Noir

— Обычная для этих существ вивисекция, — не стал вдаваться в подробности я. — Тащить толпы народа за Завесу, отгораживающую их земли от остального мира, сложно, вот и нанимают беспринципных капитанов, чтобы проводить опыты на борту их кораблей.

— А вот тут вы ошибаетесь, — торжествующим тоном заявил Вальдфогель. — Тела людей и орков, над которыми проводили опыты на «Милке», уже вскрыли, и результаты показывают, что это — закладки. Их бы нашли в порту выброшенными на берег (кто придаёт таким вещам значение?) и зарыли в общей могиле. А во время войны — вы же понимаете, что новая война не за горами — они бы восстали по приказу эльфийских магов. Да не простой нежитью, а могучими тварями со встроенным в тело оружием. Прямо у нас в тылу, по эту сторону крепостных стен. Вы понимаете, что это значит.

Я лишь сделал глоток виски и покачал головой.

— Я не лезу в политику, Вальдфогель.

— Эльфы готовятся к войне, — вспылил тот, — а что делаем мы? Сидим на месте. Ищем деньги на армию и флот. Сокращаем бюджет городов-крепостей. Даже этот акт неприкрытой агрессии решили замолчать. А почему? Потому что обнародуй его — и это равносильно объявлению войны. К которой, по мнению правительства, наше королевство и весь Священный Альянс сейчас не готовы. А когда будут готовы, я спрашиваю? Когда наши урбы заполнят вот такие закладки?

Он, как и все ему подобные, смотрел не туда и не видел главной проблемы. Его интересовали закладки, а надо бы подумать о железном прикрытии «Милки» на самом верху. Вот Дюран подумал и сделал мне интересное предложение.

— К слову, установлены личности всех погибших эльфов, — продолжил Вальдфогель. — Два вам ничего не скажут, вот руководил ими один из младших князей Багровой листвы.

— Знаете, я тут подумал, Вальдфогель, — невпопад ответил я, — мы живём во времена посредственностей. Я помню, что творили на фронте эльфийские князья, а теперь с одним из них справились несколько человек. Раньше для этого нужна была рота штурмовиков и пяток наших магов минимум. Видимо, правду говорят, что лучшие остались в траншеях, а выжили посредственности вроде нас.

— Может быть, потому, что мы лучше умеем приспосабливаться, — поддержал меня Вальдфогель.

— Может быть, — кивнул я, — может быть.

Певица на сцене принялась притопывать, отбивая каблуком ритм, под который подстроился пианист. Саксофонист же отложил инструмент и приложился к стакану.

— Если вы пришли меня вербовать в «Союз фронтовиков» или как бы ни называлась ваша организация, то зря потратили время. Я простой частный детектив — и не желаю впутываться ни в какие заговоры.

— Вы читали статью на второй странице? — спросил у меня Вальдфогель.

Я глянул на заголовок, и мне всё стало ясно: «Северная лига вооружается. Новая война не за горами?». Читать саму статью смысла не было.

— Ваши люди есть и в «Розалии сегодня». — Я отложил газету. — Что ж, не самая неожиданная новость. Но скажите, Вальдфогель, отчего вы не пошли к людям из вашей организации, когда вам запретили проверять «Милку»?

— Это должно было стать проверкой для вас, — неуклюже солгал Вальдфогель. — К вам давно присматриваются — с самого Отравилля.

— Долго же присматривались, — усмехнулся я, поднимаясь. — Передайте, что я провалил проверку. Мне с вами не по пути.

Я одним глотком допил виски и толкнул стакан бармену, чтобы тот рассчитал меня. Тот положил передо мной бумажку с суммой, которую я оплатил и направился к уборной. Вальдфогель проводил меня недоумевающим взглядом — по всей видимости, он не ожидал такого исхода, считая, что я с радостью ухвачусь за его предложение.

По пути в уборную я завернул в закуток с телефонным аппаратом и, кинув присматривавшему за ним парню пару монет из сдачи, полученной от бармена, быстро набрал номер надзорной коллегии. Назвав добавочный номер Дюрана, я услышал его голос в трубке.

— Считай, уговорил меня, — сказал я. — Заключай договор с «Континенталем» — я весь твой.

Я не был глупцом и понимал — новая война неизбежна, однако приближать её я не собирался.

Интерлюдия I

Руфус Дюкетт мог считать себя счастливым человеком. Он был из тех, кто родился с серебряной ложкой во рту. Однако с самой юности решил каждый день доказывать, что способен всего добиться сам. Он поступил в столичный университет, хотя обучение там оплачивалось из особого фонда, спонсируемого отцом Руфуса. Вот только и без этой помощи он легко получил бы королевскую стипендию. Завершив обучение, Руфус среди двух десятков других лучших выпускников университета был представлен молодой королеве Анне, лично вручившей ему диплом и квадратную шапку магистра естественных наук.

Получив диплом, Руфус, конечно же, вернулся в компанию отца, но для работы выбрал себе должность инженера в лаборатории перспективных разработок. Как бы ни шептались о нём, неизменно произнося слово «синекура», лёгкой работа в этой лаборатории точно не была. Руководил ею пожилой веспанец Хосе Карлос, специалист настолько высокого класса, что в его монастырь никто со своим уставом никогда не пытался лезть. А если у кого-то возникало желание, Карлос просто открывал ящик, где лежали самые свежие предложения сменить работу, причём с гарантией решения всех финансовых вопросов с нынешним работодателем и полной свободой на новом месте. Желание даже у самых ретивых тут же пропадало. Поэтому лабораторию перспективных разработок, где не первый год трудился Руфус, все давно уже называли «лабораторией Хосе» или просто «у Хосе», как какое-нибудь питейное заведение.

Руфус был на хорошем счету у самого Хосе, причём вовсе не из-за того, кем был отец Руфуса. Не раз он вместе с самим хозяином лаборатории и ещё парочкой перспективных сотрудников допоздна засиживался на работе, решая особенно сложные задачи. Задачи эти, как правило, ставил отец Руфуса, и были они из разряда невозможных или почти невозможных.

Однако именно в тот раз Хосе был отчего-то мрачен, когда попросил Руфуса остаться в лаборатории после работы. У молодого человека, конечно, были свои планы на вечер, включавшие посещение дорогого ресторана в компании восходящей звезды лаборатории Максима Пятницкого, эмигранта из далёкой и загадочной Руславии. Парень был, безусловно, одарённый, однако его наглость и развесёлый характер куда больше привлекали в нём Руфуса. Отказать Хосе Руфус, естественно, не мог, а потому, когда подошёл час окончания рабочего дня, попрощался с помрачневшим Пятницким и направился в кабинет хозяина лаборатории. Денег на ресторан у эмигранта, само собой, не было, хотя платили в лаборатории Хосе очень и очень неплохо.

Но не успел Руфус дойти до кабинета веспанца, а невесёлый руслав — до выхода из лаборатории, как дверь кабинета распахнулась и Хосе широким жестом пригласил Пятницкого войти.

— Извини, Пьят, — он назвал юношу обычным сокращением от его сложной для веспанца фамилии, — забыл тебе сказать, что ты сегодня тоже нужен мне.

Ничего удивительного ни в том, что Пятницкий понадобился Хосе вместе с Руфусом, ни в показной забывчивости хозяина лаборатории не было. Они втроём нередко работали над самыми сложными задачами, поставленными отцом Руфуса, и Максима Хосе почти всегда звал в последний момент. Дело в том, что Пятницкий как раз терпеть не мог задерживаться после работы и, если знал заранее о такой задержке, старался сбежать из лаборатории пораньше под благовидным предлогом. Кого другого Хосе бы уже погнал поганой метлой, но Пятницкий был слишком одарённым инженером — такими не разбрасываются.

Странная атмосфера царила в кабинете хозяина лаборатории. Обычно стол в центре его был завален чертежами и спецификациями, но сейчас он был девственно пуст. Хосе пригласил обоих молодых людей присесть и подождать.

— А чего ждать? — тут же спросил неугомонный Пятницкий.

— Если будешь вести себя как обычно, — невесело усмехнулся Хосе, — то неприятностей. Гости скоро будут, и при них, будь добр, открывай рот поменьше. Они могут не проявить той же снисходительности, что я.