Не Знающая Любви

Он замер. Потом подался вперед, вцепившись в столешницу скрюченными пальцами.

— Чувства?! Что ТЫ можешь знать о чувствах, кукла деревянная?! По-твоему, секс — это лежать, задрав ноги, и глядеть в потолок?! Да я уйму времени потратил на то, чтобы ты начала двигаться в постели, а ты говоришь о «чувствах»!

Ника закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. К горлу подкатывала тошнота, в ноздри неожиданно ударил кислый запах пота Матвея, смешанный с чересчур резким запахом его одеколона. Странно, раньше он ей нравился…

Она произнесла тихо, но очень твердо, не открывая глаз:

— Пожалуйста, прекрати на меня кричать и говорить гадости. Мы сейчас не в койке, где ты любишь шепнуть мне на ухо какую-нибудь сальность. Если я так плоха — почему ты мучился столько времени? Почему не порвал со мной?

Внезапно она вздрогнула, открыла глаза и непроизвольно отшатнулась, потому что он неловко упал перед ней на колени и стал хватать ее за руки, бессвязно бормоча при этом:

— Умоляю, прости… прости меня, Ника! Я обезумел. Я очень устал, в этом все дело… Я наговорил тебе в сердцах… не подумав… Ты нужна мне! Я хочу тебя! Я так хочу тебя…

Внезапно он повалил ее на пол, да так, что она сильно ударилась головой о ножку стула, принялся торопливо раздевать ее, грубо раздвигая ноги и наваливаясь на нее всем телом.

— Прошу тебя… моя рыжая валькирия… моя воинственная амазонка… хочу быть в тебе… ты ведь тоже хочешь почувствовать, как я вхожу в тебя… хочу, чтобы ты кончила…

Тошнота подкатилась к самому языку и стала нестерпимой. Ника с неожиданной силой отпихнула его и ринулась в ванную. Там ее бурно и долго рвало.

Некоторое время спустя, бледная, с влажными от испарины волосами, она вышла обратно в гостиную и сказала безжизненным и тихим голосом:

— Извини меня, Матвей. Ты прав. Мы оба устали и измотаны. Это все нервы. Я не стану тебе мешать, просто… просто некоторое время нам стоит передохнуть друг от друга. Я поеду, ладно? Не сердись, милый.

Он кивнул, не глядя на нее. Руки, которые он сложил перед собой на столе, сильно дрожали. Он глухо бросил ей вслед:

— Я надеюсь, мне можно будет тебе позвонить? Я не слишком… отвлеку тебя от работы?

Она слабо улыбнулась.

— Конечно. Я буду ждать твоего звонка. Это же не разрыв… Это все нервы.

И вышла из квартиры.

Неожиданность

Ника проплакала всю ночь, а утром ее снова тошнило. На работу она пришла вялая, слабая, как больной котенок, и никакая пудра не могла скрыть синяков под глазами. Марина метала на нее подозрительные взгляды, а когда настало время перерыва, невинным голосом осведомилась, не желает ли она перехватить пару пирожных с кремом?

Реакция превзошла все ожидания. Ника резко изменилась в лице, позеленела до пределов возможного и, зажав рот руками, бросилась вон из комнаты. Марина и Таня обменялись многозначительными взглядами, снялись со своих мест и плавной походкой от бедра направились вслед за ней.

В дамской комнате было стерильно чисто и, к счастью, пусто. Татьяна занялась подкрашиванием губ, а Марина изящно закурила тонкую и длинную ментоловую сигаретку.

Через несколько минут стукнула дверь кабинки и перед девушками появилась Ника, бледная и несчастная. При виде девушек она взялась рукой за косяк двери и вымученно улыбнулась.

— Похоже, я отравилась креветками. Так глупо… а еще хороший ресторан…

Марина кивнула и невинным голосом пропела:

— Ага. Ужасная вещь эти креветки. Буквально с ног валят. Скажи, Тань?

— Угу. Ник?

— Что?

— Может, хватит дурочку валять? Ни о чем не хочешь поговорить?

— Нет.

— Тогда ответь мне на прямой, чисто женский вопрос: когда у тебя последний раз были месячные?

Ника слегка порозовела, что в ее нынешнем состоянии было равносильно пунцовому румянцу.

