Страница 3 из 63
Страх, едва было не погубивший его, на время даровал телу нечувствительность к холоду, этому истинному повелителю здешнего леса, но сейчас страх мал-помалу отступал, возвращая телу чувствительность.
- Дьявол, - пробормотал Гримберт, озираясь, - Если меня не выпотрошат, так я, чего доброго, замерзну здесь насмерть…
Сальбертранский лес обступал его со всех сторон. Колючий, подвывающий от злости, ощетинившийся тысячами шипастых рук, подрагивающих на ветру, он чем-то напоминал выстроенный Магнебодом Поленобург, только прошедший через эпидемии разнообразных хворей, войн и бомбардировок. В нем не было ни направлений, ни сторон света, в какую бы сторону Гримберт ни повернулся, он видел одно и то же – дрожащие на ветру колючие ветви, сплетающиеся друг с другом, а промежутках между которыми можно было разглядеть укутанное свинцовыми облаками небо и безразличный рыбий глаз луны, взирающий на него сверху.
Идиот. Он сам забрался в чащу, спасая свою жизнь, и, конечно, был слишком занят, чтобы запоминать направления или какие-нибудь ориентиры. Как и всякий беглец он помышлял лишь о том, как сберечь свою шкуру и уж точно не утруждал себя навигационной работой.
Гримберт шмыгнул носом, ощущая, как холод трется своей ледяной чешуей о его лицо, пощипывая свежие порезы и искусанные в кровь губы.
Дело дрянь, а? Не надо быть искушенным путником, чтобы понять – он забрался в самую чащу леса, в самую глушь. Как скоро его смогут здесь найти? Гримберт стиснул зубы. Он никогда не любил вычислений, предпочитая поручать их автоматике, но в этот раз вычисления получились столь коротки, что результат получился сам собой.
Несколько дней. Даже опытным егерям потребуется до черта времени, чтобы прочесать целый лес, да еще по такой погоде. Отец может придать им в помощь своих рыцарей, а то и вовсе отправить на поиски всех, кто способен держать факела – солдат, сквайров, дворцовых слуг, вплоть до конюхов, сапожников и никчемных сервусов, но даже тогда поиски затянутся на пару дней. Сможет ли он продержаться здесь так долго?
Пара дней… Эта мысль враз ослабила те мысленные стены, что позволяли ему сдерживать натиск холода. Обнаружив в них брешь, холод тотчас запустил в нее свои полупрозрачные, покрытые ядовитой изморозью, зубы.
Ему не продержаться двух дней одному в зимнем лесу. По крайней мере, без помощи и припасов. Молитвы согревают душу, но не тело, а рыцарские идеалы при всех своих достоинствах бессильны насытить пустой желудок.
Вот если бы…
«Убийца» проектировался как учебный доспех и, к тому же, устарел задолго до его рождения, он служил рыцарской машиной, а значит, был предназначен оберегать жизнь своего владельца от всех грозящих ей опасностей. Его грузовой отсек, может, и был тесным, как солдатский сундук, однако вмещал в себе немало полезных вещей, которые сейчас пришлись бы очень в пору. Запас сухого пайка в брикетах на несколько дней. Магнитный компас и секстант. Простейшую пистолю с запасом патронов. Таблетки сухого горючего, немного консервов, аптечку, коротковолновый передатчик…
Да, подумал Гримберт, даже поверженный, «Убийца» мог бы меня спасти. Вот только сама мысль о том, чтобы вернуться к нему, вызывала в душе колючую дрожь – и вызывал ее отнюдь не холод, терзавший его тело.
Допустим, он смог бы разобрать собственные следы, пусть и петлял с отчаяньем зайца по чаще. Допустим, даже вышел бы обратно, но…
Здравомыслие заглушило эту мысль прежде чем она успела толком оформиться. Даже если он найдет обратную дорогу к яме, в которой похоронен «Убийца», это не принесет ему добра. Едва ли чертовы еретики убрались оттуда так быстро. Напротив, сейчас они, скорее всего, бурно празднуют победу, облепив поверженного «Убийцу», точно полчище падальщиков, и жадно вырывая из его мертвого тела все, что только можно. При мысли об этом Гримберт ощутил вспышку ярости, столь горячей, что даже холод, кажется, на миг отступил.
