Москвич в Южном городе

– Так попрет.

– Кто попрет?

– Виноград.

– Так это хорошо.

– Что хорошо? Веревки оборвет.

«Что же здесь творится весной, – подумал я, – все лезет и стремится к солнцу, бушует и прогрессирует».

Я вспомнил папин подмосковный виноград. Чахлый и замученный. Никто его не обрезал, а даже наоборот: закутывал во все теплое. Папа очень гордился своими двумя тонкими подмосковными кустиками.

– А как его обрезать? – спросил я соседку Надежду.

– Я покажу, – ответила Надежда и внимательно посмотрела мне в глаза. – Позовите как-нибудь в выходные, и мы будем вместе обрезать виноград.

Я представил, как соседка берет остро отточенный нож, забирается на стремянку, потом долго выбирает стебель винограда, который надо обрезать, потом делает одно резкое движение, и стебель падает на землю, а я стою рядом с ней, собираю с земли обрезанные стебли винограда, передо мной мелькают ее белые еще крепкие и стройные ноги.

Надежда тяжело вздохнула и ушла в свою квартиру. Я закурил. Сорвал виноградину, обтер и засунул в рот. Сладко, сладко.

Война с чем-то неведомым

Коты Помпей и Бася не пришли на завтрак. Если честно, до этого я считал, что это я им делаю одолжение, что кормлю их утром и вечером, но коты Помпей и Бася показали, что одолжение делают они, съедая мои сосиски. Спросил соседку Надежду, почему не пришли Помпей и Бася.

– Ну вы же их вчера вместе кормили.

– Ну и что?

– Их надо кормить по отдельности, чтобы они не ревновали друг к другу.

О блин, эти южные попрошайки еще и с характером. Я должен быть тонким психологом, чтобы кормить этих попрошаек Басю и Помпея.

Сегодня в Южном Городе утром шел дождь. «Вот, – подумал я, – и в Южном Городе бывает дождь», – и улыбнулся. Если честно, я только сегодня понял радость таксиста, который в июне вез меня в санаторий. Я жаждал жары, огненных лучей, теплого моря, а он с каким-то восторгом и трепетом рассказывал мне о том, что май был дождливым, и июнь, по всем прогнозам, обещает быть дождливым, и значит, будут персики, инжир и айва.

Я здесь уже почти месяц, и это первый дождь. Ну как дождь. Морось. Я даже зонта не взял, надел кепку. Пока дошел до работы, даже не промок.

Веду войну с чем-то неведомым. Коты почему-то любят, когда сухой корм лежит в тарелочке. Я сначала положил корм в фарфоровое блюдечко. Блюдечко на следующий день исчезло. Тогда я вырезал котам миску из пластиковой бутылки. На следующий день миска из пластиковой бутылки исчезла, но вернулось блюдечко. От греха подальше я вернул блюдечко хозяина квартиры в шкаф. Вырезал новое пластиковое блюдечко для котов. Продержалось двое суток. Я даже обрадовался. Но сегодня и оно исчезло. Шаманизм. Здесь живут духи южного города, они не любят пластиковые миски, но возвращают фарфоровые блюдечки. Может, поднести духам Южного Города подношение. Пиво, раки, копченая красная кета, черная икра и собольи шубы. Мне сказали, что, возможно, коты не доедают «Фрискас», и кто-то носит его остатки своим кошкам, забывая вернуть миску.

Завтра ночью обещают мороз. –2°! Надо проверить, каково это – мороз в Южном Городе. При минус двух встанет транспорт, детей не пустят в школы, интеллигенция Южного Города получит цингу и обморожения!

Будильник

Ничего не могу поделать с собой. В Южном Городе я просыпаюсь за час до будильника. И здесь, и в Москве будильник стоит у меня на семь часов утра. В Москве я всегда с ужасом ждал дребезжащего мучительного сигнала будильника, чтобы резким движением его отключить. Потом еще полчаса лежал в постели до того предельного времени, когда не встать уже нельзя, иначе опоздаешь на работу.

Здесь же неведомая сила подкидывает меня в шесть часов, я открываю глаза еще в темноте, иду чистить зубы, разминаю тело, а потом выхожу на крыльцо покормить кота.

