Выбор Пути

Я тоже не выпадаю из ансамбля: смокинг, галстук-бабочка, просто денди лондонский. Или, говоря проще, недоросль. До получения институтского диплома все мы, студенты, недоросли. Некоторым образом. За исключением тех, кто выбрал путёвку в жизнь, как барон Шифферс. Так Яша уже и не студент.

У выхода нас ждала «Волга» телевизионщиков. Я с девушками сел сзади, Антон — спереди, я сказал «мы готовы», и — поехали. Восемь вечера, в Москве стемнело, и отсюда, из салона автомобиля, город казался уютным и немного загадочным. Эх, жаль, что нет со мною «ЗИМа». Хотя я бы точно заблудился. Москва огромна.

Башня представлялась мне колдовской. С Брюсом в вышине, обозревающим пределы московского царства.

Нас быстро провели в студию, привели в телевизионный вид (меня причесали, попудрили, прошлись щеточкой по смокингу и поправили бабочку) и усадили под яркие и жаркие прожектора. Ведущий представил меня, а уж я — мою команду: Надежда Бочарова, Ольга Стельбова — физическая и психологическая подготовка, медицинский контроль, Антон Кудряшов — тренер-секундант.

Завязался разговор. Темы согласовали ещё днем, когда договаривались о моем участии в передаче, посвященной чемпионату по шахматам. Ну, как договаривались — поставили в известность. Телевизионщикам кажется, что появиться на экране — такое счастье, от которого в здравом уме не отказываются, а в уме нездравом — и подавно не отказываются. Я согласился, но с условием: буду не только я, но и моя команда. Коллектив. А коллектив для телевидения — это святое.

Наконец, всё закончилось. Передача пойдет сразу после программы «Время», так что мы успеем посмотреть её в гостинице.

Но мы в гостиницу не спешили, а поехали в «Прагу». Московское руководство «Динамо» после третей победы взяло надо мной шефство, и теперь попасть в ресторан мне легко. Не во всякий, но в тот, где имелись динамовцы — а бывших динамовцев не бывает.

В «Праге», в ореховом зале, мы провели почти два часа. Не слишком мало, и не очень много. Поговорили о том, о сём, о третьем и четвёртом.

Лиса и Пантера в Москве не ради меня. Ладно, не только ради меня. У них и свои дела есть. Надежду послали на комсомольскую конференцию, посвященную возрастающей вовлеченности студентов в сельскохозяйственные работы. А у Ольги — совещание молодых писателей. Эти мероприятия начнутся в понедельник, но они приехали заранее, вчера. Потому что есть свободное время. Занятия в институте начнутся пятнадцатого октября, а сейчас Черноземск на сельхозработах. В полях. Под снегом и дождем: в четверг в нашей области выпал снег. Правда, быстро растаял. Научные институты, учебные институты, просто конторы, тресты и конструкторские бюро — все бьются за урожай по мере сил и возможностей.

А мы тут лососину лопаем. Кофе по-венски пьём. Веселимся и ликуем. Будто и не комсомольцы, а дореволюционная молодёжь буржуазного происхождения.

И ничуточки не совестно, вот что непонятно.

— Вы там, поди, Солженицына клеймить будете, — сказал я девушкам. — И по комсомольской линии, и по писательской.

— Будем, конечно. А что?

— Нет, ничего.

— Ты говори, говори. Мы тебя знаем, в простоте слова не скажешь.

— Просто странно это. Какую газету не откроешь — все его осуждают. Доярки, комбайнеры, космонавты, писатели. Даже удивительно, откуда они вообще знают о Солженицыне, не говоря уж о его текстах. Для того, чтобы осуждать, знать не обязательно?

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю подумать, как нам помочь Чили.

— Да как им там поможешь, — сказал Антон. — Испанский вариант. В тридцать шестом году в Испании к власти пришли левые, а местные фашисты при поддержке мирового фашизма совершили переворот. Теперь то же самое. Только вместо Франко Пиночет.

— И?

— Тогда в Испанию Советский Союз поставил сотни танков и самолетов, а уж пушек, пулеметов и винтовок не счесть. И по стране собирали деньги — на продукты, медикаменты, — продолжал Антон.

— Ты что, предлагаешь организовать сборы теплых вещёй? — спросила Ольга. — Так дела теперь не делаются.

— Не предлагаю. Где мы, а где Чили.

