Страница 16 из 49
Хотелось стереть, просто стереть наждаком увиденное. Сделать вид, что этого нет.
— Что пить будешь? — спросил кто-то.
— Я за рулем. — разумеется, Алкину "миньку" вести назад мне, она-то себе ни в чем не отказывает.
Отстали мгновенно.
Никто не думает, что за пару километров от реки до дома что-то случится, если ты выпьешь пару рюмок на шашлыках. Кроме тех, кому уже нечем думать. С кем уже случилось.
Мои принципы друзья давно знают: ни капли.
Я отошел к мангалам, о которых в суете и толкотне как обычно забыли. Вот и жрем потом регулярно обуглившееся сырое мясо. Женщин к нему якобы допускать нельзя, а самим влом следить.
Перевернул шампуры, снял решетку, на которой запекались овощи, положил новую порцию, сбрызнул портером из забытой кем-то бутылки.
Постарался не заметить брата, который подошел и встал за спиной.
— Ну ты чего, Бодь, все еще дуешься? Столько лет прошло!
Столько лет прошло, а он все так же безошибочно вычисляет женщин, которые мне нравятся.
Столько лет прошло, а он все так же выбешивает меня в первые же секунды нашей встречи.
Столько лет прошло, а у меня, как и прежде, чешутся кулаки, хотя я давно имею репутацию человека, которого невозможно вывести из себя. И даже на стройплощадке разговариваю на литературном русском.
Зато сейчас в голове выстраиваются заковыристые конструкции, достойные Петра Первого с его большим и малым матерными загибами.
— Слушай, ну Алка же в итоге тебе досталась, в конце-то концов! — использует гениальный аргумент братец. — Правда, не понимаю, зачем нужно было на ней жениться. Как, кстати, семейная жизнь?
— Мы разводимся.
Потеснив истекающие соком шампуры со свининой, я выложил на мангал узкую решетку со стейками из форели. Разумеется, никто не подумал, что она готовится быстрее. Так всегда. Сначала они орут, что это не по-мужицки — рыбку есть, а потом мясо остывает, а от форели одни воспоминания и горстка костей.
— О. Хм… — Витька отреагировал на новость с несвойственным ему красноречием. — Что ж.
Он подошел поближе, рассматривая содержимое мангалов с тем задумчивым видом, с которым Алла обычно смотрит под капот своей «миньки», когда хочет, чтобы кто-нибудь пришел и спас ее от ужасно сложной процедуры заливания омывайки.
— Удачи тебе в новой холостой жизни! Народ, прячьте девок, Богдан выходит на охоту! — И он хлопнул меня по плечу.
Со стороны мы, наверное, смотрелись хорошо: два брата, когда-то напрочь разругавшиеся, теперь совместно жарят мясо на пикнике. Я посмотрел на его руку, задержавшуюся на моем плече, и он ее быстро убрал.
Сделав вид, что так и задумано.
Отошел в сторонку, закинул голову, рассматривая бегущие по умытому весеннему небу облака.
— Мне вот Дарья понравилась. Такая девочка яркая, сочная. Я б ее… Погулял.
Если я сейчас сделаю то, чего мне хочется больше всего на свете… Нет, это я точно не сделаю, сидеть за него, как за человека потом.
Если я сейчас медленно положу очень острый шампур обратно и вломлю ему голыми руками, он все поймет. Витька у нас не дурак, к сожалению.
Не преминет поделиться с Аллой и ее подружками.
И тогда мне точно не видать Даши.
Ее упрямство, ее нежелание даже видеть меня, пока в паспорте не будет стоять печать о разводе, станут той почвой, на которой обаяние Витьки и его умение запудривать девушкам мозги развернутся во всю мощь.
А он постарается ради меня.
Мы это уже проходили десять лет назад.
Поэтому я все же аккуратно пристраиваю шампур на мангал под чересчур внимательным взглядом брата.
Растягиваю на сведенном сдерживаемой яростью лице фальшивую улыбку.
И говорю:
— Погуляй. Кто ж тебе помешает?
Я.
Я.
Я помешаю.
Глава Ему нужнее
Мясо жарилось, коньяк пился, бутерброды тоже не кончались.