Не знаю, что с котом делать. Кот Бася, по-моему, решил, что теперь я его хозяин. По крайней мере, если раньше он просто ел и уходил по своим делам, то теперь спит возле двери. Может, взять его в дом? Все как в той смешной картинке про кота: «Хочешь стать моим хозяином?».

Если в конце прошлой недели ходил на работу по мощеным пешеходным улицам и находил в этом свою прелесть, то в субботу свернул на проспект, наполненный гудящим транспортом, что напомнило мне Москву. Обнаружил под боком у себя недорогое кафе, которое работает с семи утра. Очень удобно, если встаешь как идиот в шесть. Сегодня уже в семь был в этом кафе. Заказал американо и пирожок с капустой.

В Южном Городе наступила осень. Местные жители, закутанные в теплые одежды, еще две недели назад говорили мне, чтобы я не ходил в майке, хоть на улице было и плюс двадцать два, но я их не слушал. Оказывается, они знают что-то очень важное о своем городе, потому что сегодня я получил насморк и болит горло. О боги! Насморк в Южном Городе. Во всем этом есть какая-то насмешка для северного человека, который снимает с себя одежду при первых лучах теплого солнца. Но в конце октября нельзя верить солнцу, особенно на юге.

Платон делает шашлыки

– Хорошо бы сейчас шашлыки сделать, – сказал я Платону и оглядел двор пятиэтажек и уходящий в даль проспект.

Двухэтажный дом Платона с соткой земли стоял в центре этого двора южного города, и в Москве я бы жарить шашлыки не решился. Платон улыбнулся:

– Пойдем.

Он завел меня в квартиру, открыл какую-то узенькую незаметную дверь в подвал, и мы стали спускаться по винтовой лестнице. Спускались мы долго, а когда добрались до дна, то мне открылась просторная каменная комната, вырубленная в скальной породе.

Я присвистнул:

– Ничего себе.

– Только никому не говори.

– Ты что, к ядерной войне готовился?

– Ну а что, работа у меня теперь не морская, сидячая, с платами и схемами, придешь вечером, возьмешь лом и долбишь, думал погреб сделать, а потом майдан начался, за детей страшно, ну я пять лет и долбил.

Я осмотрел тусклую комнату. Под потолком зияло еле заметное оконце, похожее на бойницу, в углу стояли баклажки с пресной водой, громоздился ряд консервов, на стене висел автомат Калашникова, вверх уходила вентиляционная труба, в центре стояли диван и мангал.

Платон показал рукой на мангал и произнес:

– Бери-ка.

Мы взяли мангал и вынесли во двор.

– Баранину лучше брать у татар. Ты знаешь, где сидят татары?

– Знаю, – сказал я, взял деньги и пошел на центральный рынок…

Любимая

Любимая, я помню, мы летели на Родос, и ты вместо завтрака в самолете купила лотерейный билет за два евро. Красивый статный грек-стюарт так близко наклонился к твоему лицу, показывая лотерейные билеты, что я заревновал.

– Зачем тебе лотерейка, – сказал я, – давай я лучше куплю тебе гамбургер за десять евро.

Но ты отказалась. Ты предпочла мифический дом на берегу Эгейского моря за два евро вполне конкретному гамбургеру за десять евро. А потом, уже в России, я все хотел спросить тебя, как поживает лотерейка, может, ты что-то выиграла, например, дом на берегу Эгейского моря, но все забывал. Может, у тебя теперь есть и дом, и гамбургер, но ты просто скрываешь это от меня.

Эх, дом на берегу Эгейского моря. Зачем тебе он, если теперь мы можем жить в Южном Городе и каждые выходные бродить по берегу Черного моря. Разве тебе не нравится Черное море? Разве море имеет национальность и территориальные границы? Море было всегда, еще до людей. Еще до войны. Мы умрем, а оно будет шипеть и трепыхаться. Ах да, я забыл, санкции, санкции.

Вадим и Багратион

Сижу около ломбарда «Капитал» с барельефом Карла Маркса, пью кофе у Адама и жую шоколадный круассан. На крыльце ломбарда появляется двухметровый здоровенный бритый Вадик с щенком под мышкой. Он резко открывает скрипучую дверь, входит в ломбард и ставит щенка на стойку перед оценщиком. Так как дверь остается открытой, то мне хорошо слышен разговор двухметрового Вадика и оценщика.