Страница 4 из 19
– Да, уж… – согласно покивал Сергей, а Герман продолжал:
– Ну, поскольку воды в моей биографии было предостаточно, захотелось узнать, что же это такое – небо? В прошлом году поступил в Черниговское истребительное, но уже после первого семестра стало до меня доходить – не тем ты делом занимаешься, парниша! – взгляд темных глаз Юдина стал холодным, жестким. – Не жизнь, а какое-то существование – то становись, то разойдись, то суточный наряд, то караул, то патруль – и всё это бегом или строевым шагом, даже на флотах такого не было… И подумал я: если дальше так пойдет, то скоро в гальюн будем строем ходить, да еще и по разрешению, а не когда приспичит… Короче, всё вышло так, как в переделанной песне Бернеса: «Я люблю тебя, жизнь, но не эту, что в рамках Устава!»
– А ты не сгущаешь, краски, морячок? – недоверчиво уточнил Сергей.
– Чё сгущать-то, я истину глаго'лю! – категорично бросил Юдин. – Более того, вскоре уже окончательно укрепился в своих сомнениях… Назначили как-то меня и еще одного местного чувака в курсантский патруль с капитаном-пре'подом. Нацепили мы красные повязки, поперлись в город. Украинская зима, снег валит вперемешку с дождем, холодища, грязь – ну какие в эту непогодь могут быть курсанты-самовольщики? Местный курсач отпросился у кэпа домой до вечера, на мамкины пирожки потянуло, а мы в кафешку зашли перекусить и обогреться. Кэп задает пару косвенных, уточняет – горазд я трепаться или нет? При этом улавливаю приличный «выхлоп» из его чрева и догадываюсь, что мужику захотелось освежиться и малость добавить на вчерашние дрожжи. Говорю ему: «Товарищ капитан, язык за зубами держать умею, можете не сомневаться!» У меня, понятное дело, в кармане – вша на аркане, а у него все ж офицерский лопа'тник и бабки в нем вроде бы водятся. Ну, заказал он по рюмке «чая», тяпнули, закусили. Потом еще по единой бабахнули, отогрелся кэп, расслабился и спрашивает: «Вот скажи мне, курсант Юдин, за каким хреном ты в военную авиацию подался? Это ж полнейший бесперспективня'к!»
– Как ты сказал: бес… пек…? – не понял Сергей. – Хрен выговоришь.
–Ничего трудного нет: просто бесперспективное будущее, – снисходительно пояснил Герман и продолжил. – Я ему отвечаю, что, мол, романтика, небо, сверхзвук, постоянные полеты, почет, уважение, избранные девушки, служба в приличном городе, а в будущем – полковничьи или генеральские погоны… Засмеялся он: дурак ты, Юдин, стоеросовый! Впрочем, не так давно я и сам таким же был… А теперь послушай меня: ближе к выпускному курсу, как это часто бывает, ты женишься и увезешь свою избранницу в какой-нибудь затрапезный Мухосра'нск, где вообще география кончается. Если сильно не повезет, то там можно застрять навсегда – поменять место службы удаётся крайне редко. Подняться в звании – еще труднее, вакансий, как правило – нет, движухи никакой: прибыл лейтёхой – уволишься старлеем, а если капитаном, то это просто счастье! И когда-нибудь твой подрастающий сынок спросит: «Папа, а ты карьерист?» «Это почему же?» – удивишься ты. «А потому, что мой одноклассник Петька сказал: твоему отцу всего сорок лет, а он уже целый старший лейтенант!»
Спрашиваю: кто в таком случае служит в Чехословакии, в Германии, в Польше, в Венгрии? Или советские летчики только по помойкам расквартированы? Кэп объясняет, что таких помоек у нас великое множество и в них кто-то должен бдить службу. Послужить, правда, можно и за кордоном, в Мозамбике, например, во Вьетнаме, в Афганистане, еще где-то… Но все это – так называемые горячие точки, откуда летный состав частенько привозят в оцинкованном виде… А в мирную заграницу, в «Варшавский договор», прежде всего поедут блатные лейтенанты – им Мухосранск и Афган не грозят! И со временем, именно им нацепят полковничьи или генеральские погоны, ведь известно, что генералом, как правило, становится тот лейтенант, чей папа штабной паркетный чинодрал с большими звездами.
