Noir

— Как Дюран или военный атташе Астрии, — усмехнулся я. — У игроков подчас незавидная судьба. Я знаю, откуда ждать угрозы сейчас, а став игроком, как вы предлагаете, могу в любой момент поймать грудью пулю снайпера или ещё что-то такое, чего я на фронте наелся на две жизни вперёд.

— Не думал, что ты такой трус, — глянул на меня один из лейтенантов с откровенным презрением.

Я отлично знал эту породу — не довоевавшие мальчишки из благородных семейств. В самом конце войны они ещё учились в военных академиях, куда их пристроили богатые и влиятельные родичи, а на фронт так и не попали. Не хлебали траншейной грязи ни дня, а потому отношение к войне у них было юношески-романтическое. А тех, кто прошёл через преисподнюю и категорически не желал возвращаться туда, считали трусами и дезертирами. Я никак не стал реагировать на слова этого сосунка. Командант же ожёг его таким взглядом, что лейтенант предпочёл заткнуться и не поднимал глаз, пока мы не подкинули здание. Всю дорогу до выхода мы снова проделали в молчании.

Передвигаться по урбу жандармы предпочитали на броневике. Не бронированном автомобиле, а именно броневике с небольшой башенкой на крыше, откуда торчали спаренные стволы пулемётов «Мартель». Лейтенанты забрались в его передний отсек. Меня же командант пригласил в задний — десантный, а в данном случае, скорее, пассажирский. Вместо лавок вдоль бортов в салоне броневика было установлено сидение представительского авто, обитое кожей. Так что ехать нам предстояло в относительном комфорте. У броневика вообще оказался удивительно плавный ход, особенно после того, что я ожидал. Даже командные машины вроде этой на фронте тряслись и подпрыгивали на ухабах. Сейчас же мы катили по городским улицам, а не по обычному для войны перепаханному снарядами бездорожью.

И конечно же, командант продолжил свои уговоры по дороге.

— Пойми, ты уже ввязался в игру и уже на нашей стороне, раз ищешь убийц Дюрана. Не стану лгать, он не был в нашей организации, к чернокожим наша верхушка по-прежнему относится с преступным пренебрежением. Но раз уж ты решил расследовать его смерть, то значит встал на нашу сторону. Вальдфогель не увидел за деревьями леса — не понял, кто настоящий враг. Вы с Дюраном начали копать под него, и он тут же отреагировал.

— Они совершили большую ошибку, оставив меня в живых, — мрачно заявил я, — и теперь я заставлю их за это поплатиться.

— И в этом наша организация поможет тебе, — наседал командант. Недаром всё же жандармы вели свою историю от рода кавалерии — они до сих пор многие вопросы пытались решить с наскока. — Ты поведёшь расследование не просто как детектив «Континенталя», за твоей спиной будет стоять сила.

Сила, которая ничего не смогла сделать со злосчастной «Милкой», три недели торчавшей в порту. Так что пришлось обращаться ко мне. Сила, которой отчего-то позарез требовался ещё один человек. Не самый ловкий даже в своём урбе частный детектив с небезупречной, что уж греха таить, репутацией и богатым прошлым. Не такая уж и серьёзная сила, если посмотреть на неё повнимательнее.

Ничего этого говорить жандарму я, естественно, не стал, ограничившись лишь коротким ответом:

— В Отравилле я справился сам и сейчас смогу.

— Сейчас против тебя люди посерьёзней нескольких банд контрабандистов, как в Отравилле.

— Я же говорю вам, командант, справлюсь. Не впервой.

— Как знаешь, — пожал плечами жандарм. — Но помни, такие предложения не делают несколько раз.

— Тем лучше, — усмехнулся я. — И к слову, вы сказали, чтобы я вовсе не лез в расследование гибели Дюрана, а теперь предлагаете помощь.

— Я понял по твоему ответу, что ты не остановишься, и потому протянул руку. Ты оттолкнул её, но я всё же пойду навстречу и объяснюсь. Сам не люблю недосказанность. Дело в том, что мне известно, кто ведёт дело о гибели инспектора Дюрана. Комиссар Робер с говорящим прозвищем «комиссар-лопата». Если руководству нужно обязательно «зарыть» дело, то к нему подключают Робера и можно гарантировать, что никто никогда не увидит никаких результатов расследования. Робер раскроет дело и попутно уберёт все улики, указывающие на виновных, будь то вещественные доказательства или живые люди. Встав у него на пути, ты рискуешь жизнью, помни об этом.

— Благодарю за предупреждение, командант. Мне не впервой ходить оглядываясь, но когда знаешь, откуда ждать угрозы, становится как-то легче дышать.

За этим разговором мы добрались до дома, занимаемого астрийским военным атташе. Правительство Астрии разорилось на двухэтажный особняк в квартале Реформи — одном из немногих мест, что сохранились с тех пор, как наш урб ещё именовался городом и был не крепостью, а морским курортом. Астрийские флаги на фасаде особняка уже были приспущены, и мрачные часовые у входа носили на правом рукаве формы чёрную повязку. Ни флагов, ни тем более часовых обычно в этом особняке не было, ведь граф Хоттек жил здесь частной жизнью и дом даже не считался территорией Астрии, как консульство. Однако теперь военный атташе был мёртв и наш союзник обставлял его смерть со всей присущей империи пышностью. Неподалёку от особняка уже собралась приличных размеров толпа — несколько горлопанов что-то рассказывали десяткам зевак, оживлённо жестикулируя.

— И как так получается, что никакой секретности не сохранить, — раздражённо произнёс командант, прежде чем выбраться из броневика. — Зеваки всё всегда узнают через считанные часы, а потом «жареные» новости появляются на передовицах газет.

Я мог бы рассказать ему о причинах, главная из которых — чудовищная перенаселённость нашего урба. Даже в приличных районах вроде квартала Реформи люди буквально сидят друг у друга на головах. Да и такой человек, как астрийский военный атташе, держал приличный штат слуг, и мёртвым его нашёл явно один из них. А уж эта публика точно не умеет держать язык за зубами.

Я выбрался из броневика вслед за командантом и теперь более внимательно смотрел на толпу. Через щёлки-бойницы в дверце боевой машины людей было особо не разглядеть. Один из лейтенантов последовал за нами, второй же повёл броневик в сторону, чтобы не перекрывать уличное движение. Толпа была разнородной, в основном состояла из тех же самых слуг, работавших на хозяев других особняков в этом квартале и подмастерьев лавочников и хозяев магазинов, обслуживавших местных обитателей. В общем, из тех, кто иногда мог позволить себе полентяйничать, а после с упоением рассказывать, как оказался в самой гуще недавних событий. Среди них резко выделялась женщина в чёрном платье, застёгнутом под горло. Она стояла в стороне от зевак и глядела на особняк атташе так, будто дыру в фасаде прожечь хотела. За всё время, что мы прошли от броневика до поста часовых у входа, она не отвела взгляда, и как мне показалось, даже не моргнула ни разу.

Рядом с часовыми отиралась пара ажанов[7] в синих мундирах и кепи. Грудь обоих украшали медные бляхи с номером квартала, за который они отвечают. И один из полицейских явно не должен был находиться здесь. Выходит, даже среди них есть самые обыкновенные зеваки, готовые бросить свой пост ради сомнительного удовольствия после поделиться новостями с товарищами по службе в ближайшем кабачке.

— Почему тут толпа? — рявкнул на них командант, подойдя к входу в особняк быстрым шагом — ноги у него были длинные, и нам с лейтенантом приходилось поспешать, чтобы не отстать от него. — Двое полицейских чинов торчат у входа в особняк, где лежит покойный атташе нашего союзника, и не предпринимают никаких действий, чтобы разгонять толпу. Вам, вижу, мундиры жмут, так вы быстро их лишитесь, если продолжите служить так же!

Оба ажана вытянулись в струнку и отдали честь.

— Вмиг всё исправим, мсье командант! — выпалил тот, кто отвечал за этот квартал.

— Виноваты! — добавил второй. — Промашка вышла!

Ещё раз салютовав, оба едва ли не бегом помчались к толпе, на ходу выдёргивая из карманов медные свистки.

7

Ажан — прозвище рядовых полицейских в Розалии.