Этим проклятым еретикам нужны трофеи их победы, вот только едва ли они станут охотиться за дорогостоящими компонентами его систем наведения, сложными торсионами или частями реактора. Скорее всего, им понадобятся лишь трофеи. Обломки оборудования, оторванные куски брони, прочий металлолом – чтоб было, что водрузить на свои проклятые языческие алтари и пожертвовать в угоду дьявольским божкам…
Нет, возвращаться к «Убийце» ни в коем случае нельзя. Значит, придется полагаться только на то, что осталось под рукой. А под рукой не осталось почти ничего – он вывалился из доспеха оглушенным, ослепшим и слишком напуганным, чтобы думать о таких вещах.
Гримберт машинально ощупал себя с головы до ног, чтобы понять, что осталось в его распоряжении. И помрачнел еще больше.
Его рыцарский гамбезон. Скроенный из плотной телячьей кожи, превосходно выделанный, снаружи грубый, как древесная кора, внутри с мягкой и упругой сафьяновой подкладкой, он создан был для того, чтобы противостоять тряске внутри жесткой бронекапсулы. Но, к сожалению, не зимнему холоду. Пока что он уберегал хозяина от обморожений и ран, но уповать на него определенно не стоило.
Серебряный медальон с локоном покойной матери внутри. Гримберт охотнее расстался бы с собственной печенью, чем с ним, однако приходилось признать горькую истину – здесь, в Сальбертранском лесу, от него было не больше проку, чем от подсвечника или вилки для рыбы. Гримберт бережно заправил его обратно за ворот гамбезона.
Фляга. Небольшой сосуд, в котором оставалось еще немного колодезной воды. Не Бог весть какое подспорье, учитывая, сколько снега вокруг, но, пожалуй, сгодится.
Лайтер. Он вздрогнул, нащупав на ремне его серебряный корпус размером не больше веретена и такой же толщины. Совсем забыл про него во время бегства и, может быть, к лучшему. Лайтер выглядел изящным, как игрушка, однако по своему назначению игрушкой отнюдь не был. Украшенный парой константинопольских смарагдов[3] – подарок отца на одиннадцатилетние – он был оружием, и оружием по-своему грозным, способным исторгнуть из себя в долю мгновения двадцать тысяч вольт – достаточно, чтоб испарить любого противника, будь тот облачен хоть в тяжелую стальную кирасу. Но, увы, однозарядный.
Пожалуй, хорошо, что он позабыл про него во время бегства. Да, был бы соблазн полоснуть по чертовым еретикам, полоснуть широко, от бедра, не целясь, превращая первые ряды в шипящую на снегу золу, обернутую тлеющими тряпками, но… Гримберт закусил губу, вернув оружие на пояс. Вздумай он использовать лайтер, потратил бы свой единственный шанс на спасение и не добрался бы до чащи.
Гримберт вздохнул. Больше никаких вещей при нем не имелось. Он не имел привычки обвязывать гамбезон портупеями со всяким барахлом – в тесной бронекапсуле «Убийцы» и так было не повернуться. Да и кому придет в голову таскать на шее никчемный хлам, когда под рукой всегда есть рыцарский доспех?..
Дьявол. Он торопливо растер лицо, пытаясь вернуть кровоснабжение, но едва не зашипел от боли, потревожив бесчисленные царапины и ссадины, которыми наградил его Сальбертранский лес. Оставаться нельзя. Если он останется здесь, ожидая помощи, то попросту замерзнет, быть может, еще до того, как в небе забрезжит рассвет. Надо идти. Выбрать примерный курс и двигаться, двигаться, двигаться… Да, это неизбежно сожжет калории из его небогатого запаса сил, но, по крайней мере, не позволит околеть в ближайшие же часы.
Поправляя ботфорты, Гримберт представил себя, лежащего лицом в снегу. Холодного, неподвижного, с глазами похожими на мраморные бусины, с сизым языком, примерзшим к губам. Дьявольская получилась картинка и крайне паршивая. Нелепая смерть для рыцаря.
Не все рыцари на его памяти уходили в мир иной так, как подобает им по сану. Бывали и такие, что оканчивали свои дни вполне нелепым образом, так что церковному информаторию, описывающему их кончину, приходилось использовать многочисленные метафоры, эвфемизмы и иносказания, подчас весьма сложные для понимания. Едва ли это придавало им посмертной доблести, но, может, позволяло по крайней мере не сделаться посмешищем для прочих.