— Я не понимаю…

Марина решительно смяла сигарету в высокой металлической пепельнице, шагнула к ней, взяла ее под руку и практически силой отвела к плюшевому диванчику, стоявшему у стены. Таня заняла место у входной двери, блокировав вход и выход. Марина мягко дотронулась до бледной и влажной щеки Ники.

— Эй, подружка, хватит держать глухую оборону. Мы, девочки, должны быть заодно. Иначе нас легко обидеть. Рассказывай — и не воображай, что раскрываешь страшную тайну. Чтобы тебе было легче, скажу: практически все в курсе.

— В курсе… чего?

— Того, что ты спишь с Гребецким. Того, что это началось еще тогда, когда он сидел на седьмом этаже этого здания. Того, что в последнее время у тебя не все гладко. Остальное расскажешь ты.

Ника подняла голову, тихо произнесла:

— А если не расскажу?

Марина пожала плечами, Таня фыркнула у двери.

— Пытать тебя мы не будем, пальчики дыроколом зажимать — тоже. Если уверена, что все под контролем, можешь просто послать нас к черту — мы не обидимся. Но мне лично сдается, что поговорить тебе жизненно необходимо.

Ника снова опустила голову, ничего не ответив. Марина внезапно обняла ее за плечи, пристроила рыжую голову себе на плечо.

— Послушай меня, рыжая. Жизнь полна всякого дерьма, и большая зарплата не всегда способна уберечь от неприятностей. Иногда нужно то, чего не купишь ни за какие деньги. Плечо. Возможность пореветь всласть. Выговориться. Довериться. Не буду врать, что мы твои лучшие друзья, но есть кое-что, что объединяет нас. Мы — женщины. Никто на свете не умеет так обижать и так мстить, как мы, но никто не умеет и так поддержать подружку в беде. А ты в беде. И что бы ты сама о себе не думала — ты наша подружка. Фу, устала. Теперь твоя очередь разговаривать.

И Ника заговорила. Сначала тихо, монотонно, краткими фразами, словно нехотя, но постепенно все более эмоционально и живо, путаясь в словах и подыскивая слова правильные. Выплескивала свои страхи и сомнения, пережитый кошмар последних месяцев, неуверенность и растерянность от собственного бессилия…

Потом все трое долго молчали. Тишину лишь один раз нарушила Таня, энергичной и не вполне цензурной фразой выпроводившая сунувшуюся было в дверь девицу из курьерского отдела.

Потом Марина процедила:

— Да, дела… И давно тебя тошнит?

— Н-нет… неделю, наверное… Может, больше, но тогда не так сильно. Просто не хотелось есть по утрам, голова от этого болела…

— А что все же, извини за настойчивость, с месячными?

— У меня с самого начала был неустойчивый цикл. Иногда бывали задержки дней на пять-шесть…

— А сейчас?

— Я не помню…

— Стыдись! У девушки должен быть заветный календарик для праздников. Что ж, тогда напряги память. Когда в последний раз ты заходила в аптеку?

— Месяц… нет, два месяца… Немного больше двух месяцев назад.

Марина и Таня многозначительно переглянулись, Таня вздохнула.

— Ох, беда с этими провинциалками! Ну-ну, не сверкай своими зелеными прожекторами, не боюсь. Во-первых, я сама родом из задницы по имени Новокузнецк, которую все ее жители ласково называют Кузня, а во-вторых, я и сама научилась считать дни только после первого аборта. Зато на всю жизнь.

— А… аборта?!

— Даю по буквам: Антверпен, Брюссель, Оттава, Рим, Толедо. Крайне неприятная операция, являющаяся следствием небрежности при подсчетах, а также беспорядочных половых связей с мужчиной и игнорированием контрацепции. Говоря по-простому, сдается мне, ты залетела, подруга.

Ника посмотрела на, Таню. Потом на Марину. Потом перевела взгляд на свой живот. А когда подняла голову, на лице ее неожиданно расцвела улыбка.

— Неужели я… беременна?

— Хочешь сказать, тебя это радует?

— Конечно! Это же чудо. У меня будет ребенок…

Таня в очередной раз фыркнула, однако теперь в этом звуке явно слышалась растерянность, а Марина обеспокоенно нахмурилась.

— Послушай, Ника, если ты думаешь, что таким образом сможешь вернуть своего Гребецкого…

Ника с изумлением посмотрела на Марину.

— Господи, да при чем здесь это! Разумеется, я ему скажу, он имеет право знать, ведь он отец, но я совершенно не собираюсь никого никуда возвращать.