На Калиновом мосту

«Как этот карнавал не вовремя! Не Джан Юн ли все это затеял? С него станется. Он‑то может организовать все что угодно. Нельзя китайцев иметь врагами. Слишком большие у них возможности».

Наконец Ивану удалось продраться сквозь толпу и свернуть в переулок. Машины у входа уже не было. И даже швейцар уже скрылся за огромной стеклянной дверью. Да и вообще, в переулке, насколько Иван смог разглядеть в мерцающих отсветах огней, уже  никого не было.

«Это провал», — заключил Иван.

Бежать в темноту по переулку было бесполезно. Они могли свернуть куда угодно. Оставалось только ждать, что они вернутся, если только за это время они уже не сделали все дела и не поднялись в свой пентхаус. Молодой человек поднял голову вверх. В ярких огнях даже разобрать, где заканчивается небоскреб, было невозможно.

Иван оглянулся на толпу. Несколько участников карнавала, выряженных черно‑белыми пандами, видимо устав, отделились от праздничного шествия, и зашли в переулок. Одна из панд откинула за спину звериную голову из толстого плюша, и Иван узнал ту самую девушку с агатовыми миндалевидными глазами, которая была утром у его машины. В эту секунду, одновременно с пониманием, что это ловушка, он почувствовал укол в плечо и почти мгновенно потерял сознание.

Глава 12

Фридрих Уотсон сидел на краю огромной кровати и смотрел на свои худые синюшные старческие ноги. Он опять не успел дойти до туалета, и мокрая теплая жидкость стекала вдоль синей вены на паркет из экзотического дерева зебрано.

«Спать в памперсах тебе стыдно, а заставлять горничную каждый день менять матрас – нет. Пора смириться с этой немощью», — подумал старик и по привычке положил руку на левую грудь. Операция по трансплантации, проведенная несколько месяцев назад, прошла отлично. Пересаженное сердце прижилось, работало исправно, билось ритмично, не болело, не доставляло дискомфорта, боли и неудобств.

Фридрих вздохнул и провел пальцами по синим цифрам на груди чуть выше соска. За восемьдесят лет номер заметно стерся, а две последние цифры вообще было уже не разобрать. Но он, как будто это было вчера, отчетливо помнил тот день, когда этот номер одним ударом нанесли ему на тело. Как пытался сдержать слезы, наполнившие глаза от страха, стыда и боли, когда они вместе с отцом, голые, отстояв длинную очередь в тусклом коридоре на холодном каменном полу, присыпанным опилками, получили эти стигматы. И как отец, надев робу с двумя нашитыми треугольниками, одним желтым, а поверх него черным, сказал: «Все проходит, сынок, и это пройдет».

Конечно, уже многое стерлось из памяти навсегда. Как не пытался, он не мог вспомнить пересыльный пункт, где последний раз увидел мать и младшую сестру. Давно забыл, как начался весенний день, когда лагерь освободили Советские войска. Но и сейчас, закрыв глаза, видел тот зеленый танк с красной звездой на башне, который утюжил, вдавливая в грязь, ряды заборов с колючей проволокой и сносил сторожевые вышки.

Из Германии они уехали в США. В Америке отец часто бывал до войны. Еще тогда хорошо знал многих промышленников, даже дружил с Генри Фордом. Теперь, когда в Европе разгребали руины, здесь страна была на подъеме. Экономика росла как на дрожжах. Отец очень быстро создал с нуля свою сталелитейную империю.

Фридрих поступил в Университет, но учиться не смог. Бескрайний океан около Сан‑Франциско, красивые девушки и начало эпохи свободной любви манили больше, чем душные аудитории. Неизвестно чем бы все это кончилось, и как бы дальше сложилась жизнь Фридриха, если бы однажды утром отец не пришел в его комнату, где молодой человек отлеживался после очередной гулянки, и, поставив рядом с кроватью небольшой чемодан, не сказал:

— В этом чемодане ровно миллион долларов наличными и билет до Парижа. Это мое наследство тебе. Можешь прогулять все это в Европе и забыть, что ты мой сын. В этом случае ты больше ничего не получишь. А можешь приумножить эту сумму и таким образом доказать, что ты имеешь право называться моим сыном. Внизу ждет машина. Водитель отвезет тебя в аэропорт.

За шестнадцать часов перелета, проведенных в удобном кресле верхней палубы Boeing 377 Stratocruiser, Фридрих принял главное решение в своей жизни.

В Париже он, никуда не заезжая, взял билет до Мюнхена. Там нашел руины того дома, где они жили всей семьей до войны и пообещал себе, что вернется в Америку к отцу только доказав, что не зря выжил в концлагере.

В США Фридрих вернулся нескоро. Сначала он играл на бирже. Два раза почти удваивал свое состояние и два раза становился нищим. И только в 1968 году он наконец взял билет до Сан‑Франциско.

Фридрих больше не рассчитывал на слепую удачу. Его европейский небольшой завод, оцененный в несколько миллионов долларов, был лидером по производству медицинского оборудования.

Понять по лицу отца, следил ли он за жизнью своего сына в Европе или нет, было невозможно. Он поприветствовал его как‑то нервно и почти сухо. Фридрих положил перед отцом на стол годовой отчет о своем предприятии. Тот начал листать и с каждой страницей лицо его менялось. Закончив, он встал, обнял сына и заплакал.

С того дня, как их разлучили с женой и дочкой, главной целью его жизни было спасти, сохранить и воспитать сына. И он смог это сделать.

Через месяц отец умер, просто не проснувшись утром. Видимо, копившееся напряжение сильно подорвало его здоровье. И когда он понял, что можно вздохнуть спокойно, какие‑то его внутренние резервы просто выключились и дали наконец ему отдохнуть.

Через три года газета The New York Times назвала Фридриха Уотсона самым влиятельным предпринимателем мира. А потом он неожиданно для всех начал переводить заводы и фабрики своей империи из США и Европы в коммунистический Китай.

* * *

Иван очнулся на кровати в светлой большой комнате с открытым окном. Он почему‑то сразу решил, что за полупрозрачной воздушной шторой, качающейся от легкого ветра, можно увидеть море. Но не это было самым удивительным. Поразило его другое: рядом с ним на белом кресле, с сильно откинутой назад спинкой, мирно читала книгу та самая девушка с темными  глазами, которая два раза встречалась ему в городе перед тем, как с ним происходили неприятности.

Увидев, что Иван проснулся, незнакомка отложила книгу на стол, легко встав с глубокого кресла, и подошла к постели. Сейчас он смог наконец‑то ее хорошо разглядеть. Девушка была в нежно‑кремовых широких брюках и в такой же свободной белой шелковой блузке. Даже в кажущейся мешковатой одежде можно было легко угадать стройное и гибкое тело. Черные, чуть вьющиеся волосы, были стянуты и заплетены в тугую косу, наверное, специально, чтобы не отвлекать от главного – от огромных темных глаз, чуть прикрытых длинными ресницами. Ивану показалось, что их взгляд, живой, быстрый и очень пронзительный, за мгновение пристально осмотрел не только его внешность, но и выяснил то, что он прятал внутри. Но это было лишь мгновенье, а потом выражение глаз поменялось, в них появилась обволакивающая мягкость, внимание и забота.

Во всех ее движениях была какая‑то восточная готовность мгновенно откликнуться на любое движение души и тела партнера. Это врожденное качество магически притягивало мужчин. Превращая в жалких подкаблучников великих императоров и полководцев. Многие столетия такие женщины хорошо знали, как использовать эти возможности.

— Вы проснулись? Хорошо выспались? — спросила девушка, будто не сама была виновницей его сна. — Не волнуйтесь, вы у меня дома. Меня зовут Диана. Или просто Ди. А вас, кажется, Иван?

Она говорила мелодично и плавно, очаровывая словами, как наркотическим гипнозом.

— А зачем, Диана, вы привезли к себе домой незнакомого мужчину? У вас какие‑то планы на меня?

Иван отлично помнил вчерашний вечер и то, как он упустил свою цель. Он захотел встать, но тут же понял, что абсолютно голый. Повертев головой, своей одежды рядом не обнаружил.

— И для этого вы меня раздели? — усмехнулся он .