Не Знающая Любви

Она посмотрела на дверной проем — и вдруг почти воочию увидела: толстые ножки, крепкие ручки, смеющаяся мордаха, два зуба наверху и один внизу. Ее сын вбегает в кухню, еще не слишком уверенно справляясь с законами земного тяготения, но бояться нечего, потому что следом за ним идет и улыбается от радости его отец…

Нет, не отец. Не Матвей Гребецкий. Ника замерла на месте с широко открытыми глазами и недоверчивой улыбкой на губах. В нахлынувшем видении она совершенно ясно и отчетливо видела не Гребецкого, а Сергея Резных.

А ночью ей приснился Вадим и их первая и последняя ночь. Только это не было эротическим сном, просто он лежал рядом, обнимал ее, и ей было удивительно легко, тепло и спокойно. Во сне она была уверена, что на этот раз его завтра не убьют. Они будут вместе, впереди у них еще много таких ночей, и дети у них родятся рыжие, с ястребиными зоркими глазами, и никогда в жизни не будут плакать…

Она проснулась с мокрыми от слез щеками и улыбкой на губах. Теперь она знала все ответы на вопросы.

Угроза

О том, что ей предстоит поездка к Матвею, она сказала только тане. Блондинка была рассудительнее и хладнокровнее, чем Марина, скорая на расправу и склонная к авантюрным решениям типа: затаиться на пожарной лестнице и все подслушать.

Таня хмурилась, осторожно покусывала нижнюю губку, а потом сказала:

— На твоем месте я бы взяла с собой гинеколога. В смысле, твоего Резных. Посидел бы в машине, подождал бы тебя. И тебе спокойнее, и ему.

— Сергей не доверяет Матвею и не переносит его на дух.

— Надо же, какой умный мужчина! И где только их разводят…

— Тань, перестань. Он может занервничать и устроить… что-нибудь типа маленькой победоносной войны.

— Умный. Смелый. Могучий. Решительный. Гинеколог. Умираю. Ладно, но если ты не вернешься домой к… положим, девяти, я звоню именно Сергею.

— Хорошо. Но не раньше!

Таня кивнула и направилась к выходу из дамской комнаты, где они секретничали. На пороге обернулась, влажно блеснула глазами и пропела:

— Моли Бога, что мы подружки, рыжая. Потому что иначе Я БЫ ЛИЧНО дала Сергею Резных даже верхом на еже.

Дверь закрылась, и тогда в голове смущенной и развеселившейся Ники промелькнула совершенно отчетливая фраза, принадлежащая уже лично ей:

Я БЫ ТОЖЕ!

Она припарковала машину возле дома, где жил Гребецкий, и немного посидела просто так, чтобы собраться с силами. Боялась, не боялась — но неприятный холодок поднимался изнутри, и во рту снова появился неприятный кислый привкус. Она тряхнула головой, решительно сунула в рот пластинку жевательной резинки и вылезла из машины.

Она кивнула важному охраннику, поднялась на лифте на последний этаж и набрала на пульте известный ей код.

Он встретил ее в прихожей, и молодая женщина сразу поняла, что никакой радости по поводу ее прихода он не испытывает. Глаза метались за стеклами очков, словно подтаявшие льдинки в стакане, темные волосы на висках слиплись от пота. Он нервничал, и нервничал сильно — это было очевидно. И непонятно.

Вторым, еще более неприятным сюрпризом явилось то, что на элегантной и совершенно нефункциональной вешалке в форме раскидистого серебристого дерева с тонкими ветвями небрежно болталась еще одна норковая шубка. Совершенный близнец шубки Ники.

Он промычал что-то невнятное и махнул рукой в сторону гостиной. При этом он даже не подумал помочь ей раздеться, и она была вынуждена сама закидывать шубу на неудобные крючки. Недоумевая и потихоньку начиная злиться, она прошла в гостиную — и замерла на пороге.

На низеньком и неудобном диване в непринужденной позе сидела ослепительно красивая брюнетка. Прямые черные волосы змеились по плечам и груди. В тонких пальцах с кроваво-красными ногтями непомерной длины брюнетка небрежно сжимала тонкий серебряный мундштук, в котором дымилась тонкая черная сигарета. Сладковатый, назойливый запах окутывал комнату, и она внезапно подумала, что в сигарете есть марихуана…

Брюнетка медленно повернулась к ней свое треугольное фарфоровое личико и окинула гостью нарочито медленным и откровенно презрительным взглядом. Потом брюнетка затянулась, по-мужски выпустила дым из ноздрей и заговорила. Голос у нее был низкий, хрипловатый, опасно вибрирующий. Такие звуки доносятся из горла пантеры, изготовившейся к смертельному прыжку.

— Так, так, так. Смотрите-ка, кого кот принес. Так это и есть твоя шантажистка, милый? Ты неисправим. Впрочем, ноги хорошие.

До ошеломленной Ники не сразу дошел смысл сказанного. В голове четко сформулировалась только одна мысль: это Кира. Жена Матвея. Та самая, с которой, если верить сведениям прессы, он давно живет врозь. Ника видела одну фотографию Киры, но снимок не шел ни в какое сравнение с оригиналом. Та женщина была просто и нейтрально красива, эта — опасна и неприятна.

Ника попыталась заговорить, но из горла вырвался только нелепый клекот. Кира не обратила на это никакого внимания. Она вообще разговаривала с Матвеем, Ника ее интересовала в последнюю очередь.

— Значит, так. Ты молодец, что сразу все рассказал. Думаю, проблем не будет. Сколько ты обычно платишь своим девкам? Нет, разумеется, придется накинуть, но сумма должна быть приемлемой. Чтобы не вызывать иллюзий и не создавать прецедентов. Разумеется, операция и необходимый после нее уход будут оплачены отдельно.

Он с готовностью кивнул. На Нику он тоже не смотрел.

Кира решительно смяла сигарету в пепельнице и соизволила наконец посмотреть на Веронику.

— Вы дадите письменное обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах больше не преследовать моего мужа и не вымогать у него деньги. Вы забудете обо всей этой дурацкой истории и — Боже вас упаси — не станете питать иллюзий относительно всяких глупостей типа продолжения ваших встреч. Полученные деньги можете считать оплатой ваших услуг интимного характера либо моральной компенсацией — это уж как угодно. Все ясно?

У нее были змеиные глаза. Желтовато-зеленые, почти не мигающие. Даже зрачок казался немного вытянутым сверху вниз. И стыла в этих глазах лютая, презрительная ненависть. Брезгливое пренебрежение — словно Ника была грязной нищенкой, посмевшей прикоснуться к сверкающему миру королевы Киры.

Холодная, чистая, отрезвляющая волна ярости омыла душу Вероники. Ушел страх. Отпустил сдавивший горло спазм. Она выпрямилась, небрежным, изящным, много раз отрепетированным движением откинула рыжую гриву волос назад. И улыбнулась светской, надменной и царственной улыбкой.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение.

Черные брови изумленно выгнулись. На лице Киры появилось выражение, которое могло бы появиться на физиономии пантеры, обнаружившей, что загнанный ею козленок собирается ее укусить. Ника не удержалась и фыркнула.

— Простите, сорвалось. Так вот, вы совершено ошибочно полагаете, что я собираюсь шантажировать вашего мужа или требовать с него какие-то деньги. Совсем наоборот. Мне ничего не нужно.

— Так говорят, когда хотят получить все.

— Возможно, вам виднее. Я долго размышляла, стоит ли вообще ставить Матвея в известность о… случившемся, и пришла к выводу, что он в любом случае имеет право знать о своем отцовстве. Вот и все. Что решит по этому поводу он, мне глубоко безразлично. Более того, сейчас я окончательно уверилась в том, что ребенок, которого я ношу, будет только моим и ничьим больше. У него будет моя фамилия, и имя отца я в метрику не занесу.

Кира прищурилась и медленно протянула:

— Нет, моя птичка, это вы пребываете в заблуждении, не я. Вы не поняли, что я сказала. Никакого ребенка не будет.

Ника холодно взглянула на нее.

— При всем уважении, мэм, он уже есть. И через полгода родится.

— Не родится. Потому что в ближайшие три дня вы сделаете аборт и избавитесь от него.

— Нет.

— Да! Просто вы еще этого не поняли. Я объясню. Мы не можем позволить этому ребенку родиться. Матвей Гребецкий не тот человек, которому можно диктовать условия. Положение же, которое он занимает в обществе и бизнесе, не позволяет ему игнорировать возможную угрозу шантажа, исходящую от нечистоплотных плебеев.