Музыка гремела, народ общался, а я добровольно сослал себя в следящие за мангалами и смотрел на все это со стороны.
Витька громогласно делился с народом планами на жизнь, перекрикивая даже музыку. Последние пять лет он жил то во Франции, то возвращался к родным пенатам, чтобы «передохнуть от этой Европы», как сообщали мне родители. Судя по виноватому лицу мамы — еще и выцыганить у них денег. Какие-то он там вечно открывал бизнесы, которые не взлетали, прогорали или закрывались по уважительным причинам, но не сдавался, уверенный в том, что ума и деловой хватки ему должно было достаться больше, чем мне.
А вот зачем вернулся сейчас… Да еще с понтом…
— Европа окончательно превратилась в тюрьму, в концлагерь для мыслящих людей! — донеслись до меня его разглагольствования. — Свобода слова? Мы к привыкли, что в России все плохо, но на самом деле именно у нас сейчас можно свободно говорить, что вздумается, не беспокоясь, что обидишь какое-нибудь меньшинство. И потеряешь все: репутацию, работу, даже право жить там!
Опа! Неужели братца выгнали из райского сада?
Алла вертелась там же, у него под рукой, Даша бродила по первой весенней травке, любуясь расстилающимися просторами за рекой.
Не со мной, так хоть и не с ним. Бывают времена, когда рад и такому.
— Так что, ты к нам возвращаешься? — это Алла интересуется.
Что ж, совет им да любовь!
От мысли, что все может так удачно сложиться, у меня даже настроение улучшилось, и я подхватил лопатку для углей, поворошил их, даже что-то стал насвистывать.
— Не зна-а-аю… — лениво так, вальяжно отозвался брат. — Здесь все, конечно, не мой уровень. Но надо родственникам помогать, родители не молодеют, да и у вас с братом проблемы. Все без меня разваливается.
Я чуть не поперхнулся минералкой. Вот помогать нам точно не надо. Без тебя отлично справимся.
— Богдаш, ну ты чего, Витьку не знаешь? — Пока я отряхивался от минералки, как пес после купания, откуда-то вынырнула Светка и принялась деловито переворачивать шампуры и заливать лишние язычки огня, лижущие шкворчащую свинину. — Пару недель погуляет, среди девок шороху наведет и опять свалит куда-нибудь. Европа ему не та, так хоть в Москву.
— Это утешает… — процедил я сквозь зубы.
Это единственное, что утешало. Потому что братец перестал рассказывать, как ему невыносимо жилось во Франции, и перешел к своему основному плану: что-то шептал Даше на ухо. И хотя она старательно от него отодвигалась, расстояние между ними все равно было примерно на тысячу километров меньше, чем мне бы хотелось.
К моему плечу прижалось что-то теплое. Я вздрогнул — но это оказалась всего лишь Светка, которая обхватила меня за руку и склонила умильно голову, притискиваясь ко мне так, словно мы были пожилой парочкой, которая смотрит на шалости своего любимого сыночка.
— Правда, они хорошая пара? — спросила она, кивая на Дашу и моего брата. — Так друг другу подходят! Витек уже оевропеился, Дашка тоже, считай, нездешняя. Прикинь, сидим тут на днях, времени за полночь, и она такая: «Что-то есть захотелось, давай суши закажем?» Прикинь? У нас — суши!
— У нас суши только Аскарбек с сыновьями лепит, — кивнул я. — Алка все хочет их отучить майонез добавлять, пока безрезультатно.
— Ну да, — покивала Светка. — А ночью только бухло с доставкой можно заказать. Вот пусть Витька ее в свой Руан забирает — или где он там?
— Думаешь, в Руане суши ночью можно заказать? — усомнился я.
— Это ж Франция! — не поняла она.
Я только вздохнул.
Сам я с братом не общался, но мама с гордостью пересказывала его байки про заграничную жизнь. Не очень-то там, оказывается, свободно и сладко. И магазины круглосуточно не работают, и с экологией швах, и у беженцев куда больше прав, чем у граждан и, тем более, понаехавших честно. А главное — девушки почему-то русских мужиков шугаются. «Где же криминальное обаяние, которое нам приписывают, а?» — жаловался бедненький Витенька. Стал, говорит мама, прикидываться латышом.