверчива, вся в меня! Но совсем не умеешь слушать чужие сердца…

Я быстро отпила несколько глотков чая, скрывая реакцию.

Нет, папа. Я усвоила твои уроки. Я умею слушать. Я знаю, для чего понадобилась леди Элизавет.

Но в этом большом, постоянно растущем городе, живущем в безумном, рваном ритме, недостаточно быть просто талантливым… недостаточно просто петь. Как ты - на площадях, у костров, за копейки. Но достойная ли это жизнь для человека вроде тебя? Нет. А наверх можно пробиться лишь тогда, когда имеешь покровителя…

И покровитель, как правило, имеет тебя.

Просто мне, в отличие от многих других представителей нашего мира искусства, удалось избежать постельных этюдов в загородных особняках пузатых чиновников, отвечающих за развитие культуры, или избалованных женским вниманием промышленников, эту самую культуру спонсирующих.

Но, что закономерно, моя покровительница ожидает от меня совсем другой работы…

— Не волнуйтесь, папа. Как бы там ни было, это всего лишь очередной концерт. Когда это для меня было проблемой — петь?

— Верно, — его лицо посветлело. — Я всегда говорил, Лисси: твой голос — дар небес.

— Думаю, всё же Бездны, — поправила я со смешком. — Природа такая.

— Значит, Бездны. Какая разница? — воскликнул он запальчиво. — Когда речь идёт об искусстве, то уже не важно, милая, кто тебя одарил. Это не имеет значения! Ничто не имеет значения. Просто пой. Играй. Слагай стихи. И не останавливайся! Если и есть что-то прекрасное, что-то настоящее на этом свете, то это наверняка — искусство.

— Да, папа, — сказала я. — Тут мы с вами солидарны.

Лица лгут, слова лгут, мысли лгут — мне ли не знать? Но музыка не лжёт никогда.

И я никогда не лгу… пока пою или играю.

Только в эти моменты я настоящая.

*

Мне ужасно не хотелось натягивать на себя парадную маску знаменитой певицы; будь на то моя воля, я предпочла бы примерить одно из ежедневных неприметных лиц. Смазливый мальчишка-водитель, горничная, чьё лицо усыпано веснушками…

Но у леди Элизавет есть свой стиль. Она предпочитает прятать на самом видном месте — и, возможно, в некоторой логике ей не отказать.

Потому-то встречи наши она обычно обставляла с помпой, у всех на виду, чтобы никто не сомневался — смотрите, здесь две праздные дамы обсуждают какие-то женские глупости. Какой с них, право, спрос?

Мало кто подозревал об истинной власти леди Элизавет; мало кто знал её с другой, теневой стороны. Отлично образованная, властная, хитрая женщина, она предпочитала использовать красоту и женственность, как ширму. Она, казалось, была идеальна в любое время дня и ночи...

И того же ждала от своих протеже.

Потому в “Рояль” я приехала на съёмном мобиле, в облике сверкающей, как новогодняя игрушка, обворожительной блондинки. Эта роль была мне знакома, и я отыгрывала её сотни раз: дождаться, пока водитель откроет дверь, кивнуть метрдотелю, позволить проводить себя на площадку для особых гостей, мимолётом улыбаясь немногочисленным посетителям…

Быть дамой полусвета — это тоже игра. От неё можно получать удовольствие, да.

Но, на мой вкус, не слишком долго.

— Милая Лисси, рада видеть вас, — Элизавет небрежно махнула рукой в ответ на мои приветствия, приглашая садиться. — Как ваше утро?..

Дальше последовал обмен ничего не значащими любезностями — вечная и неизменно скучная увертюра. Раздражает до зубовного скрежета, но отыграть необходимо; без этого основное представление не начнётся. Так что приходится говорить: о погоде, о последних заголовках газет, о новых местах досуга, о театральной программе… Я едва не сказала “фуф” от облегчения, когда официант принёс нам десерты, а Элизавет едва заметным жестом повернула камень в кольце, активируя очень хитрые чары от прослушивания. Дорогой, редкий и незаконный артефакт распространял вокруг ментальные волны, искажая восприятие слушателей. Любому слишком любопытному товарищу сейчас показалось бы, что мы продолжаем болтать на милые светские темы. Причём подсознание само бы смоделировало разговор так, чтобы он не показался слушателю подозрительным.

Поразительно удобная штучка.

— Итак, — светски улыбнулась Элизавет. — Как вы понимаете, я позвала вас сейчас не для того, чтобы болтать о шляпках. Я в большом затруднении! Мне нужна ваша помощь, милая Лисси.

— Как всегда, я — к вашим услугам, — потому что не хочу потерять дом и положение. Такая вот замечательная великосветская дружба.

— Ах, благодарю… Знаешь, милая, я — мать взрослой дочери. И, как никто, понимаю, насколько тяжело бывает уследить за юной знатной особой… как сложно не позволить ей попасть в неприятности.

Я нахмурилась.

Насколько мне было известно, единственная дочь Элизавет была довольно давно и крайне выгодно выдана замуж за высокого армейского чина. У неё уже был свой взрослый ребёнок, подающий надежды боевой маг… Так при чём тут “юная знатная особа”?

— Сама я, слава Коше, вырастила свою дочь без затруднений, — продолжила она безмятежно. — Но как мать испытываю неизменное сочувствие к таким же матерям. Так что я приняла очень близко к сердцу беду своей давней приятельницы, леди Гохорд.

Тут я поняла, что ничего не понимаю. По долгу нашего с леди Элизавет сотрудничества я в своё время выучила всех аристократов Тавельни (и чуть с ума не сошла, прорываясь сквозь этот "гинекологический куст"). Так вот, никаких Гохордов там не значилось, это я знала точно. Но это значит…

— Леди Гохорд живёт не в Тавельни?

— Нет, она вышла замуж. И уехала в Драконью Империю.

Я склонила голову набок. Драконы… как любая представительница фоморьего племени, я не любила этих существ. Коль скоро я давным-давно пообещала папа не выражаться на уличный манер, скажу так: видала я этих лысых ящериц в интересных анатомических локациях, где солнце обычно не светит.

— И вот, у неё случилось несчастье: её юная малышка Дайяна попала в сети коварного соблазнителя, — продолжила между тем Элизавет. — И по юности и неопытности была столь неосторожна, что возникли… последствия.

— Неприятная ситуация, — хотя всё ещё непонятно, при чём тут, собственно, я. У Элизавет отличные связи в институтах женской магии. Где, помимо всего прочего, довольно быстро, безболезненно и профессионально избавляют от “последствий”. Или, быть может, “последствие” хотят оставить и после провернуть классический трюк с усыновлением? Но снова, при чём тут я? В подполье существует множество артефактов, способных скрыть интересное положение женщины. Конечно, достать их может не каждый встречный-поперечный, но при наличии определённых связей… Не складывается.

— Вы наверняка задаётесь вопросом, почему я обратилась именно к вам, — улыбнулась Элизавет. — Видите ли, милая Лисси, проблема не ограничилась интересным положением Дайяны. Знатная девица соответствующего воспитания при строгом отце, она побоялась рассказать родителям о своей ситуации. И попыталась воспользоваться, скажем так, непроверенными средствами.