Страница 9 из 25
Бедный мой, любимый, бесконечно наивный муж!
Ульяна придвинула к себе солонку.
– В вашем классе было двадцать пять человек, – невозмутимо сказала она. – А макали только тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего-ничего!
– Нет, серьезно! На что ты намекаешь? Что я был сам виноват?
– Ну, ты заикался…
– И это, по-твоему, повод?!
– Ты не вписывался в коллектив…
– Господи, мама!
– В самом деле, Илюша, вспомни: ты ни с кем не дружил, мы с папой вечно подыскивали тебе приятелей среди детей наших друзей, и даже они воротили от тебя нос.
– Как и я от них! Из принудительной дружбы никогда ничего хорошего не выходит! И что значит – «воротили нос»? – Он горячился все сильнее, не понимая, что приоткрытые ворота бойни неумолимо приближаются.
– Раз уж ты об этом заговорил: тебе стоило…
– Я заговорил?!
– …научиться давать сдачи!
– Мама, ты когда-нибудь пыталась дать сдачи десяти здоровым парням?
– Ну, это не аргумент!
– А что тогда аргумент?
– Оправдывать собственную трусость численным превосходством противника низко! – вмешался Виктор Петрович.
– Прекрасно! Вот я уже и трус!
– Илюша, я не говорю, что те мальчики, твои одноклассники, были правы…
– Вообще-то, мама, ты именно это и говоришь!
Кристина поднялась из-за стола:
– Так, все, меня это достало! Ссорьтесь без меня!
– А НУ СЯДЬ!
Мгновенный переход от фальшивой умильности к ярости в голосе матери испугал Кристину.
Вот оно, то главное, ради чего все затевалось. Можно отказаться от жирного мяса, но нельзя по своей воле выйти из-за стола, если мамочка еще не закончила экзекуцию.
Побледневшая Кристина молча опустилась на место.
Бунт на корабле был подавлен.
– А мне нравится вид на Кремль, – пробормотала Варвара.
Илья молчал, глядя перед собой застывшим взглядом. Виктор Петрович чавкал.
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять: у некоторых семья – это не место, где можно быть самим собой рядом с теми, кто тебя любит. Это поле боя. Всегда. Каждую минуту. Чем дольше и безмятежнее затишье, тем мощнее будет взрыв.
В некотором смысле Ульяне Степановне не позавидуешь. Она – главнокомандующий, у которого один солдат то и дело пытается дезертировать, другой способен случайно подорвать себя вместо противника, а третий не оправдал возложенных на него надежд и остался пешкой, вместо того чтобы выйти в ферзи. Он мог стать знаменитым фигуристом! Великим математиком! В него столько вкладывали, его так упорно толкали в нужную сторону! Не думаю, что Харламовы когда-либо способны были рассмотреть своего настоящего сына: тихого заикающегося мальчика, любителя сложных конструкторов и книжек по физике.
Этого крушения надежд Ульяна Степановна так и не простила Илье. Заурядный программист, довольный своей участью! Трудно не презирать человека с такими мелкими устремлениями.
Звонок в дверь нарушил тягостное молчание.
Ева с криком «Тетя Галя, тетя Галя!» промчалась по коридору к двери, за ней протопал Антошка.
Дети любят нашу соседку. У Галины Андреевны Ежовой легкий характер, а главное, всегда наготове для них пара конфет.
– Дорогие мои, я буквально на секунду! Не буду вас отвлекать!
Я всегда любуюсь Ежовой. Галя то и дело примеряет образ «горожанка в сельской местности» с упоением девочки, обнаружившей в бабушкином шкафу сарафан и кокошник.
Сегодня она в длинном льняном платье с вышивкой. Волосы убраны в две косы, в вырезе посверкивает старомодная подвеска с гранатами. Галя принципиально не покупает новых украшений; по ее словам, в них нет души. Все, что у нее есть, вынуто из потертого сундучка с брошками, браслетиками и прочими грубоватыми побрякушками советских времен.
С приходом Галины тягостная атмосфера немного разрядилась. Она принесла половину пирога собственного изготовления: слоеное тесто, начинка из шпината с брынзой, в которую добавлены какие-то ароматные травки.
– Половину себе оставила, пожадничала! – Ежова поцеловала Еву на прощанье. – Обожаю кервель, третий раз за год его сажаю.
Когда она ушла, из кухни появилась Люся.
– Что, Галя уже убежала? Жалость какая.
Она выглядела даже более усталой, чем сорок минут назад. И шла так медленно, словно под ней был натянутый канат и десять метров пропасти.
Уже потом, обдумывая, что случилось, я пришла к выводу, что она слышала весь разговор. Наверное, пряталась на лестнице или за углом, стояла и переживала, что ничем не может помочь Илье.
– Люся, тебе пирога отрезать? – Ульяна Степановна после случившегося была в приподнятом настроении.
Люся неожиданно холодно взглянула на нее и ничего не ответила. Хромая к своему месту, она потеряла равновесие, ухватилась за скатерть… И осела на пол, утягивая ее за собой.
Из-под моих рук уехала тарелка с картофельным пюре. За ней, крутанувшись, последовала соседняя – все это напоминало аттракцион «Веселые чашки». Звякнули вилки с ножами в предчувствии крушения, и графин с морсом взорвался, рухнув на плиточный пол.
Попадало все. Остатки картошки разлетелись по столовой. Кристина успела схватить пустую бутылку из-под вина и прижала к себе.
Илья кинулся поднимать старушку, Виктор Петрович – картошку. Люся сидела на полу, крепко сжимая в кулачке скатерть, суровая, как изгнанный царь, не желающий расставаться с мантией. Дети, прибежавшие на грохот, застыли в дверях в восторге и ужасе.
– Мамочка, компот разлили! – выкрикнул Антошка, не в силах сдерживаться.
– Котики, не подходите близко, здесь повсюду осколки.
– Люся! – взвыла Ульяна, обозревая царящий вокруг хаос. Она не успела отодвинуться, и на коленях у нее разлеглась нежная, как щеночек таксы, последняя колбаска. – Ты с ума сошла?!
Она гневно отшвырнула колбаску.
– Люся, ты ушиблась?
Варвара опустилась на колени возле тетушки и принялась осматривать ее.
Люся была в порядке. Скатерть замедлила падение, и на пол старушка сползла плавно, как на парашюте.
– Посуда бьется к счастью, – утешил Илья.
Мы с ним, посадив виновницу случившегося на диванчик, принялись разбирать последствия аварии. Варвара убежала за тонометром. Кристина сметала осколки в совок.
Виктор Петрович с отрешенным видом поднял с пола кусок пирога, принесенного соседкой, и стал машинально жевать, глядя в пространство.
Некоторое время никто из нас не обращал на него внимания.
Дело в том, что Виктор Петрович иногда впадает в раж. Необъяснимая уверенность, что он единственный, кто может разобраться с проблемой, снисходит на него, и верхняя губа свекра начинает подергиваться, а глаза выкатываются из орбит. Он всхрапывает и закусывает удила. Он прядет ушами.
Затем Виктор Петрович кидается в гущу событий и окончательно все портит. После его вмешательства целое становится разбитым, ароматное – вонючим, а густое – размазанным. Сам же он походкой сокола на пенсии удаляется, бормоча под нос: «Без мужа жена – кругом сирота».
Вот почему когда он сидит тихо, все стараются продлить это состояние.
Но минуту спустя Ульяна осознала, что он творит.
– Виктор! – басом взвизгнула она. Не знаю, как ей это удалось. – Что ты жуешь?!
Она налетела на супруга и принялась отбирать у него пирог. Со стороны это выглядело так, словно взбесившаяся сова вырывает у собственного птенца только что отрыгнутую в его разинутый клюв дохлую полевку. Птенец сопротивлялся и орал.
– Не дам!
– Сдурел? В нем могут быть осколки!
Ульяна наконец-то завладела остатками пирога. Если бы она могла, запустила бы руку по локоть мужу в горло. Но Виктор Петрович, торопливо дожевав добычу, сбежал в сад.
Когда все было закончено, свекровь отправилась разобраться с Люсей.
Как и я, она не поверила, что падение было случайностью. Демарш, безрассудный протест прозрела в ее поступке Ульяна.
А протест здесь никому не сходит с рук. Особенно если ты приживалка.