— Куба тоже неблизко, а ведь помогаем же, — сказал я.

— Куба сражается. Испания три года сражалась. А в Чили в неделю всё кончилось.

— И что из этого следует? Из этого следует, что фашизм никуда не делся. Он маскируется, но в любую минуту готов вцепиться в горло, только подставь. Пока жив капитализм, жив и фашизм. Об этом нужно не забывать.

— Чижик, ты что, оперу собираешься новую написать? — спросила Пантера.

— Нет. Как говорит Антон, где мы, а где Чили… Что я знаю о Чили? Ничего. Что я знаю о чилийских коммунистах? Тоже ничего. Не общие слова, а конкретно — как они живут, что едят, что читают, как работают, как отдыхают? Не знаю. И о фашистах чилийских ничего не знаю. И, главное, о народе чилийском ничего не знаю: почему испанцы сражались с фашизмом, а чилийцы — что-то не слышно? Потому не опера получится, а трень-брень на гусельках. Нет, не собираюсь.

— А что собираешься?

— Ну, представьте: живет себе паренек Петя, горя не знает, а ему вокруг твердят: Солженицын такой, Солженицын сякой… Петя и думает: нужно бы и самому почитать этого Солженицына, видно, сильно пишет, раз о нём только и говорят. И начнет читать. А если написано с умом, может и зацепить.

— Ну, и где он возьмет, Солженицына этого.

— Да уж найдёт где. С тех пор, как Попов изобрел радио, многое напридумывали. Всякие вражьи голоса начнут читать вслух, да с выражением, да под музыку, а запретный плод заманчив. Все знают, что курить вредно, а как курят, сами видите, и это гроссмейстеры, люди непростые. Все слышат, что Солженицын это плохо, а туда же, полезут. Страна наша велика, один из ста прочитает — уже миллионы читателей.

— И что?

— Нужно больше писать интересных книг, вот что. Про борьбу с фашизмом в частности. Тут ведь поле непаханое. Как разоблачали фашистских агентов до войны, во время войны, после войны — и не чтобы отчет был о проделанной работе, а так: вечером открыл книгу, и пока не прочитал — не закрыл. Много таких книг? Мало. А надо — чтобы много! Они миллионы на Джеймсов Бондов не жалеют, так надо ответку давать. Вот про Штирлица фильм отличный, но когда будет ещё? Хочу дальше! Чтобы горела земля под ногами цэрэушников. Про милицию нашу, про разведку сегодняшнюю, и просто приключения, фантастику хорошую. А то зашел в Туле в магазин книжный, а купить нечего. Зашел в Омске в книжный магазин — а купить нечего. В киоске спрашиваю, есть «Искатель»? Нет, говорят. Маленький тираж. Расхватывают влёт. Что расхватывают, понимаю. Но почему тираж маленький? Природа пустоты не терпит. Тут-то солженицыным всяким и разным полное раздолье, если в них враги миллионы вложат. На опережение работать нужно. Интересная книга — это тоже оружие с фашизмом. И не обязательно за океан корабли с книгами посылать — сами возьмут и сами напечатают. Если интересная, и будет пользоваться спросом, капитализм ради прибыли пойдет на всё. Вот и вопрос, кстати: много советских книг для молодежи издают в той же Америке? Подозреваю, что опять мало. А надо, чтобы они за нашими книгами в очередь становились.

Ладно, чего это я разболтался в сарае… в «Праге», давайте лучше за десерт возьмемся, — закончил я спич.

За десерт мы, конечно, взялись, но видел: Ольга задумалась. Да и Надежда тоже, хотя литература не по её части. Поправка: пока не по её части.

В «Минск» вернулись ближе к одиннадцати.

Девушки зашли ко мне, была у них странная идея: мне готовят провокацию. Подлянку, говоря проще. Обыкновенную гостиничную подлянку. И мы, вернее, они, решили опередить. Организовать контрпровокацию.

Днем, перед уходом, они оставили в моей постели кое-какие вещи дамского туалета. Как приманку. Обыкновенно такого не случается, даже дома, в Сосновке. Ну, находила Вера Борисовна пару раз их ночнушки, так дело житейское, да и кровать у меня дубовая, прочная и широкая. Что ей пара ночнушек. Не треснет. А в гостинице — ну, это несерьезно.

Конец ознакомительного фрагмента.