Зимний Мальчик

Уехал папенька на «Волге» сам. Я больше не живу ни на два дома, ни на две машины. Анна, уверен, с большим удовольствием сядет за руль. Только возить будет себя. Впрочем, не моё дело.

Главное — украшения я отстоял. Украшений этих у дедушки с бабушкой было немного, но самого лучшего качества. Частью от прадедушки, а частью куплено после войны у возвращавшихся из Германии победителей. Сегодня, по мнению дедушки, они тянут на огромные деньги. Деньжищи! Золотом, конечно. А так как золотых рублей давно нет и не предвидится, то продавать их грех. Пусть полежат, покуда рубль снова не станет золотым. Бумажных рублей мне хватает. Если считать въедливо, до копеечки, как дедушка, то за месяц у меня ушло шестьдесят четыре рубля, включая полный бак «ЗИМа». Помогло то, что и кладовки в доме не пустые, и одежда есть, и ремонт дедушка дал дому в позапрошлом году основательный, но и без того, похоже, мотовство — не мой порок. Вряд ли. Однако отдавать Ане бабушкино колечко с бриллиантом в шесть карат неразумно. Аня ведь колечком не ограничится, будет требовать всю шкатулку. Вот тут-то медвежатники и придут. Или ещё кто пострашнее. А так если что-то и пообещал юной жене папенька, так это от восторга чувств привравши. Люди искусства, они такие. Ничего. Купит в «Рубине» сообразно средствам.

Позвонила Ольга. Мы с ней и с Бочаровой в одной группе оказались. В первой. Причуды деканата, сказала она. В первую группу собрали тех, у кого самый высокий балл. Посмотреть, что получится.

В пятницу с утра в колхоз едем. На уборку сахарной свеклы. Даешь стране чернозёмский урожай! Сахар люди любят.

— Ты только не вздумай на «ЗИМе» туда ехать. Тридцать км электричкой и пятнадцать на грузовиках по грунтовке, а грунтовка там только в сушь грунтовка, а дождь пойдет — ловушка для фашиста.

— Мы не фашисты, но за предупреждение спасибо. Как колхоз хоть называется?

— «Путь коммунизма», а конкретная деревня «Кротовые дворики». И я не шучу.

— Кротовые, так кротовые. Разберемся.

— Бочарова в больницу слегла. Бронхит какой-то нашли у неё. Бывает — вот прямо перед колхозом.

— Бывает, — согласился я.

— А как там с нашей оперой? — перешла Ольга к главному.

— Думаю, всё будет хорошо. Стучу по дереву, но думаю.

— Я тоже стучу, — ответила Ольга и разъединилась.

Про Москву и Галю (так Галина Леонидовна велела её называть в нашу первую и единственную встречу два года назад) я говорить не стал. Ещё подумает, что знакомствами козыряю. У Ольги таких знакомств, может, три чемодана, да мне-то что?

Пойду, соберу вещмешок. Нас же не просто на врачей учат, нас учат на советских врачей. Нам, советским врачам, нужно привыкать что скальпелем, что веником, что вилами с лопатами орудовать.

Тем, кто ещё не привык, конечно.

Глава 5

ЦЕНА ПОСЛУШАНИЯ

Вышло так, да не так. Во-первых, разместили нас, шесть десятков первокурсников Черноземского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко (отныне и до кончины мы должны писать полностью имя и отчество великого хирурга, стоявшего у истоков нашей альмы матер) не в самих Кротовых двориках, а в военном лагере в версте от них (раз уж я в деревне, пусть будут вёрсты). Всё лето колхозу помогали военнослужащие энской, как принято писать, части, а сейчас передислоцировались, оставив нашему институту немного («трошки», как сказал бригадир) имущества под полную нашу ответственность. Палатки барачного типа, полевую кухню и кое-какие мелочи. Каждая мелочь, однако, была занесена в амбарную книгу, выписку из которой вручили под роспись в присутствии двух свидетелей начальнику нашего предприятия, ассистенту кафедры пропедевтики внутренних болезней товарищу Землицину Константину Петровичу. Константин Петрович в восторг не пришел, но поделать ничего не мог: своих бараков, кухонь и мелочей у нас не было, а что армия своё добро бережёт, чего ж удивительного.

Второе — убирать мы будем не сахарную свеклу, а картофель обыкновенный. Потому что за свеклу платят лучше, и колхозники уберут её сами. А за картофель платят хуже, потому его, картофель, всегда оставляют студентам. Не переживайте, сказал нам бригадир Пахомов, местный малый начальник, которому вверили первый поток первого курса Черноземского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко. Какая вам разница, вы всё равно ни копейки не получите, ещё и должны останетесь, но долг вам простят. И с картошкой вы точно будете сыты, а вот сахарная свекла на большого любителя.

Кроватей и даже раскладушек не предусматривалось. Нары, и радуйтесь. Нары, то есть, приспособление для сна в виде настила из досок на некотором возвышении от пола (сантиметров тридцать) голые. Матрасами, тем более, бельём не обеспечивались.

— Зачем вам матрасы? — удивлялся бригадир. — Вы же комсомольцы! Вы за день так уработаетесь, что на гвоздях спать сможете, а тут смотрите — доски, да ещё струганные. Ну, если неженки, могу старых мешков дать, для мягкости. Только они малость грязные, но если отстирать…

Посмотрели на мешки. Чтобы отстирать, река нужна, а не колодец. И пуд хозяйственного мыла. Или три.

— Эти мешки мы у вас не возьмем, — сказал ассистент.

— Ну, как хотите, была бы честь предложена, — ответил бригадир.

Электричество? Ну, откуда в поле электричество? У армии дизель был, но кто оставит студентам дизель, у студентов, поди, и дизелистов-то нет.

Нам предложили по солнцу вставать и по солнцу ложиться. Керосиновые лампы — ни-ни, пожар наделаете, эти палатки как порох, да и сами погорите. Ну, отдыхайте. Завтра получите вёдра, лопаты — и в бой. Комбайн? Картофелеуборочный? Вы и есть этот комбайн. Других не видели. Нет, трактор плугом подпашет, будет куда легче, чем просто лопатой.

И бригадир с ассистентом отошли в сторонку, пошептаться о своем, начальственном.

В общем, обстановка была партизанская или около того. Вода из колодца, сортиры, слава советской армии, почти чистые, а дамский, построенный на скорую руку, совсем чистый. Полевая кухня в рабочем состоянии, жаль, дров крот наплакал. Но можно сходить за валежником, лес в трёх верстах.

Правда, у партизан, как показывают в кино, была радиостанция, а у нас всей связи — телефон в правлении колхоза на центральной усадьбе, что в пяти верстах, но телефон этот не для студентов, а для нашего руководителя, ассистента Землицина. То есть ему звонить разрешат, остальным — нет.

Пошли расселяться, пока солнце не село. У многих были электрические фонарики, да вот хоть и у меня, но батареек новых в Кротовых двориках не найти.

— Девки водят хороводы, а я сижу в кресле на террасе собственной усадьбы, пью молоко и читаю Канта, — сказал сокурсник.

— Из дворян? — спросил я.

— До семнадцатого — барон Шифферс, теперь просто Яша Шифферс, Но в бою, труде и на отдыхе предпочитаю коротко — барон.

Я представился.

— Со школы?

— Со школы.

— Молодец, брат Чижик. Ничего, что я сразу на «ты»? Мы на одном потоке. Однокурсники. Ну, а на брудершафт ещё выпьем. Не здесь, так в городе.

— А можно и здесь, — вмешался третий, Николай Васин. — У меня с собой есть.

— Поди, самогон? — сказал барон.

— Домашний!

— И тебе его домашние вот так дали?

— Ну, не дали, — смутился Васин, — сам сообразил. Вдруг простуда какая, или травма? В войну исключительно самогоном лечились, дед фельдшер, рассказывал. Лекарств-то в деревне никаких.

— Вот на случай простуды и прибереги. Во-первых, за нами следят, и чуть что — отчислят. У них план — за колхоз двух человек с курса отчислить, это точно. Строгость — мать порядка. Во-вторых, мы ж теперь студенты, братство, передовая часть передового общества, нам на нарах пить не с руки. В-третьих, с нами дамы.

— Где?

— Везде. В данном случае, в сорока шагах к юго-западу. А у нас даже крымской шипучки нет.

— Какой шипучки?

— Советского шампанского, Абрау-Дюрсо.

Конец ознакомительного фрагмента.