Романтика же твоей службы будет состоять из дежурств по части, по кухне, по аэродрому, а также в строевой шагистике, в изучении приказов, инструкций, в осточертевшей Марксистско-Ленинской подготовке и в бесконечных занятиях по матчасти самолета… А еще придется много летать на «электрическом стуле»-тренажере, где ты сто штанов протрешь, отрабатывая виртуальную технику пилотирования. Регулярных полетов не жди – они будут эпизодическими, и станешь ты налётывать в год часов сто, а то и меньше. В итоге, к сорока годам, а дольше в истребительной авиации не держат по состоянию здоровья, накопишь не более, чем полторы тысячи часов и будешь списан в батальон аэродромного обслуживания или еще куда-нибудь… Это в Аэрофлоте пилоты работают практически до старости и отлётывают ежемесячную саннорму: в поршневой авиации – сто часов, а в реактивной – семьдесят. Годам к пятидесяти они имеют налёт тысяч восемнадцать – двадцать, и на этом основании, вполне приличную пенсию. Так что, если хочешь летать по-настоящему, двигай в Г А, курсант Юдин. И последнее: из этого самого Мухосранска твоя супруга рано или поздно свалит из-за двух основных причин. Первая: младшему офицеру получить отпуск в теплое время года, чтобы погреть жопу в Черном море – проблема из проблем. Отдыхать в бархатный сезон – прерогатива начальства. На этот счет даже поговорка есть: «Солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит. Мороз трещит и снег идет – едут штурман и пилот». Второе: ей, дизайнеру, юристу или учителю музыки, придется совать штекеры в гнезда аппаратуры на гарнизонном пункте связи – и это в лучшем случае. В худшем – торчать дома из-за полного отсутствия работы, созерцая через окно сугробы, солдатскую баню, строевой плац и казарму личного состава. Свое бегство она объяснит тоской о музеях, театрах, ресторанах, магазинах, домах моды и прочей бабьей лабудой…
– А зачем таких в жены брать? – спрашиваю я. – Надо жениться на той, чтобы пошла за тобой хоть на край земли и стойко несла, как говорится, все тяготы и лишения военной жизни. Кэп мне толкует:
– Есть такая присказка: «Бог создал на юге – Сочи, а черт на севере – Мого'чи». На край земли, Юдин, многие из них готовы ехать, но, когда приходит время стирать шмотки в привозной воде и заголять задницу в уличном сортире на лёгоньком сорокаградусном морозе – романтика военной жизни улетучивается, как «Мига'рь» на форсаже. Есть, конечно, преданные жены, и я очень хочу, чтобы тебе досталась именно такая и повез ты ее не в Могочи, а в более-менее приличный городишко…
Герман какое-то время рассеянно смотрел вдаль, потом снова заговорил:
– Вот так оно и вышло, вошел я в кафешку одним человеком, а вышел из нее уже другим… Слова кэпа глубоко в душу запали, особливо про горячие точки. Подумал: а на хрен она мне сдалась, такая небесная романтика, когда в тебя пуляют «Стингерами» и рано или поздно – собьют… Там обойдутся как-нибудь без меня, мне такой героизм – до жопы, я жить хочу! Ты вот уцелел в том долбанном Афгане, Романов, но согласись, всё могло произойти с точностью до наоборот…
– Вполне! – коротко и мрачно проронил Сергей.
– Вот видишь… Ну, стал я думать, взвешивать все «за» и «против», и вскоре принял решение – ухожу! Помогли знающие люди, подсказали, куда надо обращаться, что говорить… Накатал рапорт на отчисление, забрал документы, только меня и видели. И вот через год я здесь, и очень надеюсь, что в училище Аэрофлота все будет малость не так… Да и Омск мне больше нравится, чем тот захолустный Чернигов. А после диплома – вольная жизнь: во-первых, распределение получишь в крупный город – в деревнях авиаотрядов не бывает. Во-вторых – выполнил рейс и отдыхай, ни построений тебе, ни караулов, ни прочей армейской хрени… Со временем переучишься на большой лайнер и начнешь летать за кордон, заколачивать приличные бабки. И, как следствие, белая «Волга», приличная хата или загородный дом, ну и соответственно – достойная жена из приличной фамилии…
– Н-да… Послушал я твой рассказ и что-то не особо мне во все это верится… – сосредоточенно промолвил Сергей. – Как-то уж мрачно все, сплошная чернуха. А не перегнул палку, тот капитан? Может, он просто неудачник по-жизни, вот и…