Страница 87 из 99
Следы крови привели Крорьяно и Антоньо к купе мощных дерев; под одним из них сидел на земле видный из себя и залитый кровью странник и обеими руками держался за сердце. Увидевши это, Антоньо и Крорьяно пришли в ужас, особливо Крорьяно, ибо, бросившись к раненому, подняв его окровавленную и свесившуюся на грудь голову и отерев ему лицо, он тотчас же убедился, что перед ним, вне всякого сомнения, герцог Намюрский, и удостовериться в этом не помешало Крорьяно даже то обстоятельство, что герцог был не в обычном своем одеянии, — так хорошо Крорьяно знал своего друга.
Раненый герцог или, вернее, тот, кто представлял собою тень прежнего герцога, не открывая залитых кровью глаз, невнятно заговорил:
— О ты, что позавидовал моему благополучию! Зачем ты не поднял повыше руку и не поразил меня прямо в сердце? Ты бы там обнаружил еще более живой и еще более похожий портрет, нежели тот, который ты сорвал с моей груди и повесил на дерево, дабы он не служил мне щитом и талисманом в нашем с тобой поединке.
Не успел он произнести эти слова, как подоспела Констанса; сердце у нее было нежное и отзывчивое, а потому она, не вслушиваясь в жалостные слова герцога, нимало не медля осмотрела его рану и постаралась остановить кровотечение.
Подобного рода происшествие ожидало и Периандра с Ауристелой: кровавые следы вели дальше, и, пойдя по этим следам, они обнаружили в зарослях высокого зеленого тростника еще одного странника — этот также был весь в крови, только на лице у него не было ни единого пятнышка, и он ничем его не прикрывал; следственно, Периандру и Ауристеле не пришлось отмывать ему лицо и не нужно им было пристально в него вглядываться, чтобы узнать в нем принца Арнальда, который, по всем признакам, был жив, но потерял сознание. Когда же он очнулся, то первым делом попытался встать и сказал:
— Ты не унесешь с собой портрета, злодей! Портрет принадлежит мне, это моя святыня! Ты у меня его похитил, я же тебя ничем не оскорбил, и ты еще хочешь отнять у меня жизнь!
Нечаянная встреча с Арнальдом бросила Ауристелу в дрожь, но, хотя прямой ее долг был бы оказать ему помощь, она не осмелилась подойти к нему, оттого что боялась Периандра, Периандра же чувство благодарности купно с чувством сострадания заставило приблизиться к Арнальду; он взял принца за руки и сказал ему вполголоса, дабы не сделать всеобщим достоянием того, что принц, быть может, хотел утаить:
— Придите в себя, сеньор Арнальд, и вы тотчас же удостоверитесь, что вас окружают лучшие ваши друзья. Не отчаивайтесь — бог не без милости. Повторяю: откройте глаза — и вы увидите вашего друга Периандра и навеки вам благодарную Ауристелу, всегда готовых к услугам. Поведайте нам свою беду, расскажите нам обо всем, что с вами случилось, я же ручаюсь вам и за себя и за Ауристелу, что мы, в меру наших сил и уменья, все рады сделать для вас. Скажите нам, ранены ли вы, и если да, то кто ранил вас и куда именно, — тогда мы тотчас примемся лечить вас.
При этих словах Арнальд открыл глаза и, узнав обоих, с великим трудом стал перед Ауристелой на колени, но обнял он колени не ее, а Периандра, ибо даже и в таком состоянии думал о том, как бы не оскорбить ее целомудрие, а затем, вперив в нее взор, молвил:
— Ты не можешь не быть подлинной Ауристелой, ты не можешь быть только ее изображением, ибо ни один дух не волен и не смеет скрываться за столь дивным обличьем. Ты, без сомнения, — Ауристела, а я, также вне всякого сомнения, — Арнальд, всегда готовый к твоим услугам. Я всюду искал тебя: ведь ты мое пристанище, и если я к нему не причалю, то душа моя будет вечно обуреваема скорбью.
Между тем Крорьяно и всем прочим стало известно, что обнаружен еще один путешественник и что он тоже, видимо, ранен. Услышавши это, Констанса, которой удалось остановить кровь герцогу, поспешила на помощь к другому раненому. Как же скоро она узнала Арнальда, то это привело ее в смятение и ошеломило, но, поняв душевное его состояние и боясь каким-нибудь неосторожным словом выдать его, она, не пускаясь ни в какие разговоры, попросила его только показать рану, Арнальд же молча показал правой рукою на левую. Констанса засучила ему рукав, — оказалось, что все плечо у него рассечено. Констанса сумела остановить кровь, после чего она обратилась к Периандру и сказала, что другой раненый — герцог Намюрский и что, по ее разумению, их обоих надлежит доставить в ближайшее село: они-де потеряли много крови и им необходимо полечиться.
Едва услышав имя герцога, Арнальд содрогнулся, по горячим его жилам, в которых почти не было крови, заструилась хладная ревность, и он заговорил, словно в бреду:
— Король выше герцога, однако ж ни тот, ни другой и ни один из самодержцев на свете не стоит Ауристелы.
К этому он прибавил:
— Не уносите меня туда же, куда вы намерены унести герцога, — присутствие обидчика не способствует скорейшему выздоровлению обиженного.
Арнальд путешествовал вместе с двумя своими слугами, герцога также сопровождало двое слуг, но, исполняя распоряжение господ, слуги оставили их одних в лесу и отправились в ближайшее село, дабы приискать для них помещение, однако ж слуги обоих господ не были между собою знакомы и искали помещение порознь.
— И еще, — продолжал Арнальд, — поглядите, не висит ли на дереве, где-то тут, совсем близко, портрет Ауристелы, — из-за него у нас с герцогом и завязался поединок. Снимите и дайте его мне, — я за него кровь проливал, он мой по праву.
О том же молил Руперту, Крорьяно и других герцог Намюрский, однако Периандр, желая примирить обе стороны, сказал, что портрет пока будет у него на хранении и что при более благоприятных обстоятельствах он возвратит его законному владельцу.
— Какие же могут быть сомнения, что портрет мой? — воскликнул Арнальд. — Господь знает, что в то самое мгновенье, когда я увидел оригинал, он запечатлелся у меня в душе. Но пусть портрет будет у тебя, брат мой Периандр: ты преградишь к нему доступ ревности, злобе и заносчивости тех, кто на него посягает. Только унесите меня поскорее отсюда — мне дурно.
Путники наши кое-как дотащили до села обоих раненых, у коих раны были не столь уже глубоки, — слабели они не от этого, а от потери крови. Между тем слуги подыскали им в селе прекрасное помещение; герцог же Намюрский до времени оставался в неведении, что его соперник — принц Арнальд.
Глава третья
Со смешанным чувством зависти и досады удостоверились француженки в том, что портрет Ауристелы герцогу неизмеримо дороже их портретов: тот самый слуга, которому, как известно, герцог в свое время поручил заказать их портреты, сообщил им, что герцог всюду носит их с собой вместе с другими своими драгоценностями, но что портрет Ауристелы он просто обожает.
Речи слуги поселили разочарование в сердцах француженок; они были оскорблены в своих лучших чувствах, и то сказать: нет на свете такой красавицы, которая обрадовалась бы, узнав, что другая красавица ей не уступает или хотя бы что она может идти с ней в сравнение, — напротив, это была бы для нее смертельная обида. Видно, правду говорят люди, что всякое сравнение унизительно; если же сравнивают женщин, какая из них красивее, то такое сравнение унизительно в высшей степени, и уж тут ни дружба, ни родственные чувства, ни высокое положение, ни знатность ничего не могут поделать с проклятою завистью, а ведь иначе и не назовешь то внутреннее движение, которое вызвало у красавиц француженок известие, что их с кем-то сравнивают.
Еще они узнали от слуги, что герцог, его господин, влюбившись в портрет странствующей Ауристелы, оставил Париж и отправился искать ее, нынче же утром о ним произошло следующее:
— Он сел под деревом, держа в руках портрет, и заговорил с неодушевленным этим предметом так, как если бы перед ним был живой оригинал, но тут к нему подкрался сзади другой путешественник и подслушал его разговор с портретом, а я и мой товарищ находились на ту пору в некотором отдалении и не могли ему воспрепятствовать. Наконец мы его заметили и дали знать герцогу, что его подслушивают. Герцог обернулся и увидел путешественника, а тот, ни слова не говоря, выхватил у него портрет, и так это было для герцога неожиданно, что он не сумел удержать его. Вот что он, сколько я помню, сказал другому путешественнику: