Страница 147 из 168
— Зато на свет появляется, кто там, мистер Тревис?
— Ричард Мюррей. Мы предприняли несколько осторожный попыток разговорить мисс Линду Крамер, — Тревис долго мучился, прежде чем справился с проектором, но всё же вывел на экран фотографию Линды.
«Привет, Линда, знаю, странный вопрос, но мы можем говорить о твоём бывшем любовнике Ричарде? Да, я знаю, что ты их не запоминаешь, но его помнишь, не сомневаюсь», — вообразил Александр этот разговор. Он мог бы позвонить ей. Правда, мог. И она взяла бы трубку. Но едва ли он осмелился бы упомянуть Джима.
— Мисс Крамер сильно удивилась нашему интересу и сообщила, что Ричард разорвал с ней все отношения, а она выбросила его из головы. Зато упомянула новое имя, — Тревис неловко переключил слайд, представив собравшимся индуса лет пятидесяти с небольшим.
Он уже начал седеть, но ни седина, ни морщины не портили его. Одетый в белый с искрой костюм, он смотрел достойно и гордо. Во взгляде и в выражении лица читался ум.
— Доктор Фредерик Дарелл, консультант Лондонской королевской больницы, обладатель блестящих рекомендаций, ни разу не замечен ни в каких неблаговидных поступках, — проговорил Тревис, — при этом есть основания подозревать, что он состоял или состоит до сих пор в связи с Джимом Фоули.
— Какого рода эта связь? — раздражённо уточнила Елена.
Тревис ответил глупость, а вот Александр не сомневался: связь эта односторонняя. Доктор заворожён Джимом, а тот держит его при себе как забавную домашнюю зверушку.
— Мы можем, — начал самый старший, лорд Уоррен, — просто пригласить доктора на разговор. Сколько можно топтаться на месте?
Елена покачала головой:
— Пока мы не знаем, кто поставляет Фоули взрывчатку и где он может за несколько минут организовать взрыв, мы никого не позовём на разговор. Я недовольна, — она встала со своего места, показывая, что собрание вряд ли затянется, — вы, лорд Уоррен, очень верно сказали про «топтаться на месте». Только результат, который я пока вижу, не приближает нас к цели. Хорошего дня, господа.
Она вышла первой, Блинчи последовали за ней, а Александр остался сидеть в опустевшей комнате. Ему очень хотелось позвонить Кристин и сообщить, что им необходима досъёмка. Всего одна сцена. Но было уже поздно. Этой сцене придётся остаться в его сознании.
Александр: двадцать седьмая часть
Александр думал, что Кристин сведёт его с ума, разрешая то, что она называла «пиар-скандалом». Но то, что она устроила ему после короткого суда, где он был признан невиновным, оказалось ещё страшнее.
— Я не знаю, как выпускать фильм, когда половина аудитории считает вас убийцей! — без обиняков заявила она при первой же встрече. — Как они допустили закрытое заседание? Мистер Кларк…
Александр и раньше не слишком сильно волновался из-за судьбы своих работ. Но в случае со «Стеклянной стеной» ему и вовсе было плевать, посмотрит ли фильм хоть кто-то, кроме единственного зрителя — того, для которого он и был снят. Поэтому, дав Кристин выговориться, он объявил:
— Мы не сдвинем премьеру. Я невиновен, меня оправдали в зале суда, фильм готов. Одиннадцатого июня состоится премьера. Никаких переносов.
Он не чувствовал себя безумным, даже если Джим очень хотел этого добиться. Он чувствовал себя уставшим, жалким и разбитым.
А ещё — очень одиноким.
Такого не было уже много лет, с юности. Всегда рядом был Мэтт, и этого хватало. Но теперь Мэтт, даже когда присутствовал физически в той же комнате, казался недосягаемо далёким. Он считал, что выпускать «Стену» — форменное безумие, разумеется, но проблемы не ограничивались только фильмом. Было другое.
О нём не говорили, но оно всё время висело в воздухе как раздражающий сигаретный дым. Иногда оно прорывалось словами вроде: «Ты не знаешь, что ещё он устроит. Как будто мало Стедджирса...». Иногда оформлялось в более конкретное: «Ты посвятил целый фильм психу!». Порой звучали вопросы: «Ты говорил Елене о тех звонках?» или «Когда он тебе звонил… что, чёрт возьми, вы вообще обсуждали?».
Александр осознавал: сумей он ответить хотя бы на половину этих вопросов, всё стало бы проще. Но не мог сказать Мэтту (только не ему, видит Бог), что они с Джимом говорили о смерти, об искусстве, о церквях, о чёрном ониксовом кресте. И конечно, никогда Александр не сумел бы рассказать, как Джим обращается к нему.
Как знать, может, это и есть безумие? В конце концов, сумасшедший не осознаёт своей болезни.
— Почему ты не рассказал ей о звонках? — спросил Мэтт в который раз.
Они сидели у него дома, в гостиной. Александр теперь часто проводил здесь время, лежал на полюбившемся диване. Он возвращался домой, но ему там было душно.
— Странно, что не рассказал ты, — заметил Александр.
Мэтт вскинулся:
— Я не стукач! Это твоё дело.
— Прости…
— Я просто не понимаю. Она хочет защитить тебя, а ты у неё под носом… Это похоже на то, что ты намеренно стараешься привлечь его внимание, дружище. Звонки, фильм, всё это… А он тебе отвечает взаимностью — труп вот подкинул. Романтический сувенир от маньяка.
В голосе Мэтта слышалась горечь, и Александр понимал, что друг прав. Именно так со стороны всё и должно выглядеть.
А изнутри?
Да в общем-то, примерно так же.
— Мне сложно это объяснить, — сказал Александр задумчиво, — но я постараюсь. Да, он сумасшедший. Не маньяк, но безумец. Он болен. И в то же время он наделён таким умом, таким чувством восприятия… Я не могу отделаться от мысли, что, пройди я через то, что пережил он, я был бы на его месте.
— Убивал бы людей для смеха?
— Не людей. Для него они просто статисты.
— Я тоже, походу, — заметил Мэтт. — И Шерон. Он убивает. Людей, — раздельно добавил он. — Этому нет оправданий. Ни тяжёлое детство, ни ещё какое-нибудь там дерьмо не оправдывает того, что твой Джим Фоули — ёбанный убийца!
Александр содрогнулся.
Мэтт не поменял позы, он всё так же сидел, перекинув ноги через подлокотник кресла, и даже не выпустил из рук очередной комикс, но выражение лица стало незнакомым.
— Никогда не забуду то утро. Меня до сих пор блевать тянет, как подумаю… Но это же не важно, я же статист.
— Я не сказал, что думаю так же, — остановил его Александр.
— На том спасибо. Достаточно того, что ты его оправдываешь.
— Нет, — Александр прикусил губу, пытаясь найти нужные слова, — не оправдываю. Я просто его понимаю.
— Отлично, — Мэтт встал, — очень круто. Я пройдусь, — и, не переодеваясь, выскочил из комнаты.
Хлопнула входная дверь. Александр бессильно вцепился в волосы. Он не думал, что когда-нибудь сумеет объяснить это Мэтту.
Глава 58
Джим не появлялся почти месяц, а потом заявился к Себу домой, оккупировал кровать, закрыл глаза и медленно, с наслаждением начал читать вслух: «Жил мальчик Джим. Ещё вчера // Была судьба к нему добра»[30]. Причём, что предсказуемо, буквально смаковал часть про то, как лев ел мальчика по кусочкам. Потом спросил, так и не дойдя до финала:
— Как думаешь, детка, это больно?
— Когда тебя ест лев? — уточнил Себ. Джим посмотрел на него как на ненормального и не удостоил ответом. на самом деле, Себа куда больше интересовали последствия сомнительного лечения. Но, видимо, он всё сделал правильно, во всяком случае, на лице порезов видно не было, только если очень сильно присмотреться, можно было заметить тонкую полоску на лбу.
После короткой паузы Джим продолжил стих и, дойдя до строчки про няню, уточнил (в его голосе уже послышался ирландский акцент, и Себ отлично знал, чем кончится этот вечер):
— У тебя была няня?
— Нет, родители столько не зарабатывали, — покачал головой Себ. — А у вас? — и тут же подумал, что это идиотский вопрос.
30
Стих-страшилка авторства Хилэра Беллока из сборника «Назидательные истории для детей». В оригинале — «There was a boy whose name was Jim». Мальчик Джим был непослушным, убежал от няни на прогулке в зоопарке, попал в клетку ко льву и был сожран (в подробностях). Использую перевод Марка Фрейдкина.