Быть собой

Со вчерашнего дня здесь почти ничего не изменилось, добавился только большой стол с едой.

— Угощайся, — широким жестом предложил Маркаций, а я расскажу.

Голодного юношу не пришлось упрашивать дважды, он стрелой метнулся к столу и едва не набросился на пищу, точно зверь, но в последний момент вспомнил о манерах. Негоже демонстрировать фарийцу слабость. Он и так делал это чаще, чем следовало. Поэтому юноша аккуратно сел и взял с подноса большой кусок сыра.

Маркаций снова усмехнулся, и присел напротив.

— Ты делаешь успехи. Быть может, я смогу вытащить из тебя то, что мои нерадивые соотечественники столь усердно вбивали все последние годы, — загадочно улыбаясь, произнес он. — Но вернемся к вопросу о том, как можно творить чары, не произнеся при этом ни слова. А ты сам что думаешь?

Трегоран, набивший рот, ответил что-то нечленораздельное, непонятное даже ему самому, и густо покраснел.

— Не обращай внимания, — улыбнулся Маркаций. — Это был риторический вопрос. Я слишком привык выступать перед публикой, чтобы избавиться от подобных фраз. Начнем с основ.

Он вскочил с кресла и зашагал по библиотеке, рассказывая на ходу.

— В каждом человеке горит искра жизни, философы еще называют ее душой, жрецы — божественным даром, но это лишь вопрос терминологии. Важно другое. В некоторых, в избранных, — на этом слове он сделал ударение, — искра пылает, точно костер. Естественно, разгорается она не сразу, а потому нельзя, взглянув на младенца, понять, будет он магом, или же нет. Да что младенцы, по обычному взрослому нельзя ничего сказать до того момента, как тот сотворит свою первую волшбу! Но и после этого нелегко определить силу и потенциал новичка.

Маг резко остановился и обернулся к юноше.

— Ты меня понимаешь?

Трегоран, занятый пережевыванием куска мяса, кивнул. В целом, он действительно понимал слегка витиеватые слова своего странного хозяина.

— Отлично, а теперь слушай внимательно, потому что мы подобрались к сути твоего вопроса. Итак, те, в ком горит Пламя Духа, — и эти слова сенатор выделил, — как мы это называем, способны творить чары. Чем больше практики, тем сильнее Пламя. Оно будет разгораться и разгораться, остановившись лишь в тот момент, когда чародей дойдет до предела своих возможностей. Однако это не значит, что магия, прости уж за вульгарность, будет лезть у одаренного изо всех дыр. Чародейство, — он вытянул вперед руку и на ней расцвел огненный цветок, — это сложное и смертельно опасное искусство. Даже у лучших из преподавателей гибнет каждый третий ученик.

Он сжал руку, и цветок рассыпался мириадами искр.

— Магия опасна, но она позволяет подчинить себе силы природы. Слова, сковывающие и направляющие стихию, и печати, высвобождающие ее. Вот что являет собой суть чар. Заткни чародею рот, переломай пальцы — и он не сделает ничего! — Тут Маркаций хитро усмехнулся. — Так думают глупцы. У мага всегда будет самое главное — Пламя, неугасимо пылающее в его груди!

— Но как можно колдовать, — не выдержал Трегоран, захваченный повествованием, — если нельзя выкрикнуть слова?

— Нельзя вслух, — поправил его Маркаций. — Разве кто-нибудь запретил тебе воспроизводить весь ритуал в памяти?

Юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, и захлопнул его.

«В памяти? А я-то лишь хотел лучше запомнить заклинания, не подозревая, о чем прошу на самом деле…»

— Именно так, молодой человек, — угадал его мысли фариец. — Чародей зазубривает заклинание до того состояния, когда, закрыв глаза, сможет воссоздать в памяти каждую мелочь, каждую — я подчеркиваю это слово — деталь. Ибо в магии нет незначительной ерунды. Понимаешь ли ты теперь, что в действительности попросил у древнего и злого бога?

Трегоран кивнул.

А Маркаций, меж тем, усмехнувшись, положил на стол большой фолиант, обернутый в кожу и медь.

— Ну, а раз понял, начнем учиться, — радостно блеснув глазами, проговорил фариец.

Маркаций занимался с Трегораном до самого вечера. Чародей оказался бесподобным наставником: терпеливым и мудрым, не жалеющим ни времени, ни сил для того, чтобы вдолбить в юношу знания предков. Впрочем, Трегоран оказался столь же способным учеником, впитывающим новое, точно губка воду. И тут дело было не только в даре бога Хаоса, молодой человек сам по себе отличался любознательностью и желанием учиться, а потому, они с патрицием быстро нашли общий язык.

Передышку сделали лишь тогда, когда на столе догорела четвертая свеча, а яркий солнечный свет в окнах сменился мягким багрянцем заката.

— Пожалуй, нам пора подкрепиться, — объявил Маркаций, потягиваясь так, что хрустнули позвонки. — Для первого дня более чем достаточно. Как ты считаешь, ученик?

— Как вам будет угодно…учитель, — произносить это слово, да еще обращаясь к фарийцу, было непривычно. Трегоран не совершенно запутался — он немного узнал своего наставника за этот день, и теперь просто не мог относиться к нему как к другим гражданам империи. Маркаций, действительно, был особенным, не таким как все.

«Эх, если бы все фарийцы походили на него», — подумал тимберец. — «А может, таких много, просто все они боятся императора?»

Эта мысль также была нова и необычна.

— Итак, готовься к удивительным знакомствам, — неожиданно проговорил Трегоран, когда они оказались возле широких дверей, освещенных лампами. — Мы почти пришли в обеденный зал. Прошу, подыграй мне.

— Что? — не понял Трегоран.

— Просто подыгрывай.

Произнеся это, он распахнул двери, стрелой влетая внутрь — юноша уже убедился, что по-другому фариец просто не мог ходить — и громко сказал:

— Здравствуй Этаара, солнце мое, как прошел день?

— Все было замечательно, батюшка, — ответил ему звонкий девичий голос.

— Я хочу представить тебе моего нового ученика, — радостно сообщил Маркаций и оглянулся. — Трегорий, чего ты ждешь?

Юноша не сразу понял, что обращаются к нему, а потом торопливо присоединился к учителю. Обеденный зал поражал как убранством, так и размерами. Это было большое помещение, ярко освещенное лампами и многочисленными свечами, посреди которого располагался солидных размеров прямоугольный стол, заставленный снедью. Что-что, а поесть патриций, определенно, любил.

«Удивительно, что он умудрился сохранить фигуру с таким-то аппетитом», — подумал Трегоран, а следующая мысль в его голове умерла, не успев оформиться — он увидел, к кому фариец обращался.

За столом сидела стройная девушка, чья бронзовая от загара кожа контрастировала с волосами цвета золота. Ее огромные голубые глаза с интересом изучали молодого человека, причем весьма и весьма бесцеремонно. С первого взгляда было видно, что девушка — родная дочка мага. Скулы и нос будто лепились одним скульптором, но лицо… Трегоран впервые встретил столь совершенную красоту и с ужасом осознал, что просто не может отвести от прелестного создания взгляд.

С огромным трудом, пунцовый, точно мак, юноша согнулся в поклоне, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

«Что это такое, что со мной?» — думал юноша, хватая ртом воздух и боясь разогнуться.

На помощь ему пришел учитель.

— Этаара, ты его смущаешь, — усмехнулся чародей. — Наверное, это из-за выреза на груди. Кажется, я что-то говорил насчет вульгарных и вызывающих нарядов, не помнишь, что именно?

— Батюшка, опять ты за свое, — в голосе девушки послышалась досада, а Трегоран нашел в себе силы разогнуться и вновь посмотреть на нее.

И, о диво, дочка сенатора улыбнулась ему открытой и доброй улыбкой, точно такой же, какая была у отца.

— Привет, Трегорий, — произнесла она. — Не знаю, в чем ты провинился, раз попал сюда, но не могу не посочувствовать.

— Провинился? — удивился юноша. — Госпожа, ваш отец — величайший чародей, учиться у которого — огромная честь!

Говоря это, молодой волшебник совершенно, не кривил душой, хотя и не понимал до конца, отчего Маркаций лжет дочери. Впрочем, он решил, что причина есть, а значит, стоит подыграть.