Страница 88 из 168
Безо всяких наркотиков Себ чувствовал, как тело каменеет, а рот наполняется вязкой горькой слюной.
— Потом я бы раздел тебя… Ох, не я, конечно. Не люблю работать руками сам. Тебя бы привезли к ступеням Собора Святого Павла. Ты вспомнил бы мой рассказ о пожаре и боялся бы огня… А потом раздался бы первый выстрел. Второй… Третий… Руки, ноги, плечи, бёдра. Без грубости, я велел бы стрелять мелким калибром. Пули проходили бы насквозь через плоть. Много крови. В какой-то момент пуля попала бы в живот. Потом в грудь, справа. Ты бы медленно истекал кровью, мой Святой Себастиан, ждал бы смертельного выстрела… Но его бы не последовало. Я следил бы за тем, как из тебя вытекает жизнь. Вот только бога нет, поэтому никакое чудо не спасло бы тебя. Может… в самом конце я бы подошёл к тебе.
Вздрогнув, он заглянул Себу в глаза и спросил почти робко:
— Ты знаешь, почему я этого не сделал?
Вместо ответа Себ медленно повёл головой из стороны в сторону.
— Я представил эту сцену до мельчайших деталей, детка, и понял… Что в тот момент, когда я поймаю твой последний взгляд, я испытаю очень сильное разочарование. Простой эксперимент показал… — Джим отвернулся в сторону, — что ты мне нужен, mo daor.
— Что это значит? Это… слово?
— «Мой дорогой», — отозвался Джим. — Моя мать ненавидела английский, мы с ней говорили только по-ирландски. Этот язык… Я слышу его внутри головы всякий раз… Мне хочется поговорить с этим голосом или вырвать из собственного черепа. Он он просто бубнит или поёт… Я не могу его остановить, и он поёт колыбельную. «Спи спокойно, дитя… Но почему, дитя моё, если ты спишь в колыбели, почему я вижу тебя распростёртым в соломе?» Ты ошибся, Себастиан, — сказал он вдруг совсем другим тоном, с горечью, — ты мог просто пригрозить мне смертью. Да, было бы не так эротично, но…
В странном состоянии, близком к шоку, Себ подумал, что у него выработался особый навык: понимать этот чудовищный акцент, разбирать отдельные слова в бреду Джима.
— Я не боюсь смерти. Я боюсь… несвоевременной смерти. Умереть здесь, от твоей руки? Он бы не видел, не узнал. В этом не было бы смысла, понимаешь?
— Нет, — сказал Себ мрачно, — совершенно.
Из горла Джима вырвался невнятный звук, какой-то булькающий хрип.
— Как всегда, детка. Не важно. Себастиан? — Джим попытался открыть глаза, но лучше бы не делал этого: взгляд был мутным, потерянным, совершенно больным.
— Что?
— Ты хочешь, чтобы я попросил прощения?
Себ не знал, как это работает и почему. Он держал Джима прижатым к грязному заваленному хламом полу. Он был вооружён и мог сделать что угодно. Но не чувствовал при этом никакой власти. Джим оставался боссом даже сейчас.
— Хочешь?
Он хотел уйти. Развернуться и уйти к чёрту. Набраться в ближайшем баре до того состояния, когда его можно будет расстреливать в любом виде и позах.
— Прости, Себастиан, — прошептал Джим, — я перегнул палку. Мне так… — он кашлянул, поперхнулся, — хотелось увидеть, как ты теряешь самообладание.
— Увидели?
— Да, — выдохнул он беззвучно. — Детка?
Себ встал. Джим остался лежать на полу и показался вдруг очень жалким и несчастным.
— Я устал от этой чёртовой проверки на прочность, — сказал Себ. — Не могу. Считайте, что поломали. Всё.
— Нет… Нет, Себастиан, ты не сломан. Ты такой целый… — Джим застонал как от боли. — Почему?
— Что — почему?
Даже говори Джим на чистейшем английском, это не помогло бы.
— Скажи, почему ты целый? А я отвечу на любой твой вопрос.
С большим трудом Джим приподнялся на локте, повернулся и привалился спиной к дивану.
Себ, тяжело вздохнув, тоже опустился на пол.
— Я бы сказал. Но я смысла вопроса не понимаю.
Джим хохотнул.
— Понимаешь. Ну же… Ответь мне, детка.
Глядя на Джима — действительно как будто поломанного, едва справляющегося со своим приступом, мокрого от пота и жалкого, Себ, кажется, и правда понял. Но всё равно не знал, что надо говорить.
— Я не знаю. Может… — он пожал плечами, — воспитывали правильно.
Теперь Джим смотрел на него очень внимательно. Себ чувствовал себя неуютно, но продолжал:
— Я правда не знаю, — он прочистил горло, — думаю, дело в моих родителях. Может, в школе ещё, хотя она была так себе. Просто всё было, ну, знаете, нормально.
Джим грустно улыбнулся и велел:
— Теперь спрашивай ты.
В этот раз у Себа был один вопрос, даже сочинять ничего не пришлось. Правда, он не думал, что появится желание или возможность его задать. Только вот формулировка вопроса звучала грубовато. Что-то вроде: «Какого чёрта вы вообще творите? Что вам нужно в итоге?»
Он открыл рот — закрыл, зная, что выглядит глупо. Потёр переносицу, снова забыв о разбитом носе. И спросил совсем другое:
— Вы ведь не дадите мне уйти, да?
Голова Джима упала на грудь. Раздался тяжёлый вздох.
Потом Джим всё-таки выпрямился. Глаза у него покраснели, веки опухли.
— Ты не можешь меня бросить! — прошептал он. — Я ведь попросил прощения.
— Это не так работает.
Хмыкнув, Джим признался:
— Я знаю. Я изучал психологию и психиатрию, все эти нюансы, смыслы. Механизмы поведения и реакций обычных людей достаточно просты. Я мог бы парой фраз заставить тебя раскаяться в том, что ты меня хочешь бросить, — от ирландского акцента не осталось и следа, как и от заторможенности в речи. Теперь Джим говорил нормально, разве что устало и слегка разочарованно. — Ты ведь ангел, Себастиан, и твои белые крылья не темнеют от крови. Посмотри на меня! — он повысил голос, и Себ был вынужден поймать его взгляд даже против своего желания. — Жалость, ответственность, сочувствие — ты не можешь их отбросить, даже если захочешь. Ты в некотором роде похож на дока, только лучше, — знать бы ещё, кто этот док, — Я точно знаю, что рассказать тебе, чтобы ты никуда не ушёл. Но я не буду, — с явным трудом Джим, опираясь на диван, поднялся на ноги. Пошатнулся. Одёрнул пиджак. Расположился на диване.
Себ остался сидеть на полу. Джим в своём репертуаре. Разве что в этот раз сеанс изнасилования в мозг был особенно жёстким. Казалось, Себа вывернули наизнанку и свернули обратно, но как-то кривовато. В голове была полная каша.
— Если ты решишь уйти, я оставлю тебя в покое, — ровно и безжизненно сказал Джим. — И всех этих людей, которыми ты дорожишь, тоже. Но я хочу, чтобы ты остался, — немного помолчав, он вдруг попросил: — Останься, Себастиан! — и протянул совершенно несерьёзно, высоко: — Пожа-алуйста!
Себ нервно засмеялся и уткнулся лицом в ладони. Надавил на глазные яблоки.
— Ты мне так нужен, Себастиан. Мой Святой Себастиан. Мой снайпер.
Надо было не глаза закрывать, а уши. Надо было встать и уйти, чёрт возьми, прямо сейчас.
Но казалось, что он прирос к этому полу.
Ради Сьюзен, Джоан… да ради самого себя, раз уж на то пошло, он должен был уйти.
— Я больше не сделаю тебе больно, дорогой, — совсем-совсем тихо добавил Джим.
Себ опустил руки, встал. Мышцы подрагивали.
— Мне нужно две недели, — сказал он быстро, — отдохнуть, подлечиться и подумать.
Джим засмеялся:
— Они твои. Я буду скучать.
— Я не сказал, что вернусь, — огрызнулся Себ.
— Тогда я буду ждать следующей встречи, детка, — пообещал Джим. — Отдыхай. И не бойся за своих… как ты их там называешь? Я не буду ломать твои игрушки.
Себ вышел из квартиры Джима строевым шагом. Но видит бог, ему отчаянно хотелось припустить со всех ног. И неизвестно, от кого так сильно хотелось убежать: от Джима или от себя.
Правдивая сказка про чёрного мышонка
Лёжа на спине, Джим отчётливо ощущал трение ткани о кожу. Это было почти больно, но ещё не совсем, на самой грани. Что-то даже сродни удовольствию. Если бы затянуть галстук чуть туже, чтобы он впился